Уфф... свершилось!

Муж уехал в командировку, у меня дома 30 литров польского пива, 5 пачек сосисок и я наконец-то как белый человек играю в МЕ3! 2 дня игрового запоя, йуххху!!! Прощай, реальность, не поминайте лихом!

@темы: мяс-эффект, радости

---

ПЧеньки

 coma_grey, добро пожаловать! Располагайтесь, со мной можно на "ты". Чем заинтересовала, что привело - подозреваю, что FNV? )

@темы: ПЧи

---

Демоны на острие иглы. Глава 30.

Сорри за опоздание. Глава выдалась жирная, сложная, в правке не валялся конь, вчера до 4 утра над ней корпела. Не знаю, насколько реалистично удалось передать противоречивых тараканов товарища фрументария... в общем, многое мне еще в тексте не нравится, но затягивать далее не представляется возможным. Ну, как-то вот так...

Демоны на острие иглы
Автор: Rina_Nettle
Фандом: Fallout New Vegas
Персонажи: жКурьер, Вульпес Инкульта
Жанр: AU
Размер: макси
Статус: в работе

предыдущая глава

Глава 30.
Родные.

Долгая дорога на Коттонвуд предоставляла возможность для спокойных размышлений, но не более того: одна лишь располагающая к думам обстановка не означала автоматического появления верных ответов.
Размеренный темп, привычный для строевых легионных марш-бросков, ставшая второй натурой извечная настороженность одиночки, палящее солнце над головой и бурая сухая пыль в лицо, непрозрачной пленкой оседающая на темном стекле очков. Редкая для лидера фрументариев роскошь: обилие свободного времени на раздумья. Впрочем, смятение мыслей и чувств не позволяло рассуждать здраво, новые переживания ломали привычную упорядоченность логических цепочек.
Его разум все еще заполняли вчерашние воспоминания: нечто большее, чем просто секс, физическая разрядка. Эмоциональная вовлеченность по-иному раскрашивала контакт: Вульпеса несколько удивило возникшее первоочередное желание не получить удовольствие самому, а доставить его партнерше. Интересный новый опыт, изменивший представление о качестве секса. Отдавать, а не брать, оказалось, к его удивлению, не менее приятно.
Одновременно жалел, что не решился на сближение раньше — жаждал повторения, многочасового, неоднократного, с другой стороны предпочел бы и вовсе не преступать черту деловых отношений, если бы только предчувствовал, что его поглотит эта неукротимая, сводящая с ума тяга.
Поначалу осторожное взаимное исследование, нежели пламенный прорыв страсти и чувств - секс недолгий и какой-то неуклюжий, почти застенчиво-робкий. Под утро осмелели оба... Непроницаемая темнота комнаты без окон; все движения на ощупь, почти наугад, но зато сколь приятны новые тактильные открытия. Даже сейчас, смакуя в памяти моменты прошлой ночи, Вульпес не пожелал бы что-либо изменить. Спали тесно обнявшись в переплетении рук и ног, в путанице скомканной одежды. Несколько чутких беспокойных пробуждений, когда внутренний инстинкт вынуждал вздрагивать и широко открывать глаза от любого движения и шороха. Потом осознание реальности унимало тревогу, и Вульпес засыпал вновь, крепко прижимая девушку к себе, успокоенный медленным ритмом ее дыхания. До очередного пробуждения, сопровождаемого долгими поцелуями, проваливался в чуткий сон с непривычным ощущением, будто изнутри его согревает маленький теплый огонек, придающий бесконечные силы.
Он ушел ближе к полудню, не желая ее будить. К лучшему – он не хотел знать, изменится ли что-то при свете дня. Рэйчел не станет нарушать насильно вытянутое обещание хотя бы первые дни: чувство долга, чувство уважения к своему мужчине - к партнеру уже в более широком смысле. Партнер… Вульпес все еще не привык к мысли о смене роли.
Он изначально чувствовал, что эту женщину не удержит ни железное кольцо на пальце, ни детонирующий ошейник на шее. Его уловка служила лишь способом отсрочить неизбежное, и секс в качестве метода убеждений определенно импонировал шпиону.
Возможно, ситуация поддавалась и иному разрешению, но вчера ночью, измотанный после утомительного перехода и свалившихся на голову неутешительных вестей, он не видел иного способа утвердить свое влияние и принудить женщину к подчинению, кроме как наиболее древним и примитивным методом. Примененная тактика определенно доставила удовольствие, и не только физическое – словно внутри прорвалась давно трещавшая от прессинга плотина, захлестнув новыми переживаниями и одновременно избавив от скопившегося напряжения.
Данное Рэйчел обещание не тяготило его: скорее давало свободу для маневров. Непривычно было лишь осознавать, что он оказался вовлечен в некие отношения. В легионе их уже давно считали любовниками – никакой вспышки недоумения их близость не произведет, а желание взрослого мужчины обзавестись постоянной парой обычно лишь поощряется, даже невзирая на множественные недостатки курьера – слишком узкие бедра для хорошей матери, слишком своевольный нрав для примерной жены. Вульпес знал, что Цезарь изначально открыто не одобрял столь эпатажный мезальянс, но эта девушка все еще нужна легиону. Теперь и легион станет по-настоящему нужен ей.
В сложившихся обстоятельствах для нее найдется место при новом строе: женщины легче доверяют другим женщинам – возможно, Рэйчел займется вербовкой. Ей привычно общество профлигатов, она ценный агент в грядущей кампании на западе. Разумеется, курьер не сможет сопровождать фрументария на заданиях, касаемых внедрения в дикарские племена, но девушка является великолепным атрибутом для инфильтрации в республиканские общины. Уже не одинокий торговец из Хинкли мистер Фокс, а жизнерадостная семейная пара: эдакий концепт состоятельности женщины, живущей привольно на подконтрольных легиону территориях. Молодые, энергичные, обаятельные: подобным проезжим гостям симпатизируют старики-старожилы разбросанных по западу городишек, показная успешность таких пар заставляет местную молодежь задаваться идеями о лучшей жизни. Несомненно, в союзе с Рэйчел будет гораздо проще втереться в доверие к оседлому населению НКР.
Он сможет устроить ее будущее, если судьба проявит благосклонность и поможет воплотить прочие его планы. Постепенно он принудит курьера подчиняться ради собственного же блага. Если хочешь сохранить жизнь, то свое строптивое «я» приходится довольно часто загонять на второй план, а то и вовсе ставить в конец списка.
Потребуется время, чтобы научить девушку послушанию — теперь за нее придется взяться всерьез, если он хочет не просто обеспечить ее будущее в легионе, но и сохранить влияние на нее. Впрочем, Вульпес не сомневался в результате. Любовь – мощный рычаг воздействия, и фрументарий не видел ничего зазорного в манипулировании чужими чувствами. К тому же он знал, что ввязался в эту авантюру не ради нее, а ради себя.
Неясными для Инкульты оставались лишь планы Цезаря на курьера. Если вскользь брошенное Рэйчел замечание о обещанной должности наместника имело в основе нечто большее, чем вытребованная курьером награда, истинный груз которой она едва ли представляла... Если диктатор всерьез задался идеей дать девушке власть, то все планы Вульпеса рассыпались, словно карточный домик.

Над бухтой Коттонвуд Коув повисла сизая дымка, в сумерках окутывая реку и берега клочковатым туманным покрывалом. Волны с чавканьем и хлюпаньем плескались под днищем плота, разбегались рябью в стороны по гладкой поверхности. От черного глянца воды исходил холод.
Мокрые доски обросли скользким темно-зеленым налетом водорослей и мелкими ракушками; кисть Вульпеса перевесилась через край плота, расслабленно противодействуя течению. Прохладные потоки струились между пальцев — приятное ощущение. Инкульта зачерпнул горсть воды, умылся, стирая с лица дорожную пыль.
Река Колорадо: живой неустанный поток, условный рубеж столь текучей, изменчивой границы востока и запада. Раздел двух миров, которым принадлежал Инкульта, и сейчас он чувствовал, как ослабевает притяжение оставленной позади шелковой паутины - он возвращался домой.
- Хорошая сегодня ночь, темная, - обнадеживающе сообщил Вульпесу паромщик, переправляющий плот к фортификационному холму. Инкульта не видел ранее этого парня: кто-то из тыловых новичков, недавно призванных на передовую перед решающим штурмом – фрументарий не озаботился узнать его имя. Курсора Лукулла, прежде занимающего данную должность на переправе, не так давно подстрелил республиканский снайпер. Все, включая Лукулла, прекрасно осознавали, что рано или поздно кому-то из одиноких стрелков должно повезти - обозленные нанесенным по Стрипу ударом, те все чаще выходили в ночь пострелять по реке. По большей части мазали, но статистика – вещь неумолимая. Пуля нашла лучевую кость курсора уже на излете. Ранение пустяковое, но травма мешала легионеру грести, и Лукулл временно был переведен на другую позицию. К изрядному огорчению Вульпеса.
В отличие от своего предшественника, новый паромщик отличался исключительной болтливостью, вызывая у Инкульты плохо скрываемое раздражение. Единственные сомнительной пользы сведения, которые Вульпес смог почерпнуть из бессодержательного монолога: никто в Коттонвуде не владел информацией о подлинной обстановке в форте. Но даже это не обнадеживающее знание давало определенную пищу для размышлений: любые новости не получают широкую огласку. Обеспокоенный фрументарий резко оборвал не в меру разговорчивого паромщика, изъявив желание остаток пути провести в тишине.
Чем ближе к восточному берегу, тем тревожнее на душе. На середине пути Инкульта осознал, что страх перед скрывающимися в темноте снайперами меркнет по сравнению с жутким, пугающим ожиданием дурных вестей, предчувствием наихудшего исхода. Вульпес поймал себя на том, что неосознанно пересел на носовую часть грубо сколоченного плота, словно тем самым переместившись ближе к конечной цели своего пути. Затягивающаяся рана над локтем мерзостно тянула тупой болью, но гораздо сильнее ощущался ноющий комок тревоги в груди: словно натянутый, готовый прорваться гнойник неразрешенных проблем.
Мост опустился, и патрульные у ворот лагеря привычно схватились за оружие при появлении человека в запыленной гражданской одежде. Один из легионеров поднял факел, освещая лицо припозднившегося визитера, остальные соизволили отвлечься от сонного подпирания крепостного частокола и вытянулись по струнке. Приветственно отсалютовали, узнав Вульпеса Инкульту. Глава фрументариев пристально осмотрел всю группу несущих вахту солдат и безошибочно выделил лидера в этой компании.
- Аве, амикус, - коротко кивнул он, щурясь от яркого света факелов. Неожиданно для себя Вульпес обнаружил некое мелочное удовольствие в официальном употреблении латыни: привычное на этих территориях арго, подчеркивающее его принадлежность к легиону. Патрульный подошел чуть ближе; Инкульта оценивающе склонил голову на бок и с ленцой поинтересовался:
- Имя, звание?
Солдат слегка побледнел от подобного вопроса, твердо зная из личного опыта, что излишнее внимание командования к простым бойцам обычно не предвещает ничего хорошего. Без особого энтузиазма легионер пробормотал свое имя и номер подразделения, не подозревая, что Инкульта вряд ли озаботится запоминанием данной информации.
- Что с Цезарем? Какие новости? – напрямую спросил фрументарий, устало скрестив руки на груди. Солдат растерянно приоткрыл рот, но не издал ни звука - лишь испуганно помотал головой и развел руками, затем резко опомнился и по уставу отчеканил типичное:
- Не могу знать, префектус!
- Понятно, - вздохнул фрументарий, не желая больше третировать беднягу вопросами. Рядовые не владеют информацией, так он ничего не добьется. Вероятно, состояние Цезаря уже стабилизировалось, но сам факт болезни божественного Сына Марса ни к чему доносить до ушей простых легионеров.
Инкульта придирчиво осмотрел с тревогой глазеющих на него солдат, размышляя, насколько обширными данными они могут владеть по другим интересующим его вопросам. Пришел к выводу, что спешка и ненадежность источников могут послужить предтечей формирования неверной картины, и решил оставить патрульных в покое. Нервно одернул куртку, внезапно ощутив себя неуютно под настороженными взглядами затянутых в полную боевую форму легионеров. На нем все еще была профлигатская одежда: окровавленная, измятая, пропитавшаяся пылью и потом. Инкульта почувствовал жгучее желание сорвать с себя грязное тряпье и вновь надеть чистую, не стесняющую движений тунику.
Вульпес развернулся и быстро зашагал от ворот к центру лагеря, но уже через десяток шагов остановился и, помедлив, вновь обратился к патрульному:
- Передашь следующему караулу – они пусть, в свою очередь, доложат новой смене: явится Рэйчел Флинт – задержать и сразу ко мне.
Солдат нерешительно почесал затылок, растерянно поднял глаза на офицера и с некоторым замешательством уточнил:
- О ком доложить, командир?
Инкульта сжал губы и тихо вздохнул:
- Женщина из диссолютов, уходила из форта вместе со мной. Наверняка знаешь ее под именем «Гадюка». Когда появится – немедленно предупредить меня.
- Будет исполнено, префектус, - отсалютовал легионер и чуть замялся, будто хотел добавить что-то еще, но в итоге решил лишний раз не ввязываться в дела вышестоящих чинов. А Вульпес удрученно подумал, что даже сейчас, отдавая приказ касательно появления Рэйчел, он упомянул не предположение «если явится», а утверждение «когда».
Его насторожила обмолвка Рэйчел о договоренности с Цезарем. После захвата Вегаса диктатор обещал сделать ее наместником… той же привилегии он в свое время удостоил Лания. Бывало, вождь легиона делился с Вульпесом своими планами о построении новой культуры на обломках двух прежних, о слиянии, привнесении лучших черт и традиций в крепкое и жизнеспособное общество. Но он ни единым словом не обмолвился о назначении курьера на столь высокую должность: намеревался ли Цезарь устранить Рэйчел во время взрыва на Стрипе или действительно планировал спихнуть девушку своему легату, а после ковать из этой официально объявленной пары соправителей Вегаса некий паттерн для подражания, публичный пример нового типажа семьи легиона… Уже не легиона, а нового формирования, нового свежерожденного строя.
Верность и уважение к Цезарю, застарелая ненависть к Ланию, желание обладать Рэйчел: разнообразные факторы довлели со всех сторон, разрывали во внутреннем противоборстве. Решение перевести отношения с девушкой за грань сугубо деловых далось Вульпесу непросто, теперь же их близость могла закончиться столь же резко и быстро, как и началась. Он прекрасно понимал, по какой причине часть информации намеренно скрывалась от него. Рэйчел так и не призналась, а он не считал нужным спрашивать, в случае своей ошибки не желая выглядеть ревнивцем и параноиком. Но никакой ошибки быть не могло: Вульпес слишком хорошо знал диктатора, многим приемам воздействия на массы научился у него лично.
Теперь же роль Цезаря в многоходовой игре под большим вопросом, а Ланий… на политическом поприще он главе фрументариев не соперник, его всегда можно поставить на место или... даже устранить. Оставалась Рэйчел – его главная слабость, душевная боль. Ее непредсказуемость, неподвластная его пониманию женская логика. Боялась признаться или же сама строила некие планы? В чем-то она была права: Ланий — воин, а не созидатель, он не насытится Вегасом и двинется дальше на запад, оставив девушку в тылу, где она сможет вести собственную игру, если у легата окажется слишком мало мозгов, чтобы поступить согласно воле Цезаря и предоставить ей необходимые полномочия. Вероятно, Рэйчел не без оснований опасалась, что узнав о ее планах, Инкульта сам захочет наложить руки на сферу ее новых привилегий и забрать то, что хочет – несомненно, Вульпес обладал определенным влиянием на курьера, а она не желала делиться властью.
Ее небезосновательная осторожность в некоторой мере восхищала Инкульту: Рэйчел все еще могла не доверять фрументарию до конца, но едва подавляемая откровенная страсть, с которой она желала его, не оставляла пространства для сомнения в ее истинных чувствах. Курьер не теряла голову, четко разделяла общественные и частные приоритеты, в отличие от него самого.
Он переступил черту дозволенного, давно обозначенные для собственного спокойствия и удобства границы, опрометчиво пожертвовал будущим во имя настоящего. И до сих пор не мог решить, свершилось ли отступничество во благо, или же это предтеча катастрофы. Он не знал, и неизвестность пугала его, а тревога росла, чем тщательнее Инкульта обдумывал свой поступок.
Он пытался подавить внутри ревность и кислое осознание собственного поражения: все двигалось к тому, что эта огромная тупая скотина в стальной маске будет владеть женщиной, в которой он нуждался, как в воздухе, как в глотке живительной воды. Изменить ситуацию не в его силах: он заведомо проиграл — собственно, никакой «игры» и не наличествовало, все решили за него. Оставалось лишь смириться с неизбежностью: абсолютное подчинение, пресловутая дисциплина легионера - убеждениями, личными примером и розгами накрепко вбитая в сознание аксиома о приоритете государственных интересов над личными. Вульпес не мог просить, не мог на коленях умолять Цезаря об этом даре: о кусочке счастья лишь для себя. Даже за все заслуги, за всю пролитую за легион кровь его не могли удостоить подобной награды. Просить не столько унизительно, сколько попросту бесполезно. Все давно решено, и при вынесении вердикта он не имел права голоса.
Если прикажут, он забудет Рэйчел - погружение с головой в работу превосходно помогает справляться с неприятными, обременяющими мыслями. По принуждению он смог забыть многое: свое прошлое, свои корни - того запуганного мальчика по имени Эрвин уже давно не существовало... Отречься от себя не так уж нереально, главное об этом не задумываться, иначе рискуешь встать перед вопросом: действительно ли все еще остаешься человеком или уже медленно и незаметно трансформировался в механический организм, лишь пустую функциональную оболочку?
Вульпес невольно подтолкнул себя к пугающему предположению: не мотивировалась ли изначально потребность в любовной связи той самой попыткой сбежать от навязчивого ощущения ограниченности собственного эго? Не стремился ли он вырваться за рамки субъекта, штатного легионера — туда, где начиналась его собственная личность?
Где-то глубоко в груди, под десятками покровов закипал внутренний бунт, шторм, переворачивающий с ног на голову приоритеты. Почти пятнадцать лет он отдал легиону: больше половины своей жизни. Подсознательно он всегда знал, что ничего не сможет получить взамен, даже столь малое исключение, как женщина, которую он отчаянно желал.
Инкульта старательно выкорчевывал прорывающиеся сквозь внутренние барьеры ростки мятежных мыслей. Ему уделено счастье в настоящем — следует им наслаждаться, поскольку ситуация такова, что завтра или через день, или спустя неделю пуля республиканского рейнджера может оборвать любые колебания, навеки стереть все его душевное смятение.
Ему дарованы эти эмоции… влечение? Влюбленность? Любовь? Пожалуй, никогда ранее он не чувствовал себя настолько полноценным, настолько живым. Необходимым кому-то не из-за исполняемых им функций, а как человек, как мужчина. До странности непривычно, но гладко и четко, словно плотно пригнанная в паз деталь, вписалась в его реальность подобная двусторонняя отдача, обоюдная жгучая потребность друг в друге. Словно смысл существования, центр его личной вселенной отныне замыкался на этой женщине. Пожалуй, лишь сейчас Инкульта понял, что его прежние насмешки и цинизм выглядели крайне жалко: если Дейл ощущал нечто подобное к своей Линде, то это объясняло многие его поступки, самопожертвование вкупе с экстремальной, почти параноидальной осторожностью, которые ранее вызывали у Вульпеса лишь непонимание и отторжение.
После захвата Вегаса все будет по-другому. Вульпес не желал в данный момент забивать голову мыслями о курьере, о болезненном переосмыслении собственной картины мира. Его ждали насущные дела и вполне реальные проблемы: если бы мог, то запретил бы себе думать о Рэйчел, с облегчением заблокировал эту часть сознания. Присутствие девушки лишь пробуждало в нем анималистические инстинкты, сокрушающие и размалывающие любую логику, мешающие рассуждать здраво – к лучшему, что сейчас курьер далеко от него. И все же Цезарь был прав, как всегда прав, когда всеми силами ограничил в легионе сферу женского влияния на своих солдат. Им не место здесь, на войне, даже если хватает боевых умений, а намерения жертвовать собой ради общего блага чисты и непоколебимы. Каждый миг под пулевым шквалом станешь думать не о враге, а о безопасности своей женщины, сражающейся с тобой плечом к плечу…

Рыжие сполохи факелов по обеим сторонам претория отбрасывали длинные колеблющиеся тени на палаточные ряды. В трепещущем свете огня чудилось постоянное движение, словно призрачные силуэты неустанно скользили в сумраке где-то на едва уловимой глазом переферии обзора. Облака рыхлой серой ватой затянули ночное небо, необычно низко нависая над лагерем. Пахло потом, теплым парным молоком, древесным дымом и мертвечиной. Слабый запах разложения, непривычный для военного лагеря; Инкульта чуть замедлил шаг, но быстро определил, что источник трупной вони находится неподалеку от псарни. Возможно, Антоний решил прикормить любимцев снятыми с крестов мертвецами – не в первый раз.
Солдаты у костра сгрудились тесной группой и негромко, оживленно переговаривались: армрестлинг или даже междусобойный конфликт, не доведенный до арены – Вульпеса не интересовали мелочные дела рядовых, но по инерции он прислушался к приглушенным отрывистым репликам, долетавшим издалека. Предметом обсуждений оживленного сборища оказался денежный долг одного из легионеров; Инкульта мгновенно потерял интерес к происходящему и скользнул в темные тени дальнего хемистрига у самой лагерной стены.
Шумные пререкания солдатни вызывали не раздражение, а умиротворенное спокойствие. Пожалуй, он скучал по этой привычной обстановке, оказавшись в отнюдь не дружном, по-семейному уютном кругу единомышленников, но в разношерстном, зачастую жестоком, шумном сборище лагеря легиона. По-братски сплоченном и по-братски постоянно соперничающем. Давно не испытываемое чувство защищенности. Он дома.
Вульпес скинул рюкзак с плеча и развязал шнур, стягивающий полог его палатки; из темного нутра дохнуло пылью, машинным маслом и затхлым, сухим ароматом старой бумаги. Из-за долгого отсутствия хозяина помещение казалось необжитым: здесь не пахло человеком.
Пригнувшись, мужчина шагнул внутрь – двигаясь вслепую, на ощупь добрался до стола, по пути едва не свалившись вместе с оставленным посреди палатки стулом. Под ногами попадался какой-то мусор – в прошлый раз он покидал свое пристанище в спешке, наскоро собирая вещи в состоянии на грани слепого бешенства и апатичной прострации: и получаса не прошло, как на арене погиб лучший друг. С щемящей тоской в сердце Вульпес подумал, что даже оставленный бардак напоминает ему о тех минутах.
Фрументарий нашарил на столешнице свечу, щелкнул газовой зажигалкой, долгое время высекая лишь искры, пока промасленный фитиль не занялся крошечным огоньком. Дрожащее пламя свечи озарило полотняные стены… Инкульта с тихим свистом, обрывающимся протяжным вздохом, опустился на краешек стола, внезапно почувствовал в ногах предательскую слабость. Дрожащий язычок пламени выхватил из мрака отнюдь не вдохновляющий пейзаж.
Полный разгром; все вещи перерыты. Сундук распахнут: книги, схемы, подшитые журналы свалены беспорядочной кучей внутри. Его рукописные бумаги оказались разбросаны, снежно-белым ковром устилая пол.
Порыв ветра из распахнутого полога шевельнул раскиданные, измятые листы, тихо зашуршал бумагой, заламывая растрепанные страницы.
Химический карандаш сиротливо подкатился к ноге Вульпеса.
Фрументарий опустил свечу на стол и тяжело вздохнул; изнутри медленно поднималась волна отчаяния: омерзительное отвращение и тупая боль неожиданного предательства. Его взбесила бесцеремонность, с которой рылись в его вещах, даже не озаботившись скрыть следы вторжения в его жилище. И именно эта грубая непосредственность при обыске не на шутку встревожила фрументария.
Чуть успокоившись и расслабив сжатые кулаки, он поднялся со стола и методично начал обследовать вещи на предмет пропаж. Проскальзывало нечто мерзостное, гадкое в ощущении, что кто-то копался в его личном имуществе: теперь оно словно стало чужим, нося отпечаток подонка, беззастенчиво перерывшего все здесь вверх дном. Хотелось вынести все одной кучей наружу и сжечь на костре, лишь бы избавиться от следов постороннего присутствия в его крошечном мирке. Лишь сейчас он понял, что не конкретное место, не старая походная палатка являлась его домом, а тщательно собираемые уникальные, раритетные вещи, заполняющие немногочисленные ящики и коробки. Его личное имущество, но не определенная точка в крайнем правом хемистриге передвижного армейского лагеря.
Ревизия разоренных сокровищ, имеющих ценность, пожалуй, лишь для него одного, ввергла фрументария в еще больший ступор. Редкие довоенные книги местами были порваны, но при первичном беглом просмотре все остались на месте. Даже исторический учебник для средней школы, содержащий с десяток листов скандального содержания: довольно любопытная информация о довоенной империи, именуемой Древний Рим. Вульпес не осмелился поделиться с Цезарем находкой, но само хранение данного издания могло послужить серьезным компрометирующим аргументом против главы фрументариев— к счастью те, кто проводил обыск, либо очень спешили, либо просто не умели читать.
Дальнейший осмотр не пролил свет на причины вторжения: никаких пропаж не наблюдалось. Одежда не тронута – и на том спасибо, что не копались в нижнем белье, зато оказалась перерыта аптечка. Инкульта проверил мешочек с ауреями, припрятанный на дне сундука – никаких специальных тайников, поскольку за воровство в легионе полагалось суровое наказание. Деньги лежали невредимыми, зато часть медпрепаратов исчезла. Немного - всего лишь толченый корень зандер и бинты: Инкульта не был настолько глуп, чтобы хранить запрещенные медикаменты в лагерной палатке.
С тоской Вульпес выцепил из кучи бумаг надорванный зеленый плакат: подарок Рэйчел. С измятого листа на него равнодушно смотрел скуластый легионер в шапке из шкуры с головы койота. Вульпес разгладил смятые края, расправляя скомканную бумагу. «Если ты воруешь снаряжение, припасы и частное имущество НКР, ты становишься его сучкой». И какой же гребаной мразью нужно стать, чтобы воровать частное имущество легионера?
Инкульта аккуратно сложил потрепанный плакат по линиям сгиба и спрятал на дно сундука. Сел на пол, вытянув ноги и обессилено прислонившись к холодному боку металлического ящика. Медленно прикрыл глаза. Хотелось верить, что все это какая-то чудовищная ошибка или глупый розыгрыш. Кто мог пойти на такое, на обыск в палатке главы фрументариев? И, главное, для чего? Вероятно, отныне его положение заметно пошатнулось, статус лидера в опасности… Да и жизнь, вероятно, тоже.
Кое-как он сгреб бумаги с пола, собрал в кучу: просмотрит после. Сейчас Инкульту гораздо больше волновала ситуация в претории – вероятно, именно там он найдет объяснение разгрому в его жилище. Вульпес сбросил грязную куртку, рывком стянул пропотевшую безрукавку, торопливо освободился от тесных брюк. Ночной ветер из распахнутого полога холодным поцелуем коснулся кожи, по спине пробежала зябкая волна мурашек. Пламя свечи затрепетало на столе, едва не погаснув под порывом и не потопив палатку во мраке.
Инкульта вытащил из середины стопки чистую тунику, неожиданно осознав, что одежда казалась нетронутой лишь потому, что рабыни-прачки появлялись тут уже после обыска. Рука вместе с зажатой туникой замерла, бессильно обмякла, но лишь яростнее разгорелся внутри гнев. И стыд: даже рабы в форте теперь осведомлены о его позоре.
Фрументарий переоделся, затем аккуратно сложил грязное тряпье, словно тем самым мог хоть немного уравновесить царящий в палатке хаос. Резкими нервными рывками оправил свежую одежду, будто вымещая на ней свою злость. Бронированный нагрудник, ремни, портупея: неожиданно он осознал, что выбирает амуницию так, словно готовится не к мирному визиту, а к бою.
Вульпес вышел из палатки, на секунду замерев у входа в раздумьях; так и не стал вновь зашнуровывать настежь распахнутый полог: теперь ни к чему. Чеканными решительными шагами он двинулся к преторианскому холму.
Уже поднимаясь по склону к штабу легиона, Инкульта поймал себя на том, что с приближением к конечной цели идет все медленнее - враз ставшие необычайно тяжелыми сапоги не желали отрываться от земли. Необъяснимая слабость сковывала мышцы, и безвольный приступ нахлынувшего бессилия явно не объяснялся физическим истощением. Ноги просто не слушались.
Фрументарий остановился, почувствовав, что не может двинуться с места. Замер у правой стены палатки Цезаря, за границами яркого ореола факелов. Густые тени скрывали его от глаз одинокого охранника, сонно скучающего у входа в преторий.
Инкульта тяжело, прерывисто вздохнул и зажмурился до боли в веках. С полминуты стоял неподвижно, чувствуя растерянность, смятение и... страх. Неожиданно для себя осознал, что боится так, как давно уже ничего не боялся. Отнюдь не обнадеживающие перспективы боя на дамбе, обеспокоенность за Рэйчел, опасения из-за обыска в его жилище, волнение по поводу проекта Архимед II — все преходящее, лишь суета сует. Все его былые и насущные тревоги померкли перед лицом одного-единственного, леденящего кровь страха.
Страха неизвестности.
Смерть или жизнь, катастрофа для его мира или просто ложные слухи. Он боялся войти и увидеть крушение всех надежд, одним махом перечеркивающее будущее легиона: увидеть мертвое тело Цезаря.
Вульпес стоял без движения, не в силах сделать шаг вперед, пустым взглядом уставившись на грубую темную ткань штабной палатки. Лишь тонкая, подрагивающая на ветру завеса отделяла его от истины. Там, за стеной, ожидает неумолимая правда.
Он боялся этой правды: какое же непозволительное, недоступное счастье заключено в неведении! Возврата не будет - невозможно вновь забыть уже случившееся, выкинуть из головы свершившийся факт познания, саму действительность, какой бы она ни оказалась. Трусливое желание оставаться на месте как можно дольше подавляло волю, все еще парализовывало конечности — он не мог решиться идти дальше. Сейчас, на пороге границ постижения, он все еще одной ногой стоит в прошлом: таком вариативном, многообразном, полном надежд. После уже невозможно будет что-либо изменить, забыть, повернуть время вспять.
Втайне он утешал себя, что привычка готовиться к худшему исходу обернется лишь облегчением после не оправдавшегося пессимистичного прогноза. Цезарь в сознании, идет на поправку, и первой его фразой станет похвала за блестяще проведенную операцию на Стрипе. Пусть даже диктатор начнет свое обращение с неудобного вопроса о положении дел с орбитальным лазером… пусть. Не важно… Лишь бы он посмотрел на него, заговорил с ним, оказался жив.
Внутри медленно росла злость, Вульпес начинал чувствовать ненависть к самому себе за эту малодушную нервную дрожь. Еще несколько шагов до точки невозвращения. Из уважения к Цезарю он должен их преодолеть.
Впрочем, он уже знал истину, хоть и не мог признаться открыто даже самому себе. Обыск в его палатке не мог произойти вследствие прямого приказа Цезаря, диктатор никогда не пошел бы на такую подлость по отношению к своему доверенному офицеру. И вождь легиона, и его преданный шпион прекрасно знали, что Цезарю достаточно лишь попросить – всего лишь попросить, даже не облачая требование в форму приказа, и Вульпес сам отдаст ему без колебаний и раздумий все, включая собственную жизнь. На любой вопрос последует предельно честный ответ: не из-за страха перед наказанием, не во имя чести легионера – более глубоко. Личное.
Уважение. Почитание. Искренняя любовь.
Инкульта всегда ощущал положительную предвзятость к себе со стороны диктатора. Благодаря Цезарю он все еще дышал - по его прихоти, его приказом спасенный от казни на кресте. Благодаря ему смог добиться значимого положения в иерархии легиона, проявить себя в любимом деле. Диктатор потворствовал его склонностям, развивал его таланты, отшлифовал его личность. Учитель, патрон, пример для подражания: человек, которому Вульпес Инкульта был обязан всем. Часть его жизни, веры, самой его духовной сути.
Еще зеленым рекрутом Вульпес из присущего его натуре скептицизма отказывался всерьез воспринимать легенду о наследнике Марса, о божественной крови диктатора легиона. Но никогда, ни единую секунду, даже во время жестоких приступов мигрени его вождя он не мог отрицать, что этот человек – в самом деле полубог. Пусть и не в той ипостаси, не в том значении, какое вымышляет для себя недалекая солдатня. Символ, легенда, живая история. Цезарь – это сердце и душа легиона, истинный его стержень.
Мысль о том, что из вселенной исчезла одна из ее значимых констант, не укладывалась в голове: сознание отвергало, отрицало до последнего подобный вариант. Полубог не может умереть. Мог умереть Ферокс, сам Вульпес, даже Рэйчел могла, кто угодно… Другие, просто люди.
Фрументарий прислушивался к тишине внутри палатки претория: ни звука. Мертвое затишье. И волна нервозного страха вновь захлестнула его.
Он вздохнул, пытаясь унять мелкую дрожь – все тело колотило, словно от озноба, хотя он не чувствовал холода. Не чувствовал вообще ничего, кроме отвращения к собственной неподконтрольной робости. Детское желание крепко зажмуриться, чтобы все происходящее оказалось жутким сном, за которым неизменно следует пробуждение.
Собравшись с силами, он тяжело сглотнул и стремительно вышел из тени. Не ощущая онемевших ног, быстро приблизился ко входу в преторий...
Его остановил охранник, несущий караул у штабной палатки. Подняв факел, мужчина осветил лицо Инкульты и смерил его внимательным, подозрительным взглядом. Повисшая многозначительная пауза смутила фрументария.
- Кто имеет доступ внутрь? – нахмурившись, напрямую спросил Вульпес, заметив замешательство преторианца. Легионер тихо кашлянул, восстанавливая голос после длительного, многочасового молчания на посту:
- Приказано никого не впускать, кроме тебя и Джона Солуса.
Инкульта невольно вздернул бровь в некотором удивлении.
- Кто отдал приказ? – уточнил Вульпес, с надеждой ожидая услышать рассеивающий его тревоги ответ. Преторианец коротко отрезал:
- Легат.
Хмурая тень вновь набежала на лицо главы фрументариев. Не глядя более на охранника, он резким рывком отдернул тяжелый занавес и шагнул внутрь.
Темно.
Охрана снята, приемная комната непривычно пустует: одиночество особенно остро чувствуется в безлюдном помещении без строя преторианского караула. Трон черным пятном возвышался в середине затемненной палатки, единственный тусклый факел у самого входа едва рассеивал сумрак. Затертая ковровая дорожка чуть поскрипывает под сапогами. Тишина...
Инкульта медленно прошел по центру претория. Неожиданные, необъяснимые ассоциации всплыли из прошлого: обстановка напоминала ночь перед походом, когда весь лагерь слаженно сворачивается, а легион передвигается дальше, на новые позиции. Только во время всех прежних сборов Цезарь принимал активное участие в сортировке собственных вещей: деловито раздавал приказы, самолично укладывал свои книги, карты, документы, не доверяя ничего ценного ни рабам, ни солдатам. Его присутствие всегда зримо ощущалось, но сегодня здесь царила лишь тишина и неподвижное запустение.
Вульпес поежился, осторожно ступая по линялому, жесткому ковру; легионер ощущал свое вторжение в пустой и темный штаб каким-то неправильным, почти неуместным. Он неторопливо обогнул кресло в центре комнаты и остановился перед спальней диктатора.
Сквозь щели приоткрытой на дюйм внутренней перегородки просачивался свет: тусклый огонек единственной свечи мерцал ярким пятном сквозь тяжелую тканевую завесу. Инкульта глубоко вздохнул и решительно раздернул полог.
- Вульпес?
Сидящий за столом Луций пристально смотрел на фрументария, терпеливо ожидая, пока тот шагнет внутрь. Несколько стопок бумаг возвышалось на столешнице перед преторианцем, огарок оплывшей свечи растекся кряжистым восковым пятном, бесформенным и вязким, словно туша кентавра. На щеке Луция виднелся красный отпечаток рифленого наруча: похоже, он дремал, опустив голову на руки, прежде чем Инкульта разбудил его своим появлением.
Взгляд Вульпеса тревожно метнулся к кровати Цезаря: диктатор лежал неподвижно, отвернувшись к стене, прикрытый тонким шерстяным одеялом. Крошечный огонек свечи едва прорезал черноту теней над ложем, но Вульпесу не требовалось подходить ближе, заглядывать в лицо вождю легиона. Он уже все понял.
Стиснутый кулак Инкульты медленно, бессильно разжался. Вот и все.
Луций молчал, внимательно и грустно глядя на фрументария, не решаясь нарушать хрупкую звенящую тишину.
Вульпес едва слышно выдохнул сдавливающий легкие воздух. Раньше он предполагал, что воспримет смерть Цезаря гораздо эмоциональнее, но сейчас его сознание лишь отметило факт, в остальном мысли оставались кристально-чистыми и упорядоченными, как никогда. Его эго будто разделилось на две части: одна с апатичной бесстрастностью смотрела на труп старика на кровати, вторая оказалась заперта за черной массивной дверью где-то на самом дне подсознания. Вторая, отсеченная и заблокированная половина не имела никакого контакта с реальностью — он даст ей выход позже: через неделю, через месяц, когда сможет воспринимать произошедшее не столь остро. Его психика все решила за него. Сейчас аффективное личное отношение станет лишь мешать мыслить здраво: черная дверь останется на засове, если только не разлетится в мелкие щепы, не сметется соленой штормовой волной, как только его голова коснется холодной подушки в темноте и одиночестве его палатки.
Невидящими глазами разглядывая полустершийся узор на ковре, Инкульта разомкнул онемевшие губы и едва слышно вымолвил:
- Когда?
Раздвоение восприятия все еще преследовало его: какая-то часть его личности нашла в себе силы удивиться довольно необычной для начала разговора фразе.
Тихий ответ последовал после краткой паузы.
- Этой ночью, перед рассветом.
Покалывающий электрический разряд пробежал вниз по позвоночнику при ошарашивающем осознании: он отупело, самозабвенно трахался, когда умирал диктатор. Если бы не Рэйчел, возможно, он успел бы... еще бы смог застать... Заговорить в последний раз...
Еще одна непроницаемая баррикада выросла внутри, барьер на пути взрыва эмоций. Он не должен об этом думать, по крайней мере не здесь и не сейчас.
Луций растер кулаком отекшее после прерванного сна лицо: похоже, за последние пару суток ему не удалось подремать и с полчаса. Устало глядя на заваленную бумагами столешницу перед собой, лидер преторианцев негромко продолжал:
- Началось с очередного приступа — на этот раз хуже, чем остальные до него. Хуже, как никогда раньше. Тот присланный тобою доктор говорил, что это мозговая опухоль: Цезарь ему верил, уж не знаю, почему...
Луций тяжело вздохнул; пламя свечи вздрогнуло от порыва всколыхнувшегося дыханием воздуха, по стенам палатки пробежали тревожно зашевелившиеся тени.
- Требовалась операция, как сказал профлигат; сам отказывался резать до последнего, пока я не применил более решительные меры убеждения, - слова давались Луцию нелегко, он с трудом строил связные фразы, а любое упоминание о Генноне порождало злобу и бессильную ненависть. - Цезарь к тому времени уже пребывал два часа без сознания, никто не мог... его невозможно было разбудить.
Вульпес молчал, безучастно уставившись на завернутое в одеяло тело, словно путанный рассказ о последних часах жизни диктатора развеял весь мистический ореол трагедии.
Только факты. Всего лишь тело. Труп человека. Странные, непривычно-незнакомые контуры: эта мертвая оболочка не являлась Цезарем. Не принадлежала более Сыну Марса.
- Ошибка доктора? Отчего он умер? - ледяным тоном уточнил Инкульта. Голос звучал, будто чужой: с его интонациями, но незнакомый, словно вложенный в губы вопрос задавал кто-то другой - та самая онемевшая до полной нечувствительности, абсолютно трезвая половина его сознания, обколотая морфием сердцевина.
- Профлигат говорил... я не разбираюсь в терминологии, не разбираюсь во всем, чем он там оправдывался, иначе сам проводил бы операцию, своими руками! Он сказал... Сказал нам, что Цезаря могло спасти только чудо,- Луций покачал головой и невесело усмехнулся. - Как видишь, чудо не произошло.
Мужчина бессильно уронил кулак на стол и тихо выматерился сквозь зубы, Инкульта рефлекторно обернулся и невольно вздрогнул от приглушенного шума, словно пробудившись из транса.
- Когда началась операция, мы послали шифр по резервной радиоволне, - произнес Луций.- Легат приказал созвать штабной совет: из-за реки ждали только тебя и Солуса.
- Солдаты не в курсе случившегося, - задумчиво заметил Инкульта, рассуждая вслух, словно и не услышав предыдущую фразу. - Я полагаю, придется вырабатывать новые положения о субординации. Цезарь не оставлял никаких инструкций на этот случай... на случай собственной смерти?
- Я пересмотрел его бумаги, - покачал головой преторианец, указывая на сложенные перед ним стопки листов. - Ничего нет. Он собирался жить вечно...
Скривившись от подобного пафоса, словно на язык попала разведенная муравьиная кислота, Инкульта решительно шагнул к столу. Растерянность Луция словно придала ему сил, заставила активизироваться и за отсутствием альтернатив взять управление под свой контроль. Осознание принятой ответственности перебило эмоциональный разлад: плаксивая, жалостная хандра взрослого мужчины со стороны выглядела просто отвратительно.
Плотно скрестив руки на груди, Инкульта окинул цепким, внимательным взглядом разнородные стопки бумаг. Эти материалы могут помочь в дальнейшем планировании, здесь должны содержаться хотя бы наброски планов диктатора; мозг фрументария отчаянно уцепился за потребность в решении насущных проблем, за возможность переключиться на стороннюю мелочную деятельность.
- Насколько я знаю, ты назначен регентом при его сыне, - безэмоциональным тоном произнес Инкульта, задумчиво постукивая указательным пальцем по нижней губе. Глава преторианской охраны утвердительно кивнул.
- Октавиана придется переправить сюда, на фронт: на это уйдет недели три. Как единственный наследник, он вступит в захваченный Вегас уже полноправным правителем.
Луций недоверчиво качнул головой, и Вульпес прекрасно понимал причины его замешательства: единственный сын Цезаря не отличался крепким здоровьем. Мальчик родился от некой неизвестной рабыни, умершей при родах — как подозревал фрументарий, смерть матери случилась не без помощи повитухи, действующей согласно полученным приказам. Щуплый, худенький мальчишка рос под постоянной опекой своих старших сестер; к пяти годам стало ясно, что у ребенка серьезные проблемы со здоровьем. Порой он начинал задыхаться, держась за грудь, неистово стуча кулачками по ребрам, словно пытаясь запустить останавливающееся сердце. Припадки повторялись нечасто, но и пары случаев хватило, чтобы поставить статус наследничества Октавиана под сомнение: потомок Марса просто не мог оказаться каким-то тщедушным слабаком, от которого при иных обстоятельствах поспешили бы избавиться еще в совсем юном возрасте.
Впрочем, колебания диктатора, а вместе с ними и придирки скептиков без следа развеялись после появления пятого ребенка диктатора — снова девочка. Октавиан оставался единственным продолжателем рода вождя легиона, и любые предвзятые сомнения по этому поводу приравнивались к оскорблению божественной крови Марса.
Мальчик должен был стать полноправным правителем, прочие дети женского пола не являлись помехой его притязаниям на власть. Цезарь никогда не выгораживал своих дочерей, не использовал как инструмент политики для укрепления браками перспективных связей в сенате. Не из-за равнодушия к своим девочкам, но ради соблюдения статуса-кво среди своих подданных. Старшая служила жрицей культа Марса, прочие вышли замуж за малопримечательных граждан и офицеров низкого ранга. Единственный сын, кровь от крови Марса, только и имел, по мнению диктатора, право носить звание нового Цезаря. Мальчишку оберегали пуще военного штандарта центурии. Лучшее из возможных образование, физическая подготовка по мере его способностей, потворствование любым капризам. После надежного укрепления на левом берегу Колорадо диктатор намеревался призвать сына к себе из тылов, чтобы начать истинную закалку: творить из подростка мужчину.
Не успел лишь чуть-чуть, нескольких месяцев не хватило... Смерть невозможно обмануть, она всегда берет то, что ей нужно.
- Не уверен, что стоит вручать бразды правления в руки ребенка, - вновь покачал головой Луций. Инкульту в некоторой степени изумила откровенная наивность преторианца: словно кто-то всерьез собирался позволить мальчику устанавливать монархическое самоуправство в легионе.
- Он не бессознательный младенец, - жестко произнес глава фрументариев. - Мальчику двенадцать...
- Тринадцать, - автоматически поправил Луций и закашлялся в кулак. Инкульта хмыкнул, не став подчеркивать уточнение в пользу своего аргумента о числе полных лет ребенка. Их беседу прервал громкий шорох хлопнувшей тканевой завесы на входе. Оба мужчины как по команде обернулись, устремив внимание на визитера. Из темноты вышел второй человек, получивший право беспрепятственного доступа в спальню Цезаря: центурион Джон Солус, матерый ветеран легиона.
Усталый пожилой воин в запыленных с дороги доспехах; тяжелый взгляд серо-стальных глаз, довольно низкий рост, но великолепная для его возраста фигура и идеальная выправка. После разгромного штурма дамбы четыре года назад Солус один из немногих уцелевших офицеров получил заслуженное повышение вместо казни на кресте. Не столь давно под его руководством первая центурия в буквальном смысле сравняла с землей бункер Братства Стали, уничтожив головной центр подразделения данной организации в Мохаве. Инкульта плохо знал центуриона: раньше им не приходилось тесно общаться, но по сложившейся в солдатских рядах репутации Солус слыл еще той сволочью. Подобная оценка являлась скорее комплиментом для командира: центурион вел политику жестких отношений с подчиненными, не давал солдатам спуску, и Инкульта знал, что Цезарь всегда выделял Солуса как надежного и преданного офицера, которому можно доверить любой сложности задание. Сам ляжет костьми и своих людей рядом положит, но приказ исполнит любой ценой. Как и легат Ланий...
Центурион сделал несколько неуверенных, осторожных шагов от входа, переводя недоуменный взгляд от стоящих у стола мужчин на императорское ложе. Луций и Вульпес молчали, избегая комментировать его невысказанный вопрос.
Приближаясь к телу Цезаря, Солус чуть замедлил шаг в нерешительности, затем все же подошел к кровати и неподвижно замер у невысокого деревянного бортика со стороны ног. Плотно сжатая в кулак рука лежит на сердце, голова хмуро опущена: последняя молитва или дань памяти его предводителю. Вульпес и Луций сконфуженно отвели глаза, словно тем самым стремясь предоставить иллюзорное уединение центуриону для его молчаливого прощания.
Солус стоял у кровати с минуту, затем тихо отошел назад. Взъерошив короткий пепельно-седой ежик волос, он молча направился к выходу. Впрочем, напоследок обернулся и коротко сообщил застывшим у стола мужчинам:
- Курсор приказал ждать легата здесь, в штабе: через полчаса Ланий собирает офицерский совет.
Не дождавшись никакой ответной реакции, кроме сдержанных кивков, центурион покосился на фрументария, глухо кашлянул и вскользь заметил:
- Ранен, Инкульта?
Вульпес перевел взгляд на повязку повыше правого локтя: на серых бинтах проступило крошечное пятнышко крови. Стимпаки ускорили регенерацию: рука нормально функционировала, если не считать причиняемой любыми движениями тянущей тупой боли.
- Загноилась почти зажившая рана, - не задумываясь, соврал фрументарий и равнодушно дернул плечом. - Пустяк.
Центурион многозначительно хмыкнул, бросил последний взгляд на ложе диктатора, и без излишних промедлений вышел прочь из спальни. Инкульта вновь обернулся к преторианцу, но тот загодя прервал возвращение к прежней теме наследничества власти.
- Все подробности обсудим на совете, Вульпес, - произнес Луций, поднимаясь со стула. - У нас еще будет время проработать детали. Сейчас нас ждут куда более важные вещи.
Игнорируя недовольный, пристальный взгляд Инкульты, преторианец указал ему на тело диктатора. Вульпес поджал губы и отвел глаза в пол, принимая необходимость временно отложить склонение на свою сторону потенциального политического союзника.
Растерев ладонью опухшее лицо, Луций неуклюже оправил смятую тунику и повернулся к опущенному пологу, намереваясь уходить:
- Прикажу собрать погребальный костер в центре лагеря: больше нельзя затягивать, - угрюмо пояснил он. Инкульта медленно, вдумчиво кивнул и вынужденно согласился:
- Хорошо.
Спустя секунду Вульпес остался один в темной спальне диктатора. Некоторое время колебался, не уйти ли ему вслед за Луцием, или же использовать предоставившуюся возможность для последнего прощания с великим человеком, обладавшем главенствующим приоритетом в его жизни... Не просто командир, как для большинства солдат легиона, но пример для подражания, наставник, ментор, почти отец... Без присутствия посторонних подойти к неподвижному, прикрытому одеялом телу, едва слышно, но с искренней скорбью прошептать слова прощания, предназначенные только для ушей покойного, словно Цезарь все еще мог его слышать.
Инкульта опустил голову.
Нет. Он не хотел запомнить Цезаря таким. Ссутулившееся, ссохшееся тело старика с замотанной кровавыми бинтами головой. Нечеткие контуры укрытой тонким одеялом фигуры в тусклом трепещущем пламени свечи и наверняка искаженное бессмысленной, уродливой посмертной гримасой лицо. Явственно различимая нотка трупного запаха уже начинала исходить от окоченевшего тела.
Инкульта с усилием сглотнул вставший в горле комок и обернулся к письменному столу. Спину покалывало мелкими иголочками, мышцы рефлекторно напряжены: легкий дискомфорт, словно на его затылке сфокусировался чей-то невидимый взгляд. Он поднял стопку бумаг, бегло и жадно пролистывая оставленные без присмотра документы. Великолепный шанс, которым он сполна намеревался воспользоваться: даже сейчас природная прагматичность взяла верх над патетической скорбью.
Планы наступления не отличались от той информации, которой он уже владел, зато частные бумаги вызывали больший интерес. Опустившись на край стола, Вульпес с головой погрузился в чтение, полностью абстрагировавшись от реальности.
В очередной пачке ему попались дневниковые записи сугубо делового характера — сухой стиль изложения фактов об успехах и поражениях легиона, своеобразная летопись без всяческих личных отступлений. Инкульта с трудом разбирал узкие строки, начертанные неразборчивым, мелким почерком — в последних записях диктатор писал, по большей части, о теории взаимной диффузии двух разнородных культур: заметки на будущее. Местами, преимущественно на полях, попадались записи о требующих внимания проблемах: задержки поставок провианта с востока, поражение третьего контуберния пятого легиона в стычке с патрулем НКР, памятка наградить и взять на заметку перспективного молодого декана из центурии Вектиса, ходящие среди рабынь из лазарета слухи о некоем Дж. (два раза подчеркнуто). Вульпес бегло просмотрел листы записей на предмет знакомых имен: своего, Рэйчел, Лания - безрезультатно. Похоже, подобные мысли Цезарь не доверял бумаге, держал их только в своей голове.
На мгновение оторвавшись от стопки листов, фрументарий покосился на тело в углу комнаты. Медленно и тихо вздохнул. Столько слов не сказано, столько вопросов не задано... Смерть редко принимает в расчет планы смертных; Вульпес с готовностью отдал бы лет десять собственной жизни, чтобы продлить время пребывания Цезаря в этом мире всего на одну неделю, пока не падет Вегас.
Задумчивое оцепенение спало: озаренный внезапной идеей, фрументарий в спешке начал перекидывать нещадно растрепанные страницы к более ранним годам. Он знал, что в будущем вряд ли вновь получит доступ к личным бумагам диктатора, но все же он хотел знать...
Нет, не здесь, задолго до текущих событий, соседняя стопка внушительного архива. Середина толстого пресса листов: вон он, подходящий период времени — победоносный блиц-криг на северо-востоке Нью Мексико, последние шаги к практически сломленному сопротивлению локальных племен, которые одно за другим начинали сдаваться добровольно, осознавая бесперспективность безнадежного противостояния военной махине легиона. Еще раньше, еще несколько месяцев, несколько страниц до окончательного перевеса в победном шествии. Отчеты о фронтовых боях, стычка шестой центурии с племенем Белой Воды, потери... Фрументарий жадно впивался в каждую строку предельно сжатых заметок, торопливо разбирал множественные сокращения.
Сведения о количестве набранных в захваченном племени рекрутов и рабов, неутешительные цифры потерь в легионе, краткие данные о найденном ценном имуществе...
«Вульпес Инкульта, декан VIII контуберния; нарушил манипулярный строй ради успешной контратаки. М.б. полезен для развед.службы. Передислоцировать на юг Аризоны».
Короткая запись: меньше, чем ожидал Вульпес. Он перечитал заметку еще раз, едва шевеля губами и чуть слышно проговаривая слова вслух. Ностальгия, щемящая сердце гордость, подернутая тенью легкого разочарования.
Возможно, он хотел бы видеть среди этих строк восхищение его неординарной тактикой, переломившей исход боя, описания драматического спасения молодого офицера с креста самоличным приказом диктатора, вскользь отмеченные выдающиеся индивидуальные характеристики будущего протеже Цезаря. Он самонадеянно ожидал, что смог произвести куда большее впечатление на диктатора. На деле лишь сухая, сокращенная заметка.
Но она присутствовала в этих записях, запечатлелась на потрепанной старой бумаге, что само по себе было важно. Он оставил свой след...
Из внутренней части палатки, разделенной со спальней лишь тканевым пологом, доносились приглушенные голоса: штаб постепенно заполнялся людьми. Никто не пытался заглянуть во внутренние покои диктатора: вероятно, созванные офицеры еще не были поставлены в известность о настигшей легион трагедии. В этот миг Вульпес почти завидовал негромко переговаривающимся по другую сторону портьеры людям — все они ожидают, что Цезарь в любой момент выйдет из своей спальни, как всегда порывисто и уверенно прошагает к трону, окинет внимательным взглядом разом замолкшую группу своих центурионов, а затем многозначительно произнесет нечто вроде: «Говорят, ты отличился, Вульпес». Попробуй пойми, что именно он имеет в виду: положительный или отрицательный контекст. Приходится подробно отчитываться, выкладывать всю подноготную, в первую очередь признаваться в провалах, и лишь потом докладывать об успехах. Диктатор с непроницаемым лицом выслушает, не перебивая, порой может начать раскритиковывать: взвешенно, сдержанно, но в эти минуты с ужасом осознаешь, что ни одно, даже самое жестокое наказание не способно искупить тяжесть твоих проступков. И вот когда прочувствуешь страх неотвратимой кары до конца, мысленно начиная прощаться с этим миром, Цезарь фыркнет и тихо рассмеется, ехидно склонив голову: «Расслабься, да я ведь шучу».
Впечатляющая психологическая встряска: словно вырвали из могилы, куда ты только что сам себя закопал. Нервная искусственная улыбка, поклон и такое облегчение на душе... После этих слов диктатора, рассеивающих напряжение, солнце сразу начинает светить ярче, воздух становится свежее, а получившая право на продолжение жизнь уже заново играет многоцветными красками. Стать жертвой подобной «шутки» в первый раз — незабываемые, ни с чем не сравнимые эмоции. Подобные сюрпризы Цезарь любил устраивать время от времени: проверял своих людей на прочность. Начнешь оправдываться, путаться в своих словах и мямлить - тогда действительно можешь через четверть часа оказаться вывешенным за частоколом на кресте. И никогда не знаешь заранее, всерьез ли диктатор тебя отчитывает, или это очередное проявление его оригинального юмора.
С грустью глядя на темную кровать в углу, Вульпес с горечью осознал, что даже чудаковатых, смертельно опасных подколов ему будет недоставать, как и всего прочего, связанного с этим великим, неординарным человеком...

продолжение

@темы: произвед, Fallout, Демоны на острие иглы

---

Это птица? Это самолет? Нет, это мазохист-слоупок!

Все играют в МЕ, а я по причинческим технинам в пролете до следующего вторника, хотя скачанная игра на компе уже лежит горячая и мок... готовая к использованию. Поэтому товарищи, низкий вам поклон до плинтуса, если в течении ближайшей недели вы будете прятать СПОЙЛЕРЫ ПОД КАТ, А ТО УКУШУ!!!
Да, я очень страдаю...
И завтра выкладка "Демонов", но я подозреваю, что в связи со сложившейся ситуацией она не будет пользоваться популярностью... =\

@настроение: сама виновата, глупая овца Рина...

@темы: вселенское зло

---

Мозгожрущий сайт

scpfoundation.ru/
Фтопку все, сижу, читаю... Нравится изложение материала, затягивает круче любой книжки.
scpfoundation.ru/scp-093 - особенно доставило.

@темы: прелесть какая!, нашел мыша - делись

---

Вот какова вероятность такого совпадения?! О_О

21-го апреля свадьба у двоюродного брата моего мужа. Едем на сие знаменательное событие в Минск.
Сегодня узнаю, что скоро свадьба у моего двоюродного брата. Он уже лет 10 живет заграницей, но будущая жена у него из Минска, поэтому брачеваться будут там же. Угадайте какого числа? Родственники наши даже о существовании друг друга не знают. Ппц, 2 свадьбы 2 двоюродных братьев в один день и в одном городе, вот уж воистину мир не только тесен, но и чудесат!

@настроение: вахуе, мягко говоря...

@темы: отчет, hurm...

---

Дабы не растекаться по всем дайрям, приступим к централизации

Поздравлять можно в этом посте
пилять, какая ж я старая карга!

@настроение: еще неврубилась в происходящее

@темы: радости

---

Треснувшая горелка

Фандом: Elder Scrolls, Oblivion
Персонажи: Люсьен Лашанс, OFC
Жанр: ангст
Аннотация: ассасинская бытовуха. Время действия совпадает со временем игры.

Треснувшая горелка

читать

Его день — тирдас. Он приходит в тирдас, редко изменяя своим традициям. В Бравиле у него дела: ночует он в Серебряном-доме-на-воде, покидает город обычно до полудня, но перед самым отъездом обязательно заскочит к ней хоть на пару минут. Поболтать. Никогда не уходит без покупки, пусть даже это будет горсть высушенного паслена или маленький сноп полыни.
Лотта держит алхимическую лавку. Никогда не испытывала пристрастия к алхимии, но магазин остался от покойного мужа: тот обожал возиться со всякой дурно пахнущей жижей в своей подвальной лаборатории. Лавка перешла к ней после смерти супруга: неплохой источник дохода, позднее Лотта и сама начала тяготеть к варке зелий и сбору трав — чем еще заниматься престарелой вдове, как не посвятить себя склянкам, да микстурам?
«Треснувшая горелка» - название лавки тоже осталось прежним, хотя женщина давно мечтала переименовать заведение в нечто не столь претенциозное. «Лавка Карлотты», к примеру, или «Все для алхимика». Впрочем, однажды ее постоянный покупатель то ли в шутку, то ли всерьез обронил, что никогда не зашел бы к ней, если бы не причудливое название. Лотта слегка удивилась, и даже решила повременить со сменой вывески.
Он моложе ее лет на десять, и в общении с ним Лотта поначалу ощущала некоторую неловкость: долго не могла определиться с восприятием — то ли почти материнская радушная снисходительность, то ли интерес еще в общем-то не поставившей на себе крест женщины к симпатичному мужчине. Впрочем, куда ей, старой карге, гоняться за женихами — к началу шестого десятка Лотта подрастеряла свое обаяние, но вместо этого приобрела немало фунтов лишнего веса. Тело давно потеряло форму, волосы серебрились сединой, а лицо и руки покрывали еще не глубокие, но вполне заметные морщины. Однако, ловкость и сноровка остались прежними — да и он, ее постоянный клиент, явно что-то находил в хозяйке алхимический лавки: как минимум приятного собеседника.
Их знакомство длилось уже больше года: каждый тирдас он навещал ее, не изменяя своему постоянству. Алхимик-любитель, как он выразился сам, но Лотта прекрасно понимала, что купленные им ингредиенты вряд ли используются в мирных целях. Она не проявляла излишнего интереса, прекрасно сознавая, что постоянный клиент всегда может ей соврать, сославшись на исследовательские опыты с ядами — он ведь даже имени своего не назвал, он вообще не любил говорить о себе. Мысленно она никак его не именовала, никаких выдуманных кличек вроде Незнакомец или Человек В Сером, они просто не подходили ему. Невозможно выдумать кличку ветру или дождю: они просто есть, неизменно существуют вне зависимости от нелепых человеческих названий. В конце концов, у каждого есть право на личную жизнь, которая отнюдь не касается какой-то старой толстой торговки из Бравила.
В одежде он предпочитает серо-коричневые тона: тот самый мышиный, невнятный оттенок, который не выделяется, не цепляет глаз в толпе. Костюмы всегда неприметные, какие-то невыразительные, словно он целенаправленно пытается скрыться, затеряться в безликой человеческой массе. «Работа? Курьер», - признался он однажды, сопровождая реплику одной из своих странных, хищных усмешек. - «Доставляю информацию, за нее нынче хорошо платят». Лотта вполне могла самостоятельно дорисовать полную картину по едва очерченному намеку: наверняка ведь не просто таскал любовные записочки скучающих богатеев из города в город. Некоторые послания вызывают жгучий интерес у массы людей, помимо прямых адресатов, и передаваемая в письмах информация имеет несомненную значимость: разумеется, гонец должен уметь в целости и сохранность доставить депешу по назначению... Отсюда и его пластичная грация опытного наемника, и пристрастие к используемым в ядах ингредиентам, и этот ореол таинственности, скрытности, от которого Лотта, будь она чуть помоложе, несомненно потеряла бы голову. Причем с полным на то основанием: красивый мужчина, породистая, вполне привлекательная наружность, приятный голос. Еще не тронутые сединой длинные темные волосы, собранные в аккуратный хвост, четко очерченная челюсть, обаятельная улыбка и большие карие глаза. Впрочем, его взгляд скорее настораживал женщину: никогда раньше не могла предположить, что мягкий коричневый оттенок может казаться столь холодным цветом.
Каждый тирдас он проводил неизменный в своей педантичности ритуал: около десяти часов покидал гостиницу, заходил в пекарню напротив «Треснувшей горелки», откуда по утрам одуряюще пахло свежей выпечкой — мимо пройти невозможно. Брал два пирожка - то ли с мясом, то ли с ливером, не разглядеть — и неторопливо завтракал, сидя на скамейке рядом со входом в пекарню. При любой погоде: и в снег, и в дождь, но всегда на улице, на свежем воздухе. В теплую погоду обычно засиживался чуть дольше, разомлев под солнечными лучами, словно пригревшийся, сыто щурящийся кот. Затем аккуратно отряхивал одежду от крошек, пересекал улицу и направлялся в алхимическую лавку к Лотте. Сквозь небольшое окошко женщина прекрасно видела все его перемещения, твердо зная, что ее тайное наблюдение останется незамеченным. Хозяйку в полутемном помещении невозможно было различить с улицы: угол обзора закрывало нагромождение полок, из-за которых Лотта подглядывала за всем происходящим у порога ее магазинчика.
Он знал толк в качестве ингредиентов, всегда придирчиво осматривал товар, хотя множественные детали и оговорки выдавали его непрофессионализм. Алхимия не являлась единственной темой их бесед, и несмотря на скрытность визитера касательно его личности, они всегда находили интересный повод для дискуссий. В последнее время говорили о магии: оба полные профаны в данной области, они обменивались шутками, снисходительно высмеивая магическое искусство. В итоге сошлись на том, что при всей своей надуманной элитарной значительности, магия - все же наука полезная. Не сговариваясь, к следующему тирдасу оба разучили по простенькому заклинанию. Не без помощи соседки из гильдии магов, Лотта освоила урон электричеством. Всегда хотела научиться метать огненные шары, но соседка настояла, что от электричества домашняя обстановка пострадает куда меньше, а вот при самозащите эффективность оправдывается в той же мере. Лотта с гордостью продемонстрировала слабенький, но трескучий разряд, сорвавшийся с кончиков пальцев и насмерть поразивший кусок сыра. Ее таинственный друг выучил заклинание щита. Применение защитных чар стало первым тревожным звоночком, когда торговка явственно осознала, что у ее клиента назревают неприятности.
Он так и не смог отказаться от своих неизменных пирожков, хотя завтракать стал торопливо, словно не желая подолгу находиться на открытом пространстве. Его визиты в лавку за ингредиентами тоже сократились, уже не случалось прежних затяжных бесед взахлеб, когда оба подолгу не могли наговориться — вместо этого лишь несколько натянутых шуточек и обязательная, порой совсем ненужная покупка. Карлотта видела, как что-то тревожит, неотступно гложет мужчину изнутри. Она не решалась спрашивать: его проблемы все так же не касались ее, личная дистанция выдерживалась с прежним постоянством, но однажды Лотта не выдержала.
- Может быть, я могу чем-то помочь?
Под его настороженным мрачным взглядом она мигом осеклась, явственно осознав, что переступает черту. Еще одно слово, и их странной неформальной дружбе конец. Торговка поспешила исправиться, в общем-то не покривив душой в своем уточнении:
- Я имею в виду... у меня близится поставка товара из Анвила, в порту можно многое достать. Так что, делай заказы, пока я добрая.
Он мягко улыбнулся, почти с облегчением, явно одобряя оборот, которым она смогла свести повисшую неловкость на нет. Он задумчиво провел рукой по волосам, приглаживая гладкий хвост, и неожиданно вымолвил:
- А знаешь что... привези мне реторту, Карлотта! Хорошую, из оружейного стекла. Давно себе хотел.
Разведя ладони, он показал примерный желаемый размер оборудования, торговка согласно кивнула — она даже знала мастера-стеклодува, способного изготовить действительно качественную вещь. Разумеется, стекольщик брал за свою работу немалые деньги, но Карлотта решила сделать своему постоянному покупателю подарок, отдавая товар без наценки. В конце концов, он каждую неделю приносил ее лавочке пусть небольшой, но постоянный доход. Возможно, хоть эта склянка сможет поднять ему настроение, которое весь последний месяц пребывало на нуле... какая-то настороженность, доходящая почти до паранойи: он оборачивался на любой шорох у двери, с трудом расслабляя взведенные мышцы, чтобы не принять боевую стойку. Его подозрительность отражалась не только на сократившемся времени визитов — кажется, он даже перестал останавливаться в гостинице, предпочитая сразу после ночного переезда улаживать свои дела в Бравиле и столь же поспешно покидать город. Отсутствие должного отдыха сказывалось и на его внешнем виде: усталый, изможденный, отчаянно озлобленный, словно загнанный зверь с висящей на хвосте погоней.
А потом случилось нечто странное: вечер, напоминающий скорее мутный кошмарный сон. Четвертый день месяца Заката Солнца: ледяные дожди и ранние сумерки, грязные лужи на раскисшей дороге и хмурое, низкое, серое небо. За окнами уже стемнело, и Лотта решила закрыть магазинчик пораньше: в такую ветреную, промозглую погоду никто не высунется на улицу, кроме как по крайней необходимости. В верхней комнате горел жарко растопленный очаг, а пряная травяная настойка уже закипала в котелке над огнем, призывая спокойно расположиться в кресле у огня в умиротворенном расслаблении.
За окном промелькнули нечеткие тени, затем резкий порыв ветра распахнул дверь, и в тишину сонной лавки, наметая вихрем осенние листья и мокрые грязевые брызги, ворвался человек в черном отсыревшем плаще.
Он захлопнул за собой дверь, ошалело озираясь по сторонам. Надвинутый на лицо черный капюшон вызвал в памяти нечто знакомое, отсылку к где-то давным-давно почерпнутому описательному образу. Лотта вздрогнула, когда память ввернула услужливую подсказку: Темное Братство.
Он часто дышал, словно после долгого бега, с его длинного, обвисшего под тяжелой налипшей грязью плаща на пол натекала вода. Мечущийся взгляд загнанного хищника, только на этот раз у него имелись все основания опасаться преследующей прямо по пятам опасности.
Лотта узнала его, не могла не узнать. Даже в тени нависающего капюшона она различала хорошо знакомые черты. Облепившие лицо длинные мокрые пряди, жесткая линия подбородка, искаженные звериным оскалом мягкие губы...
За мутным оконным стеклом в ночи показались факелы: желтые размытые пятна промелькнули рваными вспышками — люди направлялись к ее двери. Она не думала, не взвешивала свое решение — скорее действовала инстинктивно: быстро обернувшись, схватила с верхней полки желтоватый пузырек и швырнула через всю комнату.
Он не медлил, ловко перехватив склянку. Казалось, и не удивился совсем неожиданной помощи.
Лучшее из имевшихся у нее зелье невидимости, купленное в Имперском городе: самой Лотте не под силу было сварить раствор подобного качества. Мужчина мигом осушил пузырек, с тихим звяканьем зашвырнул склянку в угол; в тот же миг дубовая дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. Бравильские стражники, насквозь мокрые с дождя и не меньше утомленные долгой погоней, ворвались внутрь. Стройной цепочкой шумно протопали в алхимическую лавку под металлический звон доспехов и обнаженных мечей, и тут же слаженно рассеялись по помещению.
Лотта вздрогнула от неожиданности, ей даже не пришлось разыгрывать удивление или испуг: и того, и другого хватало в избытке. Капитан стражи повел факелом по темным углам, затем шагнул к женщине, заглянул под прилавок — ассасин вполне мог использовать ее как заложника, приставив нож к животу. Стражник не стал даже задавать вопросов Лотте: до смерти перепуганная торговка не могла вымолвить ни слова, ошарашенно взирая на рыскающих по ее магазину вооруженных мужчин. Один сунулся на лестницу, проверяя верхний этаж, другой спустился в погреб, но ни один из них не видел, как прямо по центру комнаты возле полки с ингредиентами на полу медленно образовывалось мокрое пятно, расползалось и просачивалось меж досок: мутная дождевая вода, разбавленная разводами густой багровой крови.
Лотта не знала, молить ли по привычке Зенитара, который неизменно помогал во всех ее начинаниях, или же взывать к милосердию Стендарра, хотя какое может быть милосердие, когда речь идет об убийце Темного Братства? Она лишь отчаянно желала, чтобы эта крошечная лужица осталась вне внимания ретивого капитана стражи, мечущегося по углам с факелом - словно беспокойный пес, внезапно потерявший горячий след добычи.
Медленно текли минуты, и действие зелья могло закончиться в любой момент. Лотта до боли гнула скрытые под прилавком пальцы, изнемогая от тягучего ожидания. Если темный ассасин все же попадется стражникам, то и ее саму обвинят как соучастницу... Впрочем, преследователи довольно быстро убедились, что их поиски безрезультатны. Капитан пробормотал нечто вроде извинений, даже не взглянув в сторону торговки, и вывел своих людей на улицу. В комнате воцарилась тишина.
Лотта молча выставила на прилавок два пузырька с зельем лечения и демонстративно ушла в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там она упала в кресло, закрыв лицо руками и сотрясаясь в тихих, поскуливающих рыданиях. Неизбывная тяжесть навалилась на плечи, облегчение и схлынувший страх дали выход нервной истерике. Когда спустя полчаса она нашла в себе силы вернуться обратно в лавку, в помещении уже никого не было. На полу остались лишь множественные следы грязных сапог стражников, да мутная лужица воды и крови возле шкафа. Две склянки с зельем лечения стояли на прежнем месте.
В следующий тирдас она допоздна не закрывала лавку, все еще тайно надеясь, что он все-таки придет. Тщетно. Она видела его лицо, отныне знала его истинную сущность: ничто уже не повернуть вспять, и Лотта чувствовала, что никогда больше он не переступит порог «Треснувшей горелки».
Спустя неделю из Анвила пришел долгожданный заказ, в том числе блестящая пузатая реторта. Лучшее закаленное стекло - Лотта знала толк в алхимическом оборудовании.
Торговка тщательно протерла реторту и убрала под прилавок на дальнюю нижнюю полку, не желая выставлять напоказ. Подобный инвентарь стоил немалых денег, но Карлотта не намеревалась продавать затребованный ее постоянным покупателем заказ — возможно, когда-нибудь... она не смела загадывать, но и не желала отказываться от надежды, хотя твердо знала, сколь беспочвенно ее ожидание.
Месяц Вечерней Звезды запорошил Бравил тонким серебристым покрывалом, в воздухе медленно кружились легкие снежинки и тут же таяли, растворялись, едва коснувшись серой воды реки. С раннего утра примерзшую грязь нарядной белизной выстлали пушистые иголочки инея, изо рта прохожих шел пар.
Он появился на улице в свое обычное время. Двигался быстро, украдкой, не желая никому попадаться на глаза. Чуть замешкался у порога, но все же зашел в пекарню — вышел спустя минуту со свертком и скорым шагом направился по улице прочь, даже не обернувшись к алхимической лавке. Вряд ли знал, что Карлотта наблюдает за ним сквозь тронутое морозным узором окно... женщина печально улыбалась — он все же не смог изменить в любви к своим мясным пирожкам...
На секунду в голову пришла странная, сумасшедшая мысль — выбежать на мороз следом, прижимая к груди эту проклятущую реторту. Отдать ее мужчине, сбивчиво убеждая, что все останется по прежнему, словно ничего и не произошло тем вечером... Все забудется, будто ничего и не было. Она соскучилась по легкомысленной болтовне, по его шуткам, по его обществу...
Лотта знала, что восстановить прошлое невозможно. В лучшем случае он отшатнется, поспешит скрыться в узких переулках скумового квартала... Ничего уже не вернуть.
Зима прошла, ударив по Сиродилу необычно крепкими морозами. Следом весна с неизменной закономерностью победила холод, согревая город ранним робким солнечным теплом.
Он так и не вернулся, не появлялся больше в Бравиле.
Карлотта лишь хотела верить, что у него все хорошо, пусть даже где-то в другом месте, где никто не знает его в лицо. Вывеску над лавкой она так и не сменила: возможно в этом названии действительно содержалось что-то оригинальное и привлекательное...

@темы: произвед, обла

---

В заложниках у муза

Добровольно задержалась на полтора часа на работе, пристукнутая вдохновением. Отпусти меня, чудо-траваЛашанс!
Написала таки, уфф. Приползу домой, вычитаю и выложу. Горжусь авторской плодовитостью - да, обловские герои усиленно жрут мой моск.

@темы: шиза, фиконаписательное, обла

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Демоны на острие иглы. Глава 29.

Демоны на острие иглы
Автор: Rina_Nettle
Иллюстрации: fwrt
Фандом: Fallout New Vegas
Персонажи: жКурьер, Вульпес Инкульта
Жанр: AU
Размер: макси
Статус: в работе

предыдущая глава

Глава 29.
"Все будет хорошо".

Жарко. В ушах звенит: то ли голову напекло, то ли несмолкаемый стрекот саранчи уже воспринимается на одной монотонной тональности, как режущий слух непрерывный звон. Солнце немилосердно палит, источая потоки тепла с безоблачного чистого неба. Душно, как в запертой раскаленной кузне, в воздухе ни ветерка.
Север Аризоны, рыжая каменистая пустыня к югу от Глен Каньона, полдень.
Эрвин облизнул потрескавшиеся губы, обнаружив, что язык совершенно сухой, во рту нет и капли слюны. Почесал обгорелый, шелушащийся нос, заметил странствующую по руке суетливую букашку и шумно выдохнул, сдувая с запястья крошечное насекомое и многочисленные налипшие песчинки.
Четвертый час в засаде: пить хочется неимоверно, но Крис высосал последнюю каплю из фляги еще до того, как солнце вошло в зенит. Эрвин заерзал, стряхивая со спины струйки песка: трое мальчишек закопались под семидюймовый слой, словно ящерицы, чтобы не свариться заживо под прямыми лучами. Алая туника, обмотанная вокруг головы Криса, стала желто-бурой от пыли; струйки пота сбегали по грязному лицу парня, оставляя на коже светлые дорожки. Крис вытер пот со лба, лишь сильнее размазав пыльные разводы, и сморщился от прикосновения к коже: конопатое лицо мальчишки обгорело до красноты.
Лежащий в песке по левую сторону от Эрвина Черный Кофе тихо всхрапнул – вот уж кому все равно где спать! Парень полностью замотал голову в тунику, оставив приоткрытым лишь самый край возле носа для притока воздуха. По красной, насквозь пропитавшейся потом ткани ползали вездесущие песчаные мошки, жадно припадая к столь редкому в пустыне источнику влаги; под его правой ногой в тени насыпанного песчаного холмика притаилась крошечная ящерица. Порой Эрвин даже завидовал беззаботной приспособляемости своего товарища: Черный Кофе никогда не жаловался, никогда не требовал к себе особого отношения - стойкость, достойная настоящего легионера.
- Может, они не придут сегодня? – тоненько заскулил Крис: одна и та же песня каждые полчаса. Эрвину давно хотелось отвесить ему хороший подзатыльник, но в этом случае пришлось бы выкапываться, а затем вновь закапывать руку в песок.
- Заткнись, Рыжий, - коротко приказал Эрвин, рефлекторно облизнув губы в надежде увлажнить горящую кожу, и тут же пожалев об этом. Омерзительное чувство – сухим языком по сухим растрескавшимся губам, словно он уже и сам начал превращаться в ящерицу или змею, кои в изобилии ползают по окрестным холмам.
- А если Вектис их спугнул? Этот сын толсторога может только…
- Заткнись, - вновь повторил Эрвин, и его конопатый товарищ с тихим вздохом вновь уставился в размытый горизонт. Черный Кофе вновь всхрапнул, туника зашевелилась, и мальчишка смешно чихнул – очевидно, надышался мелкой едкой пыли, или же черные назойливые мошки уже просочились под ткань.
Тропа меж руин разрушенной войной фермы расплывалась в дрожащем мареве жары. Двое мальчишек со слезящимися глазами продолжали безрезультатно всматриваться в безлюдную каменистую пустошь, ожидая обнаружить хоть какое-нибудь движение на бескрайнем фоне рыже-красного песка, смежающегося с чистой и прозрачной голубизной неба. Кипящая дымка нагретого воздуха бурлила на горизонте дрожащей полосой. Порой колышущиеся потоки жаркого марева вызывали иллюзии, миражи – казалось, что наконец-то появились долгожданные размытые фигуры на кромке дальних холмов, но каждый раз обман развеивался, стоило лишь получше протереть болящие от яркого света и песка глаза.
- А вдруг он нарочно все подстроил? Оставил тут поджариваться, а сам решил выполнить задание без нас? – предположил Крис. Его слова не были лишены здравого смысла, тревожная струна дрогнула в груди Эрвина – что, если парень прав? У Вектиса в избытке гонора, чтобы действовать без помощи остальных, и уж точно в достатке тупости, чтобы вообразить, будто бы у него все получится и без их поддержки. Мальчишка забеспокоился, тревожно заерзал в песке, спугнув ящерку из-под ноги Черного Кофе.
Эрвина и Вектиса связывала давняя неприязнь: немало разбитых носов и подранных туник – длящаяся не первый год ненависть. В последнее время это затянувшееся противоборство оборачивалось не в пользу Эрвина: у тупого ублюдка появился шанс доказать свое превосходство над извечным соперником – Стаций Вектис первым из казармы заслужил латинское имя. Не за выдающиеся заслуги, а всего лишь за тактику боя, да и то скорее в насмешку над его бестолковой манерой впадать в бешеную, берсеркерскую ярость. Но факт оставался фактом: Вектис свысока смотрел на «молокососов» из своего контуберния, даже игнорируя положение, что вторым после декана в командовании среди юных рекрутов все еще значился Эрвин.
Конечно, смена имени не всегда являлась обязательным признанием особых заслуг – многие знаменитые центурионы все еще носили имена, данные им матерями. Некоторые легионеры самопровозглашенно меняли прежнее имя на что-то простое, обыденное: Луций, Клавдий, Маркус, Антоний – порой и к этим именам позднее прибавлялась уникальная латинская кличка, обретенная характеристика, заслуженная тем или иным отличием.
Выходцы из диких племен вроде Черного Кофе обычно не ждали случая, чтобы заслужить громкий и звучный эпитет. Насколько знал Эрвин, поселение его товарища до пришествия легиона находилось на месте разрушенной закусочной, поэтому странные имена, позаимствованные из красивых довоенных надписей на сверкающем табло, не являлись в племени редкостью. Большой Бургер и Картошка Фри звучали не менее загадочно и необъяснимо, чем многие прочие дикарские клички, но соратника Эрвина по контубернию это обстоятельство не слишком заботило. Он привык к своему имени и не видел необходимости избавляться от него: Черный Кофе всегда отличался завидной уравновешенностью и флегматичностью – качества, которые ценил Эрвин, выбирая его себе в спутники на задании. Крис выделялся куда более суетливым и беспокойным нравом, но, словно преданная собачка, ради своего друга готов был на все.
В их небольшой компании, сложившейся внутри контуберния, верховодил Эрвин. План, благодаря которому этот жаркий полдень они коротали под палящим солнцем, тоже принадлежал ему – ну, разумеется, кому же еще! Куда уж Вектису, пусть его кротокрысы жрут, додуматься до более сложной стратегии, чем «придем и всех прирежем». Впрочем, замечание Криса не на шутку встревожило Эрвина - если этот ублюдок Вектис нарушил договоренность и самовольно отправился к ферме, вынудив тем самым и своего давнего недруга, и двух непричастного парней бесцельно прожариваться на солнце, прежде чем с позором вернуться обратно к декану, будучи обвиненными в бездействии…
«Когда-нибудь я его убью», - подумал Эрвин, вновь почесав покрасневший сожженный нос.
- Идут! – радостно воскликнул Крис, от волнения заерзав и нетерпеливо стряхнув с себя всю тонкую горку песка. Черный Кофе заворочался и что-то пробормотал во сне, затем резко вскинул голову, когда смысл слов конопатого парня дошел до него сквозь полудрему.
- Сидеть, - сквозь зубы прорычал Эрвин, одергивая нетерпеливо вертящегося Криса. – Еще не хватало, чтобы тебя увидели!
Мальчишка прекратил извиваться и вновь послушно вытянулся в своей разрытой яме. Черный Кофе стянул с лица пропотевшую тунику, тщательно протер глаза кулаками и начал тихо отплевываться от песка, что оказалось довольно затруднительно исполнить с пересохшим без слюны ртом.
- Тише, - одернул его Крис, бесцеремонно перекинув ногу через Эрвина и пнув в бок глухо перхающего напарника. Черный Кофе замысловато выматерился и закашлялся в кулак.
Две крошечные черные фигуры двигались по тропе, петляющей по склону рыжего холма: большая фигура - медленная и изнемогающая от жары, и маленькая, суетно движущаяся беспорядочными кругами вокруг более крупной.
Женщина и ребенок.
В конце дороги, прямо под склоном холма, где расположились мальчишки, путников ждал единственный на несколько миль колодец, во время засухи еще полнящийся водой. Одинокий оазис рядом со старой трассой на месте давно разрушенной фермы – люди опасались здесь селиться, не желая встречаться с немногочисленными странниками, пересекающими дикую пустыню: как правило, намерения у путешественников, затерявшихся в безлюдной местности посреди Великого Нигде, далеко не самые дружелюбные – каждый зарится на твое добро, готов отнять последнее во имя собственного выживания под суровым палящим солнцем.
Микки, разведчик в их контубернии, впервые наткнулся на женщину именно здесь, у колодца, и сразу понял, что она и является одной из целей их задания. Миссия несложная: нечто вроде выпускного экзамена для молодых рекрутов, только закончивших свое обучение. Декан поручил им действовать самостоятельно, не вмешиваясь в ход операции: уж как-нибудь справится свора здоровенных молодых бугаев с ничтожной группкой дикарей. Всего-то одно фермерское хозяйство: один взрослый мужчина и его семья. Пусть хорошо вооруженные, но явно уступающие и числом, и боевой подготовкой контубернию рекрутов легиона.
- Тсс, не дергайся! Еще рано! – осадил подскочившего Криса Черный Кофе.
- Дай хоть тунику надену, - пробурчал парень, отряхивая тощий, нескладный подростковый торс от песка. Черный Кофе обернулся к Эрвину, ища поддержки, но лидер небольшой группы оставался неподвижен, пристально следя за приближающимися путниками. Крис натянул одежду, вновь вытянулся рядом с товарищами и засунул палец в рот, нервно покусывая грязный ноготь.
Женщина и семенящий позади малыш приблизились к колодцу, на подходе чуть замедлив шаг. С этого расстояния уже можно было разглядеть лица: женщина недоуменно вертела головой, напряженно высматривая кого-то в развалинах фермы. Эрвин знал, что она ищет обосновавшихся здесь бандитов: четверых недоразвитых профлигатов, захвативших контроль над единственным источником воды в окрестностях. Предприимчивые мерзавцы, вооруженные стареньким дробовиком – как позднее выяснилось, безнадежно разломанным и не подлежащим починке – взимали дань со всех желающих зачерпнуть пару ведер воды или даже просто напиться. Больше пафоса и бравады, нежели реальной угрозы: вымогатели еще с прошлого вечера вынуждены были поумерить амбиции, как только к колодцу явился контуберний легиона. Теперь все четверо обосновались чуть южнее разрушенной фермы и служили сытным кормом для крошечных местных ящериц.
Тела бандитов будут найдены позже, и отнюдь не этими двумя людьми...
Женщина не видела трупы с этого ракурса, не чувствовала запах, находясь с наветренной стороны – ничто не обеспокоило ее, отсутствие вымогателей лишь обрадовало фермершу. Она опустила пустые ведра возле колодца, стянула с головы повязку и вытерла мокрое от пота лицо, затем взялась за веревку, потащив бадью со дна узкой скважины. Маленький мальчик не убегал далеко от матери – опустившись на корточки в тени, он палочкой ковырял в песке, ожидая, пока женщина наполнит ведра.
- Эрвин… - тихо прошептал Крис настолько жалким и подавленным голосом, что, казалось, вот-вот расплачется. – Мы не можем подойти чуть раньше?
Лидер группы обернулся на своего конопатого спутника и смерил того пристальным, изучающим взглядом: без презрения, с каким можно было бы высмеять нытика, но с внимательной настороженностью, словно просчитывая, не станет ли парень источником проблем, препятствующим воплощению плана.
- Я… Ну, я имею в виду… - замялся Крис, неуверенно почесав грязную шею. – Пацаненку обязательно на это смотреть? Я просто…
- Я знаю, - оборвал его Эрвин, опустив ладонь приятелю на плечо. – Но так нужно, Рыжий.
Упоминание междусобойного, дружеского прозвища и подбадривающее прикосновение руки вернуло Крису немного уверенности. В контубернии каждый был осведомлен о прошлом своих товарищей, о временах до легиона и, что самое важное, о Том Самом Дне, когда прежняя жизнь в племени сменилась новой. Для любого это событие являлось источником особых переживаний. Для кого-то радостных, как для большинства беспризорников вроде Эрвина и Черного Кофе. Для кого-то жутких, как для Криса.
Его родители оказали сопротивление легионерам. Были убиты у него на глазах. Прошло почти десять лет с тех времен, но парень не забыл крови собственного отца, горячим алым потоком брызнувшей рыдающему мальчику на одежду.
Первые месяцы, когда Крис оказался в казармах, его часто мучили кошмары; парень до сих пор порой кричал во сне – после лишь нервно отшучивался, но никогда не рассказывал о своих видениях.
Эрвин анализировал причины, способен был в красках представить картину событий, но едва ли мог ощутить те же эмоции, во всей полноте понять испытываемые напарником переживания. Криса потряхивала нервная дрожь, палец с обкусанным ногтем заметно дергался, отбивая по зубам мелкую дробь. Казалось, рекрут готов и вовсе отказать от участия в миссии.
- Все будет хорошо, - успокоил его Эрвин, сам ни капли не веря в произнесенные слова утешения. «Хорошо» для кого угодно, только не для этой женщины. Но у них есть цель, и никто не собирался от нее отступаться.
- Вектис с ребятами вышел, - будничным тоном объявил Черный Кофе, приложив ладонь козырьком к бровям и не отрывая взгляда от разворачивающейся у колодца сцены. Эрвин и Крис как по команде обернулись к подножью холма, к разрушенной ферме, стараясь слишком не высовываться из своего укрытия. Конопатый мальчишка тихо хлюпнул носом, и Эрвин мимолетно подивился, откуда в такую иссушающую жару в нем осталась еще хоть какая-то жидкость.
Из развалин фермы выбрались четверо рекрутов, переодетые в снятые с убитых бандитов лохмотья. Взяв колодец в кольцо, парни подобрались к женщине и ребенку, угрожая ножами и сломанным дробовиком. В чужой одежде не по размеру мальчишки выглядели нелепо, но от того не менее устрашающе; на лицах у всех четверых натянуты повязки во избежание узнавания.
Фермерша пронзительно завизжала и метнулась прочь от колодца, опрокинув наполовину наполненное мутной водой ведро. Испуганный малыш ударился в слезы, выронил палочку и вскочил с песка; быстро перебирая короткими ножками, побежал навстречу матери. Кольцо смыкалось: Джимми грубо отшвырнул ребенка в сторону, словно мягкий мешок с тряпьем: мальчишка беспомощно распластался на земле, а окруженная со всех сторон женщина взвыла еще громче, заметавшись в панике между парней. Вектис схватил ее, зажав шею локтевым захватом и быстро заткнул ей рот, Клайд одним рывком разорвал ворот ее одежды, обнажив полные обвислые груди.
Черный Кофе тихо, оценивающе хмыкнул – Эрвин так и не смог определить, присутствовал ли в этом звуке в большей степени интерес или отвращение. Крис отвернулся и зажал ладонями уши, громко и часто сопя.
Организатор операции внимательно наблюдал, как переодетые легионеры исполняли заданные им роли. С треском остатки одежды женщины превратились в лохмотья, ее повалили в песок, Микки и Стаций удерживали бьющееся тело по обе стороны – фермерша вырывалась, боролась изо всех сил. Отчаянные истошные вопли, казалось, слышно было даже в Большом Каньоне.
«Этот идиот Клайд даже не догадался вставить ей кляп, тупая скотина», - с неудовольствием подумал Эрвин. – «Зато все остальное вставлять он горазд».
Джимми держал мальчика, пока остальные насиловали его мать. Ребенок заливался слезами, едва ли понимая, что происходит.
Вектис некоторое время колебался, когда подошла его очередь: Эрвин видел, как парень неуверенно переминается с ноги на ногу, не решаясь подступить к рыдающей женщине, которую зажали на земле два его товарища.
- Уже все? – тихо спросил Крис, не оборачиваясь к колодцу, но отнимая ладони от ушей и почти умоляюще глядя на своих приятелей. Полуоткрыв рот, Черный Кофе расширившимися глазами наблюдал, как извивается, сотрясаясь от рыданий, женщина в едва держащихся обрывках одежды. Клайд, отойдя в сторону, застегивал ширинку, чуть пошатываясь на нетвердо держащих его ногах.
Эрвин проигнорировал вопрос Криса, полностью сконцентрировавшись на происходящем в низине: на миг в голову закралось подозрение, что Вектис не сможет перебороть отвращение или жалость. Парень все еще колебался, нерешительно теребя в пальцах завязки мешковатых штанов, снятых с мертвого бандита.
Крис ожесточенно выматерился, срываясь на тонкий, почти жалобный фальцет – все еще старался не смотреть в сторону колодца, но крики о помощи доносились до него даже сквозь плотно прижатые к ушам трясущиеся ладони. Вектис наконец-то справился со штанами, чуть приспустив их до бедер. Медленно опустился на колени перед женщиной, пока двое других переодетых рекрутов фиксировали ее руки и ноги. Мускулистый Стаций казался старше их всех в контубернии – высокий рост и мощное тренированное тело, почти как у взрослого мужчины, но сейчас ссутулившийся, замерший в нерешительности юноша казался лишь жалким, растерянным ребенком.
Женщина уже не кричала, а громко всхлипывала, сотрясаясь от рыданий, и умоляла пощадить ее и Фредди. Ее сын тихо подвывал, словно зверек, удерживаемый крепкими руками Джима.
Вектис согнулся над ней, все еще не решаясь дотронуться до тела – навис, застыв между разведенных его товарищами дрожащих оголенных ног. Влажная склизкая плоть под обрывками юбки напоминала воспаленную рану.
А потом со спазматической дрожью Стаций быстро отполз в сторону, положив ладонь на солнечное сплетение и сдерживая приступы рвоты. Остальные растерянно смотрели на своего товарища.
- Не лучшая, все же, была затея, - мрачно заметил Черный Кофе, с отвращением глядя вниз с холма. Эрвин раздраженно покосился на него, сверкнув светло-голубыми глазами: никто не знал, что все так обернется - рассказы часто отличаются от истины, а теперь мальчишкам на своей шкуре пришлось убедиться, что не всегда стоит досконально верить подслушанным у опытных легионеров байкам.
Им нужна была причина, повод, которому смогут поверить, но сейчас каждый в контубернии прекрасно осознавал, что четко проработанный план завис на грани краха.
- Идем, - решительно махнул рукой Эрвин, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от песка, словно извалявшаяся в пыли собака. Достав из-за поясных ремней цветастую затертую тряпку, парень извлек из обмотков древний расшатанный Магнум: единственный на весь их восьмой контуберний револьвер. Точнее, единственное настоящее, огнестрельное оружие помимо ножей и мачете: рекруты сами должны добыть себе амуницию, пока же Эрвину удалось выменять этот хлипкий ствол на пачку довоенных журналов у своего учителя по рукопашному бою. Магнум использовался не одним своим прежним хозяином: использовался долго и часто, а ремонтировался редко и плохо. Предприимчивый рекрут даже опасался, что сомнительной надежности оружие при первом же выстреле может разлететься у него в руках, и тогда ему самому придется несладко. Впрочем, револьверу была отведена лишь эпизодическая роль в их выверенной пантомиме.
Спутники Эрвина повскакивали следом за ним, выхватив учебные затупленные мачете. Трое мальчишек в пыльных туниках, скользя пятками по крутому склону, быстро спускались с холма, направляясь к своим переодетым однополчанам. В глубине души Эрвин подозревал, что появление трех героев в развевающихся алых одеждах выглядело эффектно и впечатляюще – спасители, спешащие на помощь несчастным жертвам. Но женщина завизжала еще громче, а мальчишка на миг перестал плакать, вытер кулаками зареванное покрасневшее личико и с удивлением уставился на новых действующих лиц.
Черный Кофе вполне вошел в роль, издав воинственный боевой клич, и с налета атаковал Клайда, сбив парня с ног. Крис вел себя куда тише: с остервенением сжав зубы, он набросился на держащего ребенка Джимми - и даже со стороны было видно, что бьет он, несмотря на договоренность, в полную силу.
Эрвин значительно замедлил бег на подходе к Стацию, проклиная медлительность мощного, но тугодумного рекрута.
- Руки прочь от нее! – выкрикнул новоявленный спаситель, тонко намекая на прямо противоположные действия. Стаций наконец-то опомнился, прекратив тщетно третировать свой нежный желудок, затем решительно рванул завязки приспущенных штанов и выхватил из-за голенища сапога боевой нож. Эрвин не мог больше изображать идиота и медлить: остановившись в дюжине футов от Вектиса, он с напряженным лицом делал вид, что перезаряжает Магнум. В этот момент он лишь молил Марса, чтобы удерживаемый Джимом мальчишка не догадался посмотреть на его нарочитое промедление.
Вектис кое-как разобрался со своими штанами и, подскочив к пронзительно визжащей женщине, всадил нож ей в шею по самую рукоять.
Испуганный крик оборвался, сменившись хриплым сдавленным бульканьем. Мерзкий, отвратительный звук, вызывающий невольную холодную дрожь где-то между лопаток.
А затем Эрвин зажмурился и выстрелил, не целясь.
Холостой патрон.
Парень до последнего боялся, что Магнум взорвется у него в ладони, но тот центурион, Ферокс, не подвел с предоставленным товаром: расхлябанное оружие еще хоть на что-то годилось – как минимум на один-единственный выстрел.
Вектис картинно зашатался, держась за живот. Ладони его были перемазаны в крови, хлынувшей из распоротой артерии его жертвы – несложно оказалось поверить, что красное пятно на его одежде расползается от зажатой где-то под ребром огнестрельной раны.
«Да падай ты уже, кретин», - выругался про себя Эрвин, и его недруг в кои-то веки последовал его ментальному пожеланию. Подняв облако пыли, здоровенный громила Стаций рухнул на песок рядом с хрипящей в попытке втянуть воздух женщиной.
Крис и Черный Кофе, тем временем, «расправились» с остальными насильниками. Парни исправно притворялись мертвыми, неподвижно лежа на песке.
Эрвин покосился на ребенка – мальчишка громко завывал, вцепившись в руку Криса, а побледневший рекрут, казалось, вот-вот расплачется и сам, крепко прижимая ребенка к груди.
Женщина мучительно умирала, хриплыми короткими вдохами втягивая воздух. Кровь вздувалась алыми пузырями на горле. Этот идиот не смог прикончить ее с одного удара, словно годы тренировок прошли для него впустую, как только дело дошло до применения знаний на практике. Правильней было бы добить несчастную, но Эрвин не решался марать собственные руки в присутствии несознательного ребенка – тот не поймет, что быстрая смерть станет для его матери лучшим исходом.
- Все хорошо, малыш, - искусственным, механическим голосом произнес Эрвин, слыша себя будто со стороны. Подошел ближе и устало положил ладонь на лохматую голову плачущего мальчика. – Все в порядке. Теперь мы отведем тебя домой.
Крис бросил на него тревожный взгляд, будто не хотел отдавать ему в руки ребенка, но лидер группы наклонился и с пыхтением сам поднял малыша на руки.
- Мама!
Что-то надломилось внутри… Отчаянный крик ребенка отозвался в груди, и осознание свершенного свалилось на Эрвина во всей своей тяжести. Уже давно его претворенная в жизнь идея потеряла элемент игры — реальность оказалась страшнее мальчишеских шуточек и самоуверенной бравады в недавних обсуждениях плана у ночного костра.
Крохотные горячие ручонки обхватили его шею, мальчик вырывался, требуя опустить его обратно на землю. Молодой легионер противостоял его попыткам высвободиться, растерянно и неумело пытаясь успокоить ребенка. Слезы капали Эрвину на спину, затекали под тунику и тут же высыхали на солнце.
- Мама! Ты где?
Эрвин почувствовал, что не должен быть здесь. Не должен делать все это.
На мгновение голова закружилась, он чуть не выронил ребенка из рук.
- Идем, малыш. Все хорошо, - произнес Эрвин, удобнее перехватив рыдающего ребенка, поддерживая маленькое дрожащее тельце. Он почувствовал, что на глазах у него навернулись непрошеные слезы, а горло стянуло так, что не вымолвить и слова. Он отвернулся от товарищей, вместе вцепившимся в него ребенком направляясь по пыльной тропе прочь от колодца.
- Все хорошо, малыш, - вновь пробормотал он.
Спустя мгновение осознав свои слова, произнесенные будто чужим голосом, он внутренне содрогнулся.


Пять ружей, три упаковки патронов к ним, два крупнокалиберных пистолета и пять охотничьих ножей. Декан Кассий со смесью восхищения и удивления взирал на неторопливо выкладываемое поочередно на его стол оружие. При каждом новом предмете брови его подымались все выше, а улыбка становилась все шире.
- Плюс три новых рекрута-добровольца призывного возраста: обучены слабо, боевой дух высокий. Один ребенок, вероятно, будет отправлен в храм матерей легиона: мальчик, четыре года.
Эрвин выложил последний нож и отступил на шаг от стола. Его товарищи толпились чуть позади, с написанной на лицах гордостью. Парни неподвижно замерли во время озвучивания чеканного рапорта об успехах их контуберния: образцовая выправка почти как у взрослых солдат, вместе с тем почти щенячий восторг и напыщенное самодовольство. Только в светлых глазах их лидера читалась лукавая дерзость, смешанная с плохо скрываемым ощущением собственного превосходства – это была моя идея, я достаточно хорош для твоего уровня, декан?
Обозревая выложенные на стол трофеи, Кассий лишь изумленно покачал головой:
- Я ведь просто велел вам захватить фермерский арсенал – там был здоровенный мужик и два его взрослых сына...
Декан умолчал, что эта группа профлигатов уже успела потрепать разведчиков легиона, когда те под видом торговцев сунулись к ним. Об этом факте позже доложил Микки — тогда у Эрвина и созрел необычный план.
Кассий криво усмехнулся, глядя на своих подопечных, с блеском выполнивших возложенную на них первую серьезную миссию:
- Я точно думал, ребята, что в ком-то из вас оставят дыру на память.
Восьмой контуберний шестой центурии единодушно расплылся в довольных ухмылках, явно радуясь возможности разочаровать декана в не оправдавшейся надежде. Мужчина подцепил пальцем отполированный до блеска новехонький пистолет, проверил затвор и вновь неверяще покачал головой:
- Вместо этого вы… Вы не убиваете их, а вербуете! Да пусть меня кентавр поимеет, ваш подход к делу меня удивляет, но... Не важно: главное, что вернулись без потерь.
Эрвин с наигранной скромностью потупил глаза и склонил голову, затем вкрадчиво начал пояснения:
- Сначала мы тоже хотели действовать напрямую: послали Микки на ферму, но там начали стрелять сразу, он и «здрасьте!» сказать не успел. Потом… в ходе некоторого удачного стечения обстоятельств мы спасли Фредди… кхм… - Эрвин запнулся на мгновение и тут же поправился:
- Спасли фермерского младшего сына от атаки бандитов. Жена его, к сожалению… или к счастью, погибла от рук таинственных нападавших, под масками смутно напоминавших Вектиса, Мика, Клайда и Джима. Впрочем, наш контуберний подоспел вовремя: ребенка увели, а подброшенные трупы принадлежали уничтоженной нами ранее банде профлигатов, взимавших плату за воду у единственного в округе колодца.
Декан протяжно хмыкнул, постукивая пальцем по подбородку и уже по-новому, другими глазами оценивающе рассматривая своих ребят: мальчишки выросли, у волчат не просто прорезались зубки – они точно знали, как нужно кусать.
Их неофициальный лидер уверенно продолжал:
- Беседа с фермером у меня все же состоялась. Я обрисовал отцу семейства довольно невеселые перспективы. Вместе с ним мы вновь вернулись к колодцу: множество следов, мертвая растерзанная женщина, а трупы бандитов кто-то небрежно похоронил. По всем признакам в районе орудует крупная банда, и это наверняка не последнее их нападение. Я отговорил фермера и его сыновей идти по следам, вместо этого пообещал, что легион поспособствует поимке преступников: ведь в планах командования значится именно эта цель.
Кассий вновь хмыкнул, пристально глядя на самоуверенно ухмыляющегося перед ним подростка.
- Я не стану спрашивать, откуда тебе известно о приказе Грэхема досконально зачистить этот район от бандитов, - протянул офицер, подозрительно всматриваясь в широко распахнутые, внимательные глаза мальчишки. Голубые хитрые глаза, в которых читалось нечто заставляющее Кассия невольно вздрогнуть, словно из глубины зрачков на него смотрело что-то черное, жуткое, леденящее кровь. Отогнав промелькнувшее видение, декан одобрительно кивнул и вынужденно признался:
– Но умно, парень, умно. Трое новых рекрутов помимо огнестрела и ножей... отличная работа!
Эрвин невозмутимо продолжал, изо всех сил сдерживая торжество победного триумфа:
- Они горят желанием отомстить: добровольно рвались присоединиться к отрядам местных патрулей. Пока в роли вольнонаемников, как им хочется верить, но мы все знаем, что в итоге приобретем трех солдат. В качестве жеста доброй воли они передали часть своего арсенала нам... в благодарность за спасение Фреда. Что касается мальчика… - парень замялся, его тонкие губы нерешительно дрогнули. – Пока его отец и братья ловят преступников, я посоветовал бы отослать его в Чинл. У жриц Марса ему будет лучше, они заменят ему мать на то время, пока его отец не будет, хммм… демобилизован. Вопрос дальнейшей судьбы Фреда, как я знаю, еще не решен, но он выходит за рамки компетенции нашего контуберния, поэтому вся надежда на вас, декан.
Последние слова Кассий пропустил мимо ушей, лишь рассеянно кивнув в ответ на просьбу Эрвина. Не по годам смышленый мальчишка употреблял в речи слишком много пафосных слов, значение половины которых Кассий представлял весьма смутно, да и не слишком горел желанием забивать голову всякой чепухой. Он уже обдумывал, как представит результаты миссии своему командованию, и какая награда его ждет. Ребята тоже заслужили поощрение, и декан не смог сдержать усмешку, с отеческим восхищением глядя на вытянувшегося перед ним по струнке рекрута.
- Твой ведь план, хитрюга? Вижу, что твой – смотри своей полыхающей гордостью палатку не подожги. Вот ведь лис! Ладно, награду заслужили: оружие можете оставить себе. А о твоем плане, парень, я еще поговорю с центурионом – возможно, возьмем подобную тактику в оборот.
Мальчишка просиял, а Кассий с трудом удержался, чтобы одобрительно не похлопать его по плечу. Парень далеко пойдет, если только сумеет выжить… Многие из рекрутов умирают, не успев дотянуть и до двадцати.


Мысли Кассия обернулись недобрым пророчеством для восьмого контуберния. Спустя два месяца не стало Микки: стычка с местной бандой - незначительная рана в спину дала некроз, медики вынуждены были прервать мучения подростка.
Через полгода умер Джим – ночная засада на патруль легиона, обернувшаяся масштабной резней.
Черный Кофе погиб в бою на западе Аризоны, когда шестая центурия потерпела сокрушительное поражение от дикарского племени, захватившего военный арсенал. В том же сражении Эрвин был ранен в бедро, а его разжалованный до декана опальный учитель, рискуя собой, и на чем свет стоит матеря бестолковых рекрутов, вытащил растерявшегося, полубессознательного от боли юношу из-под обстрела. Но эта битва - одна из первых серьезных баталий восьмого контуберния - не закончила собирать свою жатву человеческих жизней даже после окончания боя: днем позже от ран скончался Клайд, так и не придя в сознание после вынужденной ампутации левой ноги.
После ряда поражений временное отступление легиона на западном фронте повлекло за собой расформирование центурии: новые люди, новое командование. Позже Эрвин попал в один отряд со Стацием, где вместе они служили еще не один год, и где довольно быстро Эрвин оказался повышен до декана контуберния.
О последнем из их группы, Крисе, стало известно не так давно: случайная встреча в столице - буквально столкнулись на улице Флагстаффа, не ожидая увидеть друг друга в таком месте, в новом амплуа. Глава фрументариев и молодой, перспективный магистрат. Шпион и политик — оба искусные, амбициозные, целеустремленные, наконец, нашедшие свое призвание. Как ни странно, беседа двух бывших сослуживцев не клеилась, общие темы и интересы повзрослевших однополчан изыскивались с трудом. Оставалось лишь искренне порадоваться за успешные карьеры друг друга и нейтрально жаловаться на очередное засушливое лето.
Еще Кристиан молча показал старому другу скрытую в свободных складках тоги уродливую культю на месте правой руки. Ему недолго удалось повоевать: выше рекрута по званию он так и не поднялся. С политической карьерой у Рыжего все срослось гораздо удачнее: квестор, успевший ввести ряд инноваций в экономической сфере – проще говоря, усовершенствовавший систему налогообложения независимых дельцов на территориях легиона.
Фрументарий искренне восхищался успехами друга, и то ли в шутку, то ли всерьез пообещал при случае разузнать об устройстве экономических структур новой калифорнийской республики.
А после Крис тихо, почти стыдливо признался, что его до сих пор мучают кошмары по ночам. Резня под Чинлом и плачущий маленький ребенок постоянно живут в его снах — встают перед внутренним взором, не уходят из памяти, стоит лишь прикрыть глаза в темноте...

продолжение

@темы: произвед, Fallout, Демоны на острие иглы

---

Балуюсь

Вдохновилась фиками  Фьорлейг.
Фандом: Elder Scrolls, любая игра сеттинга
Персонажи: OMC дремора и данмер.
Жанр: бессмысленный и беспощадный стеб.
Аннотация: о сложностях призыва старших дремор.

Позови меня в ночи...

Перемещение меж измерений подобно прыжку в ледяную реку: воздух вышибает из легких, а давление плотно прессует кожу, потом ткань пространства с натугой расходится и выталкивает, выплевывает тебя в другой мир. Не самые приятные ощущения, посему ни о каком благостном расположении духа маркиназа и речи не шло.
- Да чтоб тебя дейдроты драли, смертная мразь! - проскрипел даэдра, очумело помотав головой для скорейшего осознания ситуации. «Смертная мразь» проигнорировала оскорбление, поспешно прячась за широкую спину призванного дреморы. Небольшой данмерчик, кожа да кости - ни на один зуб... и вот эта мелочь посмела оторвать от дел могущественного маркиназа?! Даже как-то оскорбительно.
Нирн, проклятый Нирн, чтоб его лавой залило: трава зеленеет, небо голубеет, а данмерчик трясется мелкой дрожью, побелевшими от страха глазищами взирая на бодро переваливающегося в его сторону бурого медведя. К слову говоря, медведь оказался настроен решительно. Дремора не знал и даже не хотел строить предположения, как этот никудышный тощий эльф смог вызвать гастрономический интерес у упитанного представителя локальной фауны. Впрочем, в одном маркиназ одобрял поведение хищника: данмер определенно напрашивался на незамедлительное сворачивание шеи, даже жаль было препятствовать медведю в столь благородном начинании.
Однако, все желания дреморы оказывались бессильны против привязывающей его к Нирну магии призыва: медведя пришлось атаковать, прикрывая от могучих когтей полуобморочного эльфа, чей серо-сизый цвет кожи успел приобрести нежный пастельно-голубоватый оттенок.
«Мимикрирует под местность. Причем неудачно», - мрачно подумал дремора, всаживая закаленный клинок в спину медведя по самую рукоять. Хорошо хоть при оружии оказался - обходил караулы в полном обмундировании, а кабы призвали его часом позже...
По слухам, его помощника Дрейнкраога какой-то маг-стажер умудрился вытащить в Нирн в момент приема пищи: героический кинмаршер одолел трех смертных наемников в тяжелой броне при помощи двух столовых приборов и вышитой салфетки. А маркиназ Хегмалдар при одном конфузном казусе предстал на чужих землях в облачении как после перевоплощения — или, как смертные говорят, «в чем мать родила». Ох и визжала же та магичка: Хегмалдар вообще-то как наглядное пособие для студентов призвался, но вместо этого урок безнадежно сорвал... И почему эти низшие твари не довольствуются кинривами, да кинвалами? Эти всегда на службе, всегда при оружии — работа у них такая, родину защищать. Но нет же, подавайте им дремор высокого ранга, а у них, между прочим, иные дела и обязанности, ну какой нормальный офицер с мечом и в полной броне будет круглосуточно по высшим инстанциям дефилировать?
Увидев, что разъяренный медведь благополучно скончался от удара дреморы, данмер слегка осмелел и с некоторой наглостью воззрился на своего спасителя: изучает, подлец, интересуется. Ну паука им в задницу, смееертные... музей им тут, что ли? Если сейчас еще и пальцами своими тощими трогать начнет, фу... дремора содрогнулся от отвращения.
К счастью, открытый данмером портал оказался довольно слабым и краткосрочным. С хищной многозубой улыбкой и самодовольной, греющей душу мыслью: «Ваше время истекло», маркиназ исчез в прозрачной ряби на ткани двух измерений, прежде чем данмер успел озадачить его новым поручением: освежевать свежеубитого медведя или, к примеру, станцевать польку... что там еще этим тварям в голову взбредет?

Говорят, что негативным мыслям свойственно воплощаться: обязательно где-нибудь да всплывет пакость, если о ней упорно размышляешь. Маркиназ сожалел, что в прошлый раз при призыве в Нирн с насмешкой памятовал своих незадачливых товарищей по несчастью, оказавшихся в постыдно непристойном виде в мире жалких смертных букашек. Теперь же дремора готов был сожалеть и даже просить прощения — знать бы только у кого! - за свое прежнее ехидное злорадство, поскольку тот же наглый данмер вновь призвал его в не совсем подходящий момент. Точнее, в совсем не подходящий.
В одной руке маркиназ держал горшок с харрадой, в другой — старенькую лейку с местами облупившейся черной краской. На обалдевшего от неожиданной встряски дремору надвигались трое наемников в тяжелой броне, а тощий данмерчик по-свойски вцепился призванному спасителю в ногу, стремясь оказаться как можно дальше от своих обидчиков. Маркиназ тяжело вздохнул, аккуратно опустил горшок, стряхнул облапившего его мертвой хваткой мага и поудобнее перехватил лейку. Наемники опешили в изрядном удивлении, а дремора без промедлений ринулся в бой, обильно разбрызгивая из носика садоводческого инвентаря багряные брызги крови.
Разумеется, куда смертным тягаться с высшим даэдра... Вновь изменивший цвет на пару тонов данмерчик благоговейно наблюдал, как закаленный тысячелетиями битв воин профессионально отходил своим нехитрым оружием трех бронированных амбалов — словно с младых ногтей, то есть рогов, с лейкой в руках сражался!
Очевидно, увиденное сильно шокировало беднягу: эльф не вышел из паралитического ступора, даже когда уложивший своих оппонентов маркиназ, распаленный битвой и видом человеческих кишок на носике лейки, грозно склонился над сжавшимся в комочек магом. Некоторое время дремора, пристально глядя сверху вниз, наблюдал за неподвижно застывшим эльфом, но так и не дождался никакой реакции. Стоял долго, задумчиво почесывая правый рог: даже убивать этого уже полумертвого от испытанного шока гада как-то внезапно расхотелось, какая честь в победе над тощеньким паралитиком, который даже руку для защиты занести не в силах? Пожав могучими плечами, подхватив помятую лейку и горшок с харрадой, дремора поспешил исчезнуть в своем портале.
Впрочем, на этом их общение с назойливым данмером не закончилось: маг обладал неким талантом находить приключения на свою невыразительную пятую точку, а маркиназ готов был денно и нощно молиться Лорду Дагону, лишь бы избавиться от преследующей его напасти! Дремору призывали с совета Маркина, прямо с трибуны, бесцеремонно прерывая его речь — в тот раз он поборол двух спригганов квартальным отчетом, отхлестав внушительной папкой по мерзким зеленым мордам. О проблемах, которые повлекло бегство с заседания, несчастный маркиназ не мог вспоминать без скрежета зубовного... Шкуросдирательную проверочку ему устроили, решив, что сведения утаивает... еще и премиальных лишили.
Его вырывали в Нирн с веселых дружеских сабантуев, из уборной, даже во время отчаянной молитвы прямо из храма Дагона... Он убивал орка авоськой с продуктами, а банду каджитов разгонял кованым сапогом, однажды ему непосчастливилось выйти на минотавра, вооружившись лишь кланфирьим поводком — самого питомца, волею судеб не просочившегося за хозяином в Нирн, пришлось долго разыскивать по подземным пещерам, подзывая свежей человеческой ногой.
Маркиназ практически достиг истинного мастерства в боевой тактике при помощи подручных средств, пока терпение его не лопнуло и он не сподобился постоянно носить с собой меч. Перманентное наличие оружия доставляло ему немало неудобств, но еще больший дискомфорт причиняли насмешливые или же просто сочувственные взгляды сослуживцев — в их глазах светилось понимание.
Потом один добрейшей души валкиназ, да пребудет с ним Дагон и не зашелушатся его рога, присоветовал незадачливому дреморе великолепную идею: научиться вызывать огненного атронаха себе в помощь.
Вызывать огненного атронаха маркиназу ранее приходилось нечасто, в основном ледяных кастовал, да сажал в погреб, чтобы они там в обнимку с мясопродуктами сидели: эти смертные не только сами быстро дохнут, но и мясо у них скоропортящееся, сплошное расточительство. С огненным получилось еще проще, дремора возликовал и даже перестал всюду с собой меч таскать. С тех пор так и повелось: призовет данмер его по старой памяти, маркиназ быстренько атронаха на противника натравит, а сам стоит в сторонке, книжку читает, пока портал не закроется. Порой в хорошем настроении даже избранные пассажи из Бодлера смертному вслух зачитывал, да только данмер все больше трясся и переживал, на месте усидеть не мог, а еще говорят, что эти жалкие существа что-то там в высоком искусстве понимают!
Вскоре регулярные путешествия в Нирн вошли у дреморы в привычку: рутинная процедура, а к постоянным извинениям все знакомые давно привыкли — сочувствовали даже, войдя в положение. Данмер на удивление часто умудрялся подвергаться атакам, словно каждое местное существо считало своим долгом сожрать или ограбить тощего мага. Атронахи дохли толпами, домашнюю литературу маркиназ уже всю прочитал и даже начал в общественную библиотеку за новыми свитками ходить. Просвящался духовно, и даже присутствие данмера уже воспринималось не в тягость. Словом, жизнь наладилась и вошла в привычную колею, пока однажды данмер не призвал своего обливионского спасителя совершенно беспричинно.
Маркиназ по привычке быстренько сварганил огненного атронаха и вытащил закладку из томика стихов, как вдруг неожиданно понял, что в помещении никого больше нет. Только он, да данмерчик: никаких врагов, никакой угрозы.
Эльф сидел за столом, уронив голову на руки, атронах настойчиво преследовал суетно мечущегося таракана, файерболами прожигая дыры в полу. Не думал же данмер, что таракан всерьез угрожает его жизни или имуществу?
Дремора скрестил руки на груди и выжидательно уставился на мага. Тот приподнял голову от столешницы и невнятно промямлил:
- Всё...
- Что «всё»? - на всякий случай уточнил маркиназ, озадаченно запустив пятерню в буйную шевелюру. Эльф даже не соизволил оторвать от стола нос и тихо пробормотал:
- Всё, совсем всё! Из Гильдии выгнали — это раз. Жена бросила — это два... ну, вообще-то еще лет двадцать назад бросила, но это несущественно. И две сотни золотых я бакалейщику должен — это три...
Маркиназ попробовал изобразить сочувственную мину, но поскольку актер из него был препаршивейший, то данмер вместо утешения недоверчиво на него воззрился краем глаза и даже немного напугался. Потом икнул, покосился на бутылку и пододвинул стакан к маркиназу.
- Эх, садись, мой старый друг, - приказал обнаглевший смертный, кивая на лавку по другую сторону стола. - Я тебе медовухи налью, рогатый... Нордской! Не какая-то местная сивуха, а качественный продукт!
Дремора потоптался немного на месте, пожал плечами — до закрытия портала оставалось еще минут десять, не подпирать же углы этой мрачной хаты и не тараканов на пару с атронахом гонять... в общем, маркиназ махнул когтистой ручищей: «А почему бы и нет?»
Лавка жалобно заскрипела под весом дреморы, данмерчик трясущейся рукой проворно наполнил стакан своего собутыльника.
- Кстати, а у тебя сотни две до миддаса не найдется? - хитро прищурившись, поинтересовался данмер. Маркиназ отрицательно помотал рогами, покривив бессмертной душой: в любом случае, одалживать этому скользкому типу деньги он не намеревался. Эльф печально вздохнул, окончательно смирившись с безнадежностью суровой судьбы.
Стакан медовухи дремора прикончил в тишине, а данмер совсем сник: кажется, даже захлюпал носом, уткнувшись лицом в кулак — в темноте не видно, может это и насморк у него, а может...
- Ну ты это, смертная мразь, не отчаивайся, - попытался завести разговор маркиназ, осторожно тронув эльфа за плечо. От его дружеского толчка данмер едва не свалился с лавки. - Ну, вы ведь не отчаиваетесь, вот и не раскисай! Чего ты так убиваешься — ну, подумаешь, разок заново переродишься, и потом в новом воплощении жизнь наладится.
Эльф поднял голову и с ненавистью посмотрел на даэдра, а маркиназ осознал, что утешитель из него никудышный. Данмер молча налил еще один стакан, а потом маркиназ с тихим «ффук!» исчез, выброшенный обратно в Обливион. Впрочем, спустя минуту оказался призванным вновь и удобно пристроился на прежнем месте напротив смертного.
- Ну, хочешь, я к себе тебя заберу, если тебе тут так плохо? - предложил дремора, с отчаянием понимая, что утешительные аргументы у него подходят к концу. - Не волнуйся, быстро тебя пристроим: хоть в зоопарк, хоть в живой уголок... жрать-то в тебе все-равно нечего, уж очень ты тощий.
Данмерчик сокрушенно покачал головой и вежливо выдавил нечто вроде: «Спасибо, я подумаю», вновь уткнувшись в свой стакан. Дремора обескураженно почесал рог и заткнулся, молча допивая медовуху. К концу бутылки мятежные мысли начали проползать в сознание даэдра.
«Все-таки не такой уж этот смертный слабак: пьет, как настоящий мужик, уважаю!»
Маленький эльф потреблял алкоголь едва ли не вдвое быстрее маркиназа, а до сих пор оставался в сознании, в то время как от крепкой нордской медовухи перед взором дреморы мебель уже расплывалась невнятными мутными пятнами.
- Знаешь, я, наверное, спать пойду, - произнес данмер и поднялся из-за стола, даже не шатаясь. Изрядно набравшийся дремора восхитился подобной стойкости. У двери эльф обернулся к маркиназу и оптимистично подмигнул:
- Ничего, прорвемся, рогатый, где наша не пропадала! Слышал я тут про одну пещерку: на следующей неделе пойдем сокровища искать, готовься!
- Ну, ты это... если плохо будет, зови, посидим... - предложил дремора, с некоторым сожалением глядя на пустой стакан. - Медовуху бери, ну или там вино... я красное предпочитаю. С меня закуска!
Эльф согласно кивнул и, широко зевая, отправился в спальню. Дремора посидел еще немного в одиночестве, а потом с едва слышным «ффук!» отправился из гостей к себе домой.

@темы: произвед, обла, скайримское

---

Уволокла прикрастное в перепост

Пожалуй, это один из немногих случаев, если не единственный, когда анахронизмы в фаноне вызывают у меня восторженный писк. Цицеро с беспроводной гарнитурой теперь тоже Слышащий XD Ayleid прекрасна, да - все построились ровными рядами и организованно пошли втыкать в ее девиант.
Хочется вочесть жирррную и объемную АУху на сию тематику, что-то типа гангстер-стайл Темного братства: короче, нечто сообразное артам. Ясен пень, никто не напишет - уже давно поняла, что если хочется чего-то конкретного, то нужно писать самому. *тут могло бы быть нытье про цейтнот, но вы и так эти песни знаете наизусть*. В общем, я просто тихо пофапаю в уголке и повздыхаю над несбычей мечт.

@настроение:

@темы: мысли вслух, нашел мыша - делись, скайримское

---

Няшечка того стоила!

Пофиг на половину вырезанного ТБ - ибо у меня теперь есть няшечка! После прохождения квестов ТБ выдали голубоглазого восторженно-наивного стажера. Он прелестен! Фонната вожу с собой для массовки, соскучившись по любым компаньонам: как выяснилось, он неубиваем о_О Его мочили дремора, брумские стражники и медведи, но спустя пару дней он все-равно настигал ГГ - от славы не убежать! Сейчас вот он пытается поджечь няшечку, в которого скелеты несовместимо с жизнью стрел понатыкали. А еще у меня теперь широкоэкранный моник, как видно по скрину. Уже привыкла, хотя сначала материлась по-страшному, чувствуя себя голубем, у которого для оптимального обзора глаза по бокам головы.

@настроение: няяяша!

@темы: прелесть какая!, обла

---

Кто курил? Я курил?

Однажды Люсьен Лашанс пошел в супермаркет. И застрял намертво в овощном отделе... В текстурах застрял - ни туда, ни сюда; испугался, запаниковал, такого там насмотрелся!
Потом все-таки выбрался, но мысли беспокойные в головушке буйной зародились: "Эх, вот надо было вместо яблок фейхоа покупать. Яблоки-то все ели, не деликатес: они аж две недели на блюде провалялись, так никто и не позарился. А вот фейхоа бы точно-точно попробовали, просто из интереса: кто ж знает, что это за фейхоа такое? Может их и ядом обрабатывать даже не нужно - и так бы потравились..."

Однажды Сарен сидел на диване и читал политический дайджест. А Вульпес его заприметил и разволновался, испугался очень. "Смотрите," - кричит, - "Коготь Смерти за газетой прячется!" А Сарен обиделся даже: он серьезное деловое издание читал, а не какую-то скандальную газетенку. Тут и так кризис на мировых рынках, а всякие неадекваты в юбках еще и обзываются... совсем дела плохи в стране!

Однажды Архитектора на чай Цезарь пригласил. Архитектор серьезно к делу подошел, мантию парадную выбирал долго: все-таки с Цезарем чай пить предстоит! А его в форте сначала за гуля приняли, а потом вообще хотели послать на хозяйственные работы. Хорошо Цезарь вовремя вмешался: заругался, закричал страшно, даже децимацию устроил. У него там плюшки остывают, а гостя дорогого загнали в барак к рабыням и смеются над ним всей когортой. И пальцами некультурно показывают.

Однажды Зеврану предложили устроить кроссфандомный слет ассасинов. Воодушевился Зевран, с рвением за дело взялся, ему даже героиня Ферелдена помогала - уж очень хотела некоторых личностей индивидуально повидать - в частном, так сказать, порядке. Только вот на радостях загулял Зевран по борделям, часть на карманные расходы потратил, еще и Дарт Вейдер на какой-то сомнительную паевую стройку в долг попросил... В общем, профукал Зевран весь бюджет. Жаль, а так хотелось междусобойчик устроить!

Однажды столкнулись Ситис и Джошуа Грэхем в очереди в аптеку. Всё поглядывали друг на друга с сочувствием, пока в очереди к кассе стояли, потом слово за слово, разговорились, и долго еще на автобусной остановке вдвоем курили, делясь секретами, как правильно бандажи на лицо накладывать, чтобы доступ воздуха внутрь свободный был. Потом в бар даже хотели вместе пойти, да только Грэхем сказал, что ему пить неположено, а у Ситиса семья: ему дома нельзя поздно появляться. Договорились на следующей неделе пересечься.

Однажды Эцио Аудиторе вырезал чейндинхолский филиал Темного Братства. Всех до одного убил - говорят, тамплиерили они там потихоньку в подвале...
А Люсьен Лашанс ему в благодарность коня подарил, черного. Обрадовался Эцио награде: конь-огонь, ему под стать, а как по стенам лазает! И скакали они везде вместе, врагов убивали - словом, друзья неразлучные! И часто вдвоем на Санта Мария деи Мираколи вскарабкивались, любовались поздним закатом с башенки и чай пили с заварными пирожными.

@настроение: если есть желание - продолжаем в комментах

@темы: произвед, Fallout, мяс-эффект, обла, assassin's creed, скайримское, DA

---

Оно странное, стремное и я его боюсь.

Автор: Rina_Nettle
Фандом: Oblivion
Персонажи: Темное Братство, весьма спортивный мГГ (да я сама фшоке!).
Рейтинг: невинный.
Предупреждения: надругательство над канонными событиями в квестах ТБ. Спорные анахронизмы. Эпизодическая расчлененка.
И по-моему это полный провал, но мне нужно было выговориться.

Нападающий.

Пожалуй, я ни секунды не сомневался в выборе, когда мне предложили вступить в «семью». Стать частью подобной компании сулило многие преимущества, а я всегда тяготел к самоидентификации с определенной группой. В людях развит стадный инстинкт, в одиночку человек слабее - это общепризнанный постулат, о котором нянюшки сызмальства втолковывают ребятне поучительные притчи. Так же и я устал от сольных гастролей... словом, спикер Черной Руки выдвинул предложение, от которого сложно было отказаться.
«Семья» предлагала поддержку, общество пусть не единомышленников, но соратников. Команда. Всегда ощущал себя стайным животным, волки охотятся в стае: так безопаснее, так интереснее, так любая охота приобретает элемент игры, соперничества. Кто первым прикончит жертву, опередив других преследователей всего на шаг, на один решающий прыжок? Вонзая зубы в трепещущую добычу, ощущаешь свое превосходство, головокружительный победный триумф и бесспорное укрепление авторитета в глазах собратьев.
Они встретили меня как равного: тепло и с неподдельным искренним расположением. Не раз упоминали о строгой иерархии, но умудрялись умело подавлять любые намеки на ранги внутри организации как при повседневном общении, так и при оглашении приказов. Мы спаяны единой целью, распри внутри семьи ни к чему, поскольку мы одни плечом к плечу противостоим всему остальному миру... Наверное, давно я не чувствовал себя настолько на своем месте. И это навязчивое, но оправданное «мы» прижилось в моих мыслях и речи довольно быстро и прочно.
Позабытые эмоции — каждый раз, завершая очередное поручение, я знал, что возвращаюсь домой. Уверенность эта была крепка: сродни той, что родом из детства, когда за спиной надежная опора и поддержка старших родственников и друзей, тело полнится неуемной энергией, а весь мир распахнут перед тобой, как на ладони, нужно лишь дотянуться и взять.
Я до сих пор верю, что не нарисовал в сознании красивую сказку, не принял иллюзию за реальность: просто счастливая пора завершилась столь же скоротечно, как далекое и краткое волшебное лето...
Детство. Беззаботность и гармония с миром и с собой, когда насущные проблемы взрослой жизни еще полновесно не свалились на плечи. Долгие-долгие дни, когда успеваешь сотворить немыслимое количество дел: наловить жуков, искупаться в речке, наворовать на обед яблок в соседском саду, сбегать к ближайшей деревне ради драки с тамошними мальчишками и засветло вернуться обратно... А потом до самой темноты месить грязь на заросшем репьем пустыре, гоняя облезлый мяч. Уже ночь опустилась на поселок, в окошках домов тускло мерцает свет, в темноте даже ног своих не видно, а мяч невнятным серым пятном сливается с густыми сумерками... но силы еще есть, потому что важна не сама игра, а горделивое, цельное ощущение причастности к команде. И несмываемый позор падет на отправившегося пораньше домой, бросившего своих товарищей на растерзание противнику, который вследствие предательства приобретет численный перевес.
В те времена все в жизни казалось простым и понятным - детские забавы отличаются от взрослых игр. Да, когда-то я считался неплохим нападающим в команде, сегодня же это обозначение приобрело несколько иной, буквальный оттенок. Сначала «убийца», потом «истребитель», затем «ликвидатор»... в итоге - помощник спикера Черной Руки. Путь наверх, проложенный кровью. И ритуал Очищения — ошибка, которую не в моих силах оказалось предотвратить.
Для кого все это? Лишь исполнители, пешки, у которых и потребности иные, и запросы проще. Жертвы, которые даже не понимали, почему их казнили, во имя чьих интересов. Разве мы жаждали крови во имя Ситиса? В этом сложно признаться, но каждый работал лишь для себя, потворствуя живущей глубоко внутри темной тяге: последний раз взглянуть в лицо жертвы, прочесть в ее глазах безысходность, когда она в полной мере осознает, что уже пересечена грань двух миров. Безвозвратно. Исход предопределен. Никаких компромиссов, пересмотров, пробуждений в холодном поту и спасительного чуда в последний миг. А в глазах убийцы пляшет торжество, потому что именно он остается здесь, в теперь уже недоступной реальности, во все еще продолжающем жить мире. Последнее прощание. Ситис здесь ни при чем: он лишь финальный консуматор, бездонная ненасытная пасть, где рано или поздно завершит свой путь каждый. Ему не ведома страсть охоты, ярость битвы, упоение победой, наслаждение каждым последующим вдохом и выдохом выжившего в смертельном поединке. Холодная пустота — не больше и не меньше. Ему недоступна игра.
Семья, клан Чейдинхола: я мог поручиться за любого из них. Не знаю, чем руководствовался Лашанс... он не разобрался в правилах, предложенных неуловимым убийцей — вместо этого он начал новый тайм со своей стратегией, не понимая, что декорации давно сменились: вокруг уже не поле, где увязаешь по щиколотку в грязи. Это катакомбы с низкими потолками, где кровавый прилив медленно подступает к горлу, угрожая захлестнуть с головой.
Лашанс научил нас всему, он буквально с нуля создал, слепил каждого из нас, направил развитие в нужное русло. Отточенные навыки, безупречная реакция и неутолимая жажда убийства. У нас была единая, слаженная команда, успешный союз единомышленников... пока тренер не допустил ряд оплошностей. Я вспоминаю, и до сих пор не могу понять, почему вообще согласился на это? Лишить жизни собственных братьев и сестер... Испугался? Подвергся влиянию и убеждениям? Никогда не был силен в принятии единоличных решений — возможно, просто беспрекословно подчинился вожаку, потому что так надо. Потому что я всегда знал свое место в стае.
Сейчас я понимаю, что во всем виноват был лишь Люсьен. Если команда проигрывает поединок за поединком, то далеко не всегда вина лежит на игроках... Но вместо того, чтобы пересмотреть собственные ошибки, взглянуть в лицо личным неудачам, тренер предпочел вычеркнуть, стереть готовую сработавшуюся группу с индивидуальными привычками, с индивидуальным стилем. Начать заново. Из ничего. Пустота — это так в стиле нашего господина!
Подлежало ли решение пересмотру, можно ли было переиграть расклад? Я не знаю. Мне не предоставили ни времени, ни возможностей, ни полномочий предложить альтернативу - и, как следствие, череда новых душ отбыла в равнодушные, холодные объятия нашего Отца. Я все еще не вижу вариантов иного выхода, когда размышляю о свершенном моей рукой. Воспоминания блокируются: я не желаю об этом думать, не хочу, но где-то глубоко в сознании, словно пленная птица в непрозрачной стеклянной клетке, неотступно бьется мысль, что у меня был выбор. Был шанс.
Позже все стерлось, заросло коростой времени. Теперь внутри лишь пустота — хайль, Ситис, и спасибо за этот ничтожный, но важный для меня дар. Я всего лишь клинок, лезвие, которому проще существовать без мыслей и тревожных дум. Вытравилось, выболело. Я чувствовал лишь жалость и обиду, когда смотрел в мертвые глаза нашего мастера, подвешенного к потолку заброшенной лачуги. Виноват сам: не оправдал доверие ни выше стоящих, ни своих подчиненных. При всем своем красноречии, при околдовывающей харизме, он не смог убедить, не смог доказать. Еще одна ошибка, но за эту слабость я его не виню: я ни за что не хотел бы оказаться висящим там обескровленным, изуродованным куском плоти.
Все мы боимся боли. Не боимся причинять ее другим, но сами, по большей части, позабыли, каково это: самому оказаться на месте жертвы в окружении стаи хищников. Полагаю, он добровольно признался во всем, еще когда ему наживую начали срезать кожу с ребер, обнажая потоку холодного воздуха трепещущие легкие.
Основополагающая ошибка в выводах, предтеча краха. Никто так и не понял, что важна не идея, а исполнители. Простые люди вокруг нас: предсказуемые, просчитываемые, со своей личной тактикой. Когда в азарте атаки бежишь по полю за мячом, то смотришь не на этот набитый тряпьем клубок крысиных шкурок — смотришь на противника, лучше всего в глаза, если только сможешь уловить его взгляд в суетной спешке поединка. Ты уже знаешь его следующий жест, по напрягшимся мышцам предсказываешь направление рывка, обманный маневр или отчаянную лобовую атаку. Грош цена тому нападающему, который не сможет определить последующий шаг своего оппонента, предугадать его ход, даже если собственные нервы взведены, словно звенящая тетива лука, даже если под ногами путается хаотичная толпа из своих, чужих, бестолковых сочувствующих и прочих воздержавшихся.
Люди вокруг нас: стоит лишь открыть глаза и посмотреть — они сами все скажут, не нужно убийств и пыток, они признаются добровольно, без слов, не нужно даже озвучивать вопрос.

- Он был невиновен.
- Сначала он тоже так говорил.
- Он был невиновен!
- Доказательства?
Дневник. Потрепанная тетрадка из объемного рюкзака небрежно переброшена в руки Арквен. Все еще зол. На их тупость, на собственную тупость, на тупость Лашанса. Ситис дал им руки и оружие, чтобы убивать под покровом ночи, но не дал им глаз, чтобы видеть и оценивать свои деяния. Милосердная Матушка, помилуй своих детей, помоги им всем!
- Возможно... мы допустили ошибку.
Арквен хмурится. Еще не все потеряно: хоть у кого-то хватило отваги признать свою несостоятельность.
- В таком случае, предатель все еще среди нас.
- Что же, дело отнюдь не закончено.
- Что-нибудь еще было найдено под маяком?
Волнуются, сомневаются. Обнажают зубы, словно ощерившиеся в оскале волки, готовые вцепиться друг другу в глотки. Одного уже разорвали, но жажда крови все еще застилает их разум. Полагают, что Мать Ночи сможет рассудить их, снова пытаются вычислять виноватого, переложить свои проблемы на плечи других. Отрицание, лишь бы не прорываться сквозь собственный страх, сквозь слепящий амок бешенства.
- Было. Было найдено.
Ответ тихий, едва слышный, но всеобщее внимание вновь резко сконцентрировано на мне. Не в рюкзак смотрите - друг на друга! Не устраняйте следствие, ищите причину!
Голова. Засушенная, мумифицированная голова пожилой женщины. Реденькие космы темных волос; бледная и хрупкая, словно старый пергамент кожа крошится под моими пальцами — путешествие в рюкзаке отнюдь не пошло ей на пользу.
Люди в черных капюшонах неподвижно, пристально наблюдают за моими движениями. Достойный уважения самоконтроль. Если один из них видит голову своей матери, которую я, ухватив за остатки волос, небрежно раскачиваю на вытянутой руке, то сдерживается изо всех сил, чтобы не изничтожить меня на месте за столь непочтительное отношение с его дорогой мамочкой. Приемы грубого прессинга соперника хорошо мне знакомы, я давно не новичок в этой игре.
Она почти такая же шершавая и несоразмерно уравновешенная, как мяч из шкурок злокрыса. Круглая, тяжелая. На колено, отбивка. Голова взмывает к потолку: я превосходно чувствую баланс, навыки не забылись. И еще пинок с прежней силой... Волосы развеваются черным шлейфом, при очередном ударе об колено из трухлявой челюсти костяными брызгами вылетает пара зубов. Не смотреть на ноги, не смотреть на мой взмывающий к балкам потолка «мяч» - только на противника...
Он сам даст тебе подсказку, едва уловимое напряжение мышц выдаст следующий маневр, и ты уже будешь знать, кто встанет на пути полета мяча к цели.
Мощный пинок.
Пас прямо в руки.
Охнув от неожиданности, он обхватывает ладонями врезавшуюся прямо в грудь голову своей матери.
Лови, предатель, лови. Из тебя получился бы неплохой вратарь, Мэтью Беламон, только вот Ситис не любит игры. Зато он не любит проигрывать...

@настроение: пришлось таки завести тег

@темы: произвед, обла

---

Озвучка моего фика с мультифандомного радио

Прослушать или бесплатно скачать Жёсткие рамки традиций на Простоплеере

@темы: мяс-эффект

---

Закончила ветку ТБ в обле

Боже мой, Астрид: я отказываюсь от всего плохого, что думала о тебе! О, верх адекватности по сравнению с оригинальным сборищем полудурков! У них психология орка, которому подарили молоток: надо применять, причем срочно, активно и часто! Вообще я теперь не удивляюсь излишне несдержанному в своих убивательных желаниях Цицеро - у бедняги были все предпосылки на заветах старичков столь элегантно слететь с катушек. К Лашансу же отношение "сам виноват", хоть и жалко его, бесспорно.
Наружу рвется некий стебный драббл, ибо всерьез воспринимать сию компанию я не могу. *хмм, у меня тот же метод психологической защиты, что и у Цицеро?*

@темы: мысли вслух

---

На правах саморекламы

Внезапно! *зазвездилась по самое нимагу и распухла от гордости*
Ну, весьма интересно будет заценить!

@настроение: ясен пень радостное!

@темы: прелесть какая!, фиконаписательное, мяс-эффект, радости

---

А я еще жаловалась, что мне не снятся фандомные сны

В последние ночи снится обла. То я просто скачу по зеленым лугам, то кого-то пытаюсь спасать, точно зная, что нахожусь в этом мире. Эта ночь побила все рекорды: я с Лашансом закрывала врата обливиона. Вдали толпились дреморы и показывали на нас пальцами, как на дебилов.
Чтобы закрыть врата, требовалось обсыпать их по периметру некой кулинарной приправой, напоминающей молотые сухари. Приправа постоянно заканчивалась, и я, изрядно нервничая, посылала Люсьена в ближайший ларек за добавкой. Да, там метрах в 100 стояла красненькая ржавая торговая палатка, каких много на вокзалах, и там продавали всякую всячину. Из одного такого похода за сухарями Лашанс принес веревку и фонарик, и важно заявил, что "они нам еще точно понадобятся!"
Ясен пень, меня разбудили на самом интересном месте: теперь я вот мучаюсь, закрыли ли таки мы врата, али нет?

@темы: hurm..., мои тараканы