vault-girl
Черно-белый фотоальбом.
Автор: Rina
Бета: Helenn
Фандом: Watchmen
Персонажи: Роршах, Ночная Сова.
Рейтинг: PG-13
Аннотация: Он еще даже не подошел к опасному краю пропасти, хотя его взгляд уже соприкоснулся с чернотой бездны, которая медленно перетекала в широко открытые карие глаза. Маленькие кусочки из жизни. Годы 1964-1975.
Дисклаймер: с Муром не конкурирую, с Гиббонсом тем более, не говоря уж о DC!
читать дальше
Автор: Rina
Бета: Helenn
Фандом: Watchmen
Персонажи: Роршах, Ночная Сова.
Рейтинг: PG-13
Аннотация: Он еще даже не подошел к опасному краю пропасти, хотя его взгляд уже соприкоснулся с чернотой бездны, которая медленно перетекала в широко открытые карие глаза. Маленькие кусочки из жизни. Годы 1964-1975.
Дисклаймер: с Муром не конкурирую, с Гиббонсом тем более, не говоря уж о DC!
читать дальше
1964
«Days like this I really wish,
I really wish I wasn't me»
I really wish I wasn't me»
Парнишка лет четырнадцати. Труп нашли утром в переулке, в двух кварталах от Manhattan Fabrics - места работы Уолтера Ковакса. Темная история, замешанная на наркотиках. Живот располосован так, что внутренности вывалились наружу.
По дороге домой Уолтер намеренно сделал крюк и свернул в этот переулок. Следы крови так и не смыты с асфальта, черные подтеки уже начал покрывать уличный мусор, никому нет дела. Обрывки желтой заградительной ленты трепещут на ветру, прощально машут ушедшему ребенку, чей силуэт растертым меловым контуром проглядывает сквозь пустые пачки сигарет и осколки пивных бутылок.
Еще утром, перед работой Уолтер купил старый выпуск New York Gazette со статьей об убийстве молодой девушки с итальянской фамилией. Вечером, неся газету домой и еще не зная, что имя жертвы в передовице окажется ему знакомым, Ковакс натолкнулся в узком проходе между домов на двоих парней, избивающих пожилого мужчину. Типичное для этого района происшествие.
Уолтер замедлил шаг.
На противоположном конце переулка показался человек – мужчина средних лет в идеально сидящем на крепкой фигуре пальто. Ковакс с надеждой посмотрел на новое действующее лицо, ожидая поддержки – ситуация была более чем недвусмысленная. Старик, зажимая окровавленную голову, тихо стонал в руках бандитов.
Мужчина в элегантном тренче украдкой бросил настороженный взгляд на эту сцену и, надвинув шляпу на самые брови, быстрым шагом пересек переулок, провожаемый пристальными взорами присутствующих. Едва прохожий скрылся за углом, один из грабителей обратился ко все еще стоящему на месте нежеланному свидетелю:
- Что-то забыл, малыш? Иди домой, к мамочке, уже поздно гулять одному по улицам.
Если до этого еще оставался шанс, что Ковакс предпочтет не встревать и бегом доберется до телефонного автомата, вызывая тех, чьей профессией было предотвращать подобные происшествия, то после оскорбления, безотчетно надавившего на больные точки, пути назад не было. Низкое рычание сорвалось с губ рыжего парня. Бесконтрольная ярость, которую он старательно учился подавлять все последние годы, высвободилась наружу. Ковакс принял боевую стойку. Подонок с кривой ухмылкой перебросил безвольно обвисшего старика напарнику и широко расставил руки, надвигаясь на низкорослого противника.
- Хочешь поиграть, малыш? - лезвие сверкнуло в ладони бандита. Ложный выпад, еще один, Уолтер принимает правила – не сложнее, чем в боксе. Нож нацелен в живот, удар летит по косой, почти задевая кожу, Уолтер без затруднений уворачивается – гибкое, легкое тело всегда было его тактическим преимуществом, даже в поединках с противником другой весовой категории. Шаг влево, удар наотмашь свернутой газетой по глазам, ублюдок взвизгивает и на мгновение теряет ориентацию, инстинктивно прижимая руку к голове. Этого замешательства достаточно для Ковакса: локоть влетает в диафрагму, заставляя человека согнуться пополам. Ногой выбивает нож. Точно направленным ударом пусть не внушительного, но отнюдь не слабого кулака - фирменный апперкот.
Нокаут.
С одного удара. Ковакс внутренне горд собой.
Второй грабитель громко выматерился и отбросил в сторону старика.
- Ну держись, рыжий!
Ножа у амбала не было, но с такой комплекцией он в нем и не нуждался. Эта внушительная смесь жира и мускулов почти на две головы возвышалась над миниатюрным соперником. Уолтер сделал шаг назад, нервно сжимая свое единственное оружие – истерзанную New York Gazette. Нож валялся в нескольких метрах в груде хлама, вне досягаемости. На какую-то долю секунды Ковакс пожалел, что вообще ввязался в это дело, но отступать было некуда. Темнокожий громила злорадно ухмылялся, видя замешательство на лице противника.
Сзади глухо застонал старик. Поднимаясь на ноги, дрожащим, надтреснутым голосом позвал на помощь. Слабый крик, вряд ли способный привлечь чье-то внимание: слово «Помогите!» скорее отпугивает, чем привлекает людей. Преступник обернулся, намереваясь заткнуть беспокойную жертву; в эту секунду Уолтер длинным прыжком метнулся к мусорному баку за ножом. Черт возьми, и это – нож? Рукоять была крайне неудобной, о балансировке никакой речи и не шло - лезвие скорее являлось столовым прибором, чем боевым оружием. Ковакс едва успел перехватить это жалкое металлическое изделие, когда разъяренный локомотив под двести пятьдесят фунтов живого веса с разгона впечатал его в стену.
В голове словно взорвался стеклянный фейерверк. Что-то острое чувствительно врезалось в спину. Высвободиться из-под беспорядочно молотящего кулаками тела, поудобнее вывернуть руку, замах… Нож, распарывая одежду, кожу, мышцы, входит в плечо здоровенного негра, и хлипкая рукоять обламывается, оставляя лезвие в теле. Жуткий вой разнесся по переулку, заглушая негромкие призывы покалеченного старика о помощи. Уолтеру понадобилось несколько секунд, чтобы освободиться от неумелого захвата раненой туши, придавившей его всем своим весом. Превзнемогая тупую боль в затылке – наверняка сотрясение, неплохо приложился об кирпичную стену - Ковакс вскочил на ноги и снова занял боевую позицию, прикидывая траекторию удара в висок противника. Но грабитель, похоже, закончил на сегодня ночные похождения и, лежа на земле, глухо подвывал, сжимая окровавленное плечо. Физические стойкость и сила бывают часто несопоставимы со стойкостью и силой духа. На счастье, соперник добровольно выбыл из игры. Отнюдь не собираясь подниматься, он тихо скулил сквозь стиснутые зубы:
- Я запомню тебя, рыжая тварь! Ты у меня еще…
- Вы сможете встать? – обратился Ковакс к пожилому человеку, подавая ему руку. Морщинистая ладонь, перепачканная в крови, протянулась навстречу. От старика разило перегаром.
- Спасибо, парень, я… я тебе жизнью обязан.
- Идемте отсюда. Нужно вызвать полицию.
При слове «полиция» раненый грабитель резво вскочил на ноги.
- Беги-беги, ублюдок, - прошипел старик, поднимая с земли свернутую газету и отдавая ее Коваксу.
- Идемте, - повторил Уолтер, косясь на все еще лежащего без сознания второго преступника.
Далее – лишь смутные воспоминания, все как в тумане. Поиски чертового телефонного автомата, с избитым человеком, цепляющимся за плечо. Адреналин все еще стягивает внутренности в тугой комок, сердце никак не может успокоиться. Искореженная телефонная трубка с разорванными венами проводов. Безлюдные улицы. Редкие прохожие, завидев парнишку, тащащего пожилого мужчину, сразу стараются изменить свой маршрут. Ощутив запах крови, они скрываются, прячутся, лишь бы чужая беда не коснулась их самих. Никому нет дела: отведенные взгляды, ускоренные шаги.
Наконец, работающий телефонный автомат. «Звонок принят, наряд выехал».
- Вы в безопасности, мне нужно идти.
- Но… - старик зашелся в приступе кашля. – Хотя, как знаешь, парень. Сейчас никто не хочет лишний раз сталкиваться с копами. Возможно, я смогу что-то для тебя сделать…
Он полез в карман, очевидно, за кошельком.
- Чтоб этих ублюдков… - негромко выругался, вспомнив, что деньги остались в руках бандитов. – Я могу дать мой адрес, ты сможешь…
- Спасибо, не стоит, - произнес Уолтер. Голова раскалывалась, сейчас ему хотелось только отправиться домой и остаться одному.
- Черт возьми, парень, хоть имя свое скажи!
- Извините, мне нужно идти.
Вдали завыли полицейские сирены. Уолтер еще расслышал, уходя в темноту, как нетрезвый старик с окровавленной головой тихо бормотал себе под нос:
«Если уж не чертовы копы и не эти шизанутые Minutemen, то тогда кто? Кто?..»
Первым делом – душ. Смыть с себя грязь, пот, кровь. Ванная комната на этаже к этому времени уже свободна, можно долго стоять под горячими струями, если только хозяйка не начнет орать по поводу расходуемой воды. Тело в синяках, царапины слегка саднят. Ушиб на затылке, глухая, почти притупившаяся боль. «Надо постирать полотенце, уже две недели забываю». Размытый силуэт в запотевшем зеркале, немного недотягивающий до шести футов… Хорошо, хорошо, не дотягивающий ЧЕТЫРЕ дюйма до шести футов. Он вряд ли уже станет выше. Худощавый, жилистый, с развитой мускулатурой – первый полусредний вес.
Завернулся в полотенце. Быстро проскочил в свою комнату.
В коридоре холодно, темно, сквозняк по ногам. У пожилой пары снова вывернута до упора громкость радиоприемника. В смежной квартире дверь приоткрыта: молодой парень, живущий там, явно страдает какими-то психическими расстройствами. Возможно, сидит на наркотиках. В комнату напротив недавно заселилась женщина лет тридцати пяти – у нее всегда тихо и выходит она редко.
Уолтер разворачивает газету и пытается расслабиться. Холодные капли с влажных волос сбегают на шею, заставляя кожу невольно покрываться мурашками. В комнате довольно прохладно. Уолтер привык, его мало заботят перепады температур.
Долго не может сосредоточиться на чтении, не в силах даже прочитать заголовок в шапке. Буквы расплываются перед глазами - произошедшее этим вечером не выходит из головы. Конечно, ему случалось участвовать в куда более жестких потасовках, и полученные сегодня травмы были просто не стоящими внимания по сравнению с порой получаемыми на ринге увечьями. Годы в школе для трудных подростков способствуют изучению не только обязательных наук, в жестоком обществе малолетних преступников Ковакс усвоил и другие премудрости – от многообразия приемов рукопашной борьбы до применения в качестве оружия любых подручных средств. Синяки сойдут, но не скоро сотрется из памяти картинка двух отморозков, избивающих плачущего старика. За жалкие несколько долларов в его кармане. А возможно, просто ради удовольствия, ради смертельного ужаса в глазах жертвы.
Тот мужчина в переулке. Прошел мимо, даже не остановившись. Люди сами позволяют бесчинствовать нелюдям, давая карт-бланш своим безразличием.
Уолтер заметил, что у него чуть заметно дрожат руки.
Успокоиться. Отвлечься.
Кофе. Много молока, почти половина чашки. Три кубика сахара. Уже легче, напряжение спадает. Старое кресло жалобно скрипит, когда Уолтер вертится, пытаясь найти удобное положение с чашкой кофе и газетой в руках. New York Gazette хрустит в пальцах, приковывает взгляд крупным заголовком: «Женщина была жестоко убита, пока соседи наблюдали». Смутно знакомое имя.
Китти Дженовезе. Что-то важное всплывает в памяти. То самое отказное платье.
«27 минут почти 40 человек в доме слышали крики. Многие смотрели из окон». Просто смотрели.
Примерно года два назад или даже чуть меньше. Капризная, высокомерная, как и большинство обеспеченных клиенток. Возможно, в тот момент, когда она швырнула на пол готовое платье и, развернувшись на тонких каблуках, решительно зашагала прочь, Уолтер мог ее ненавидеть настолько, что почти желал ей смерти. Отказное платье было очень, очень красивым. Как она могла не видеть этого?
Теперь уже поздно.
Уолтер поднял голову, отрываясь от газеты. На сегодня чтения хватит. Какое-то давящее чувство поднималось изнутри, подступая к горлу, словно комок рвоты – омерзительной, кроваво-желчной.
«Просто смотрели».
Страшная смерть – в шаге от спасения, в нескольких дюймах, которые мешала преодолеть ледяная стена человеческого безразличия, на расстоянии вытянутой руки, которая так и не протянулась к телефонной трубке, чтобы набрать номер отделения полиции.
Уолтер поднялся на ноги. Газету и чашку на стол. «Надо вымыть посуду, много накопилось», - машинально замечает он и подходит к окну. Задергивает рулонные шторы и затем беспокойно меряет шагами свою небольшую квартиру: восемь шагов вдоль, пять поперек. Шесть, если не мешает кровать. Шесть с половиной, если делать маленькие шажки. Раз, два, три…
Воспоминания не отпускают. Окровавленный мужчина и хохочущие мерзавцы. Четыре, пять…
Неприятный привкус во рту, гадкий осадок, отвратительный, мерзкий, тошнотворный. Шесть, семь, восемь… Стена.
Картинка продолжает стоять перед глазами. Прикрывает веки – бесполезно. Свет, проникая через тонкую кожу, отпечатывает темно-багряный цвет на сетчатке, который плывет, превращаясь в густые, маслянистые лужи крови.
Уолтер открывает глаза. Он стоит у стены, уперевшись взглядом в маленькое зеркало. Ковакс редко пользуется им – оттого отвратительнее ему видеть сейчас угловатое лицо с рельефными скулами, на котором многочисленные веснушки и шрамики от ветрянки дополняют далеко не самый привлекательный образ. Занесенный для удара кулак в последнюю секунду расслабляется, остановившись в нескольких дюймах от стекла. Уолтер бессильно опирается ладонью на стену. Его глаза избегают встречаться с собственным отражением.
В комоде под зеркалом хранится несколько обрезков бело-черной ткани –раскроенное отказное платье Китти Дженовезе. Уолтер аккуратно извлекает небольшой латексный рулон - если бы не статья в газете, он и не вспомнил бы о его существовании. Ткань нравилась ему: только черное и белое, какими и должны быть все вещи. Не смешивается.
Ножницы и спиртовая горелка. Этот латекс, очередное революционное творение доктора Манхэттена, довольно капризен к кройке.
Портняжный сантиметр. Довольно глупое, непривычное занятие – обмерять собственную голову.
Иголки, нитки. Можно приступать.
…Он все-таки обжегся о горелку. С досадой посасывая травмированный палец, Уолтер сделал намётку по вырезанному куску ткани. Примерил: стягивает шею, необходимо перенести шов.
Еще десять минут работы. Кажется, готово. Удобно.
Ковакс подошел к зеркалу. Рамка величиной не больше книжной обложки заперла в себе движущуюся бело-черную симметрию, вызывающую в памяти картинку психологического теста, который почти полвека назад разработал…
- Роршах...
Уолтер Ковакс смотрит на лицо в зеркале, оно нравится ему куда больше, чем привычное отражение. По гладкой белой ткани черной ртутью струятся бесформенные пятна. Удачный раскрой - рисунок абсолютно симметричен. Материя приятна на ощупь и практически не ощущается, сливаясь со своим хозяином, словно вторая кожа, словно его истинное лицо.
- Роршах… - шепчет Уолтер, пробуя это спонтанно пришедшее имя на вкус. Новое лицо отзывается бархатно-черным пятном на губах. Дыхание складывает на поверхности ткани новый причудливый рисунок.
Ковакса вдруг охватило какое-то странное чувство, ощущение чего-то значительного, важного, как будто мир чуть заметно сдвинулся с оси и время заново начало отсчет. Хотелось то ли кричать, то ли плакать. То ли от радости, то ли от неизбывного горя. Разделить это чувство с кем-то, рассказать, заставить почувствовать то же, что чувствовал сейчас он…
За стеной на повышенных тонах выясняли отношения престарелые супруги. Старуха визгливо кричала, безобразно ругаясь. Что-то тяжелое ударилось в стену, послышался звон стекла.
Уолтер провел ладонью по ткани – прерывистая черная клякса растеклась ото лба до подбородка.
В комоде на нижней полке хранилась толстая тетрадь в кожаном переплете. Обезличенный подарок на Рождество, оставшийся еще с приюта. Ковакс долго не мог найти ей применения: писать было не о чем, а выкинуть - решительно жалко. Сейчас, похоже, эта тетрадь сможет ему послужить.
18 марта 1964
Я закончил свое новое лицо. Оно скроет меня от мира, а мир – от моих чувств и эмоций.
Теперь я буду записывать сюда обо всем происходящем, о полученном во время моей ночной миссии опыте. Этот дневник будет полным отчетом о поступках, пропуском, который я предъявлю апостолам, когда они придут за мной в Судный День.
И я начну сегодня с той женщины и ее убийц. *
…Ему нужна соответствующая одежда. Белая рубашка, черные брюки. Единственное подходящее, редко надеваемое пальто, к сожалению, было коричневым. Выбивается из желаемого стиля, но это несущественно. Немаловажным плюсом пальто являлась купленная ему в тон фетровая шляпа. Можно заменить на ней ленту, тем самым почти сводя на нет незначительное отклонение от основной цветовой гаммы.
Белый шарф, скрывающий край латексной ткани: граница стерта, больше нет никакой бросающейся в глаза разнородности между телом и лицом. Последний штрих – перчатки. Предохраняют: он не оставит своих отпечатков и надеется, что ничто не оставит своего отпечатка на нем. С этими подонками так и нужно – марать руки, не марая при этом себя.
Уолтер прошелся по комнате, потянулся, присел, опробывая новое облачение. Неудобно. Брюки были слишком узкие, стягивают в коленях; рубашка при резких движениях угрожающе трещит в районе спины. Не годится.
После короткой инспекции своего скромного гардероба, Ковакс, обреченно вздохнув, вынужден был признать, что единственным подходящим облачением был чернильно-фиолетовый костюм-тройка, оставшийся еще с выпускного вечера в Чарльтоне. Конечно, имелся еще спортивный вариант, в котором Уолтер когда-то занимался в тренировочном зале - эта одежда был несравнимо удобнее, но выходить на улицу в чем-то подобном холодной ночью в середине марта…
Изначально задуманный образ черно-белого героя в маске не выдержал столкновения с реальными возможностями Уолтера Ковакса и плавно трансформировался в пусть не эффектное, но жизнеспособное и прагматичное создание. Из маленького зеркала на Ковакса смотрел вполне буднично одетый мужчина. Ну… хорошо, эта одежда давным-давно вышла из моды! Но разве такие мелочи имеют значение? По крайней мере ни у кого не возникнет мысли приравнивать Роршаха к этим психам Minutemen. Клоуны… Конечно, можно скрывать свои лицо, но зачем при этом наряжаться в карнавальные костюмы?
Ковакс попытался улыбнуться себе в зеркале - пятна на латексе сложились в угрожающий, чудовищный оскал, будто всплывший из душного ночного кошмара. Уолтер внутренне содрогнулся – непривычно видеть себя таким. Неожиданно в памяти мелькнула услышанная несколько часов назад реплика: «Я запомню тебя, рыжая тварь!» Ха, уж теперь наверняка запомнишь! На всю жизнь.
С долей сожаления стянув с головы черно-белую ткань, Уолтер Ковакс погасил свет и тихо выскользнул за дверь. Тишина в коридоре: ругающиеся старики уже угомонились, из комнаты наркомана раздавался негромкий храп, от соседки напротив как обычно не доносилось ни звука. Лишь бы не разбудить квартирную хозяйку…
К черту, какая разница!!!
Холодный ночной ветер хлестнул в открытое лицо Уолтера. Поежившись и подняв повыше воротник, Ковакс заложил руки в карманы и свернул в ближайший темный переулок. Сняв шляпу, он некоторое время стоял, нерешительно теребя в руках черно-белую материю. Пятна, словно вбирая в себя саму ночь, плавно перетекали под его пальцами. В задумчивости парень разглядывал гипнотизирующую маску, и в этом хаотичном движении ему чудилось что-то зловещее, бесповоротное, фатальное. Будто надев ее сейчас, он перейдет некую точку невозвращения.
Он знал и внутренне был готов.
Вдохнув полной грудью, словно пловец перед прыжком на глубину, Уолтер закрыл глаза и принял свое новое лицо. Оправил, разгладил складки – латекс соприкоснулся с телом, слился с кожей, порами, мышцами. Его лицо – мое лицо.
Выдох. Судорожный вдох.
Город встречал Роршаха.
New York Gazette
4 апреля 1964
Прошлой ночью четверо подозреваемых в убийстве Китти Дженовезе были найдены связанными перед входом в полицейский департамент второго округа по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Прикрепленная к одному из подозреваемых записка гласила: «Мои поздравления. Роршах.»
«Разумеется, мы благодарны», - прокомментировал Майкл Мартин из второго участка. «Мы полагаем, этот Роршотч – очередное явление из сферы мстителей в костюмах. Довольно дурацкое имя при этом…»
Полицейские не раскрывают имен четырех мужчин, с марта разыскиваемых за убийство Дженовезе. Пока подозреваемые содержатся в департаменте второго округа, полиция прекращает розыск».
продолжение
* - здесь и далее курсивом выделены переводы отрывков из The Watchmen Sourcebook © 1990 DC Comics Inc.
В качестве эпиграфов взяты слова песни «Place to die». Бывает, что музыка определенной группы ассоциируется с определенными персонажами. Для Роршаха это были Five Finger Death Punch.
По дороге домой Уолтер намеренно сделал крюк и свернул в этот переулок. Следы крови так и не смыты с асфальта, черные подтеки уже начал покрывать уличный мусор, никому нет дела. Обрывки желтой заградительной ленты трепещут на ветру, прощально машут ушедшему ребенку, чей силуэт растертым меловым контуром проглядывает сквозь пустые пачки сигарет и осколки пивных бутылок.
Еще утром, перед работой Уолтер купил старый выпуск New York Gazette со статьей об убийстве молодой девушки с итальянской фамилией. Вечером, неся газету домой и еще не зная, что имя жертвы в передовице окажется ему знакомым, Ковакс натолкнулся в узком проходе между домов на двоих парней, избивающих пожилого мужчину. Типичное для этого района происшествие.
Уолтер замедлил шаг.
На противоположном конце переулка показался человек – мужчина средних лет в идеально сидящем на крепкой фигуре пальто. Ковакс с надеждой посмотрел на новое действующее лицо, ожидая поддержки – ситуация была более чем недвусмысленная. Старик, зажимая окровавленную голову, тихо стонал в руках бандитов.
Мужчина в элегантном тренче украдкой бросил настороженный взгляд на эту сцену и, надвинув шляпу на самые брови, быстрым шагом пересек переулок, провожаемый пристальными взорами присутствующих. Едва прохожий скрылся за углом, один из грабителей обратился ко все еще стоящему на месте нежеланному свидетелю:
- Что-то забыл, малыш? Иди домой, к мамочке, уже поздно гулять одному по улицам.
Если до этого еще оставался шанс, что Ковакс предпочтет не встревать и бегом доберется до телефонного автомата, вызывая тех, чьей профессией было предотвращать подобные происшествия, то после оскорбления, безотчетно надавившего на больные точки, пути назад не было. Низкое рычание сорвалось с губ рыжего парня. Бесконтрольная ярость, которую он старательно учился подавлять все последние годы, высвободилась наружу. Ковакс принял боевую стойку. Подонок с кривой ухмылкой перебросил безвольно обвисшего старика напарнику и широко расставил руки, надвигаясь на низкорослого противника.
- Хочешь поиграть, малыш? - лезвие сверкнуло в ладони бандита. Ложный выпад, еще один, Уолтер принимает правила – не сложнее, чем в боксе. Нож нацелен в живот, удар летит по косой, почти задевая кожу, Уолтер без затруднений уворачивается – гибкое, легкое тело всегда было его тактическим преимуществом, даже в поединках с противником другой весовой категории. Шаг влево, удар наотмашь свернутой газетой по глазам, ублюдок взвизгивает и на мгновение теряет ориентацию, инстинктивно прижимая руку к голове. Этого замешательства достаточно для Ковакса: локоть влетает в диафрагму, заставляя человека согнуться пополам. Ногой выбивает нож. Точно направленным ударом пусть не внушительного, но отнюдь не слабого кулака - фирменный апперкот.
Нокаут.
С одного удара. Ковакс внутренне горд собой.
Второй грабитель громко выматерился и отбросил в сторону старика.
- Ну держись, рыжий!
Ножа у амбала не было, но с такой комплекцией он в нем и не нуждался. Эта внушительная смесь жира и мускулов почти на две головы возвышалась над миниатюрным соперником. Уолтер сделал шаг назад, нервно сжимая свое единственное оружие – истерзанную New York Gazette. Нож валялся в нескольких метрах в груде хлама, вне досягаемости. На какую-то долю секунды Ковакс пожалел, что вообще ввязался в это дело, но отступать было некуда. Темнокожий громила злорадно ухмылялся, видя замешательство на лице противника.
Сзади глухо застонал старик. Поднимаясь на ноги, дрожащим, надтреснутым голосом позвал на помощь. Слабый крик, вряд ли способный привлечь чье-то внимание: слово «Помогите!» скорее отпугивает, чем привлекает людей. Преступник обернулся, намереваясь заткнуть беспокойную жертву; в эту секунду Уолтер длинным прыжком метнулся к мусорному баку за ножом. Черт возьми, и это – нож? Рукоять была крайне неудобной, о балансировке никакой речи и не шло - лезвие скорее являлось столовым прибором, чем боевым оружием. Ковакс едва успел перехватить это жалкое металлическое изделие, когда разъяренный локомотив под двести пятьдесят фунтов живого веса с разгона впечатал его в стену.
В голове словно взорвался стеклянный фейерверк. Что-то острое чувствительно врезалось в спину. Высвободиться из-под беспорядочно молотящего кулаками тела, поудобнее вывернуть руку, замах… Нож, распарывая одежду, кожу, мышцы, входит в плечо здоровенного негра, и хлипкая рукоять обламывается, оставляя лезвие в теле. Жуткий вой разнесся по переулку, заглушая негромкие призывы покалеченного старика о помощи. Уолтеру понадобилось несколько секунд, чтобы освободиться от неумелого захвата раненой туши, придавившей его всем своим весом. Превзнемогая тупую боль в затылке – наверняка сотрясение, неплохо приложился об кирпичную стену - Ковакс вскочил на ноги и снова занял боевую позицию, прикидывая траекторию удара в висок противника. Но грабитель, похоже, закончил на сегодня ночные похождения и, лежа на земле, глухо подвывал, сжимая окровавленное плечо. Физические стойкость и сила бывают часто несопоставимы со стойкостью и силой духа. На счастье, соперник добровольно выбыл из игры. Отнюдь не собираясь подниматься, он тихо скулил сквозь стиснутые зубы:
- Я запомню тебя, рыжая тварь! Ты у меня еще…
- Вы сможете встать? – обратился Ковакс к пожилому человеку, подавая ему руку. Морщинистая ладонь, перепачканная в крови, протянулась навстречу. От старика разило перегаром.
- Спасибо, парень, я… я тебе жизнью обязан.
- Идемте отсюда. Нужно вызвать полицию.
При слове «полиция» раненый грабитель резво вскочил на ноги.
- Беги-беги, ублюдок, - прошипел старик, поднимая с земли свернутую газету и отдавая ее Коваксу.
- Идемте, - повторил Уолтер, косясь на все еще лежащего без сознания второго преступника.
Далее – лишь смутные воспоминания, все как в тумане. Поиски чертового телефонного автомата, с избитым человеком, цепляющимся за плечо. Адреналин все еще стягивает внутренности в тугой комок, сердце никак не может успокоиться. Искореженная телефонная трубка с разорванными венами проводов. Безлюдные улицы. Редкие прохожие, завидев парнишку, тащащего пожилого мужчину, сразу стараются изменить свой маршрут. Ощутив запах крови, они скрываются, прячутся, лишь бы чужая беда не коснулась их самих. Никому нет дела: отведенные взгляды, ускоренные шаги.
Наконец, работающий телефонный автомат. «Звонок принят, наряд выехал».
- Вы в безопасности, мне нужно идти.
- Но… - старик зашелся в приступе кашля. – Хотя, как знаешь, парень. Сейчас никто не хочет лишний раз сталкиваться с копами. Возможно, я смогу что-то для тебя сделать…
Он полез в карман, очевидно, за кошельком.
- Чтоб этих ублюдков… - негромко выругался, вспомнив, что деньги остались в руках бандитов. – Я могу дать мой адрес, ты сможешь…
- Спасибо, не стоит, - произнес Уолтер. Голова раскалывалась, сейчас ему хотелось только отправиться домой и остаться одному.
- Черт возьми, парень, хоть имя свое скажи!
- Извините, мне нужно идти.
Вдали завыли полицейские сирены. Уолтер еще расслышал, уходя в темноту, как нетрезвый старик с окровавленной головой тихо бормотал себе под нос:
«Если уж не чертовы копы и не эти шизанутые Minutemen, то тогда кто? Кто?..»
Первым делом – душ. Смыть с себя грязь, пот, кровь. Ванная комната на этаже к этому времени уже свободна, можно долго стоять под горячими струями, если только хозяйка не начнет орать по поводу расходуемой воды. Тело в синяках, царапины слегка саднят. Ушиб на затылке, глухая, почти притупившаяся боль. «Надо постирать полотенце, уже две недели забываю». Размытый силуэт в запотевшем зеркале, немного недотягивающий до шести футов… Хорошо, хорошо, не дотягивающий ЧЕТЫРЕ дюйма до шести футов. Он вряд ли уже станет выше. Худощавый, жилистый, с развитой мускулатурой – первый полусредний вес.
Завернулся в полотенце. Быстро проскочил в свою комнату.
В коридоре холодно, темно, сквозняк по ногам. У пожилой пары снова вывернута до упора громкость радиоприемника. В смежной квартире дверь приоткрыта: молодой парень, живущий там, явно страдает какими-то психическими расстройствами. Возможно, сидит на наркотиках. В комнату напротив недавно заселилась женщина лет тридцати пяти – у нее всегда тихо и выходит она редко.
Уолтер разворачивает газету и пытается расслабиться. Холодные капли с влажных волос сбегают на шею, заставляя кожу невольно покрываться мурашками. В комнате довольно прохладно. Уолтер привык, его мало заботят перепады температур.
Долго не может сосредоточиться на чтении, не в силах даже прочитать заголовок в шапке. Буквы расплываются перед глазами - произошедшее этим вечером не выходит из головы. Конечно, ему случалось участвовать в куда более жестких потасовках, и полученные сегодня травмы были просто не стоящими внимания по сравнению с порой получаемыми на ринге увечьями. Годы в школе для трудных подростков способствуют изучению не только обязательных наук, в жестоком обществе малолетних преступников Ковакс усвоил и другие премудрости – от многообразия приемов рукопашной борьбы до применения в качестве оружия любых подручных средств. Синяки сойдут, но не скоро сотрется из памяти картинка двух отморозков, избивающих плачущего старика. За жалкие несколько долларов в его кармане. А возможно, просто ради удовольствия, ради смертельного ужаса в глазах жертвы.
Тот мужчина в переулке. Прошел мимо, даже не остановившись. Люди сами позволяют бесчинствовать нелюдям, давая карт-бланш своим безразличием.
Уолтер заметил, что у него чуть заметно дрожат руки.
Успокоиться. Отвлечься.
Кофе. Много молока, почти половина чашки. Три кубика сахара. Уже легче, напряжение спадает. Старое кресло жалобно скрипит, когда Уолтер вертится, пытаясь найти удобное положение с чашкой кофе и газетой в руках. New York Gazette хрустит в пальцах, приковывает взгляд крупным заголовком: «Женщина была жестоко убита, пока соседи наблюдали». Смутно знакомое имя.
Китти Дженовезе. Что-то важное всплывает в памяти. То самое отказное платье.
«27 минут почти 40 человек в доме слышали крики. Многие смотрели из окон». Просто смотрели.
Примерно года два назад или даже чуть меньше. Капризная, высокомерная, как и большинство обеспеченных клиенток. Возможно, в тот момент, когда она швырнула на пол готовое платье и, развернувшись на тонких каблуках, решительно зашагала прочь, Уолтер мог ее ненавидеть настолько, что почти желал ей смерти. Отказное платье было очень, очень красивым. Как она могла не видеть этого?
Теперь уже поздно.
Уолтер поднял голову, отрываясь от газеты. На сегодня чтения хватит. Какое-то давящее чувство поднималось изнутри, подступая к горлу, словно комок рвоты – омерзительной, кроваво-желчной.
«Просто смотрели».
Страшная смерть – в шаге от спасения, в нескольких дюймах, которые мешала преодолеть ледяная стена человеческого безразличия, на расстоянии вытянутой руки, которая так и не протянулась к телефонной трубке, чтобы набрать номер отделения полиции.
Уолтер поднялся на ноги. Газету и чашку на стол. «Надо вымыть посуду, много накопилось», - машинально замечает он и подходит к окну. Задергивает рулонные шторы и затем беспокойно меряет шагами свою небольшую квартиру: восемь шагов вдоль, пять поперек. Шесть, если не мешает кровать. Шесть с половиной, если делать маленькие шажки. Раз, два, три…
Воспоминания не отпускают. Окровавленный мужчина и хохочущие мерзавцы. Четыре, пять…
Неприятный привкус во рту, гадкий осадок, отвратительный, мерзкий, тошнотворный. Шесть, семь, восемь… Стена.
Картинка продолжает стоять перед глазами. Прикрывает веки – бесполезно. Свет, проникая через тонкую кожу, отпечатывает темно-багряный цвет на сетчатке, который плывет, превращаясь в густые, маслянистые лужи крови.
Уолтер открывает глаза. Он стоит у стены, уперевшись взглядом в маленькое зеркало. Ковакс редко пользуется им – оттого отвратительнее ему видеть сейчас угловатое лицо с рельефными скулами, на котором многочисленные веснушки и шрамики от ветрянки дополняют далеко не самый привлекательный образ. Занесенный для удара кулак в последнюю секунду расслабляется, остановившись в нескольких дюймах от стекла. Уолтер бессильно опирается ладонью на стену. Его глаза избегают встречаться с собственным отражением.
В комоде под зеркалом хранится несколько обрезков бело-черной ткани –раскроенное отказное платье Китти Дженовезе. Уолтер аккуратно извлекает небольшой латексный рулон - если бы не статья в газете, он и не вспомнил бы о его существовании. Ткань нравилась ему: только черное и белое, какими и должны быть все вещи. Не смешивается.
Ножницы и спиртовая горелка. Этот латекс, очередное революционное творение доктора Манхэттена, довольно капризен к кройке.
Портняжный сантиметр. Довольно глупое, непривычное занятие – обмерять собственную голову.
Иголки, нитки. Можно приступать.
…Он все-таки обжегся о горелку. С досадой посасывая травмированный палец, Уолтер сделал намётку по вырезанному куску ткани. Примерил: стягивает шею, необходимо перенести шов.
Еще десять минут работы. Кажется, готово. Удобно.
Ковакс подошел к зеркалу. Рамка величиной не больше книжной обложки заперла в себе движущуюся бело-черную симметрию, вызывающую в памяти картинку психологического теста, который почти полвека назад разработал…
- Роршах...
Уолтер Ковакс смотрит на лицо в зеркале, оно нравится ему куда больше, чем привычное отражение. По гладкой белой ткани черной ртутью струятся бесформенные пятна. Удачный раскрой - рисунок абсолютно симметричен. Материя приятна на ощупь и практически не ощущается, сливаясь со своим хозяином, словно вторая кожа, словно его истинное лицо.
- Роршах… - шепчет Уолтер, пробуя это спонтанно пришедшее имя на вкус. Новое лицо отзывается бархатно-черным пятном на губах. Дыхание складывает на поверхности ткани новый причудливый рисунок.
Ковакса вдруг охватило какое-то странное чувство, ощущение чего-то значительного, важного, как будто мир чуть заметно сдвинулся с оси и время заново начало отсчет. Хотелось то ли кричать, то ли плакать. То ли от радости, то ли от неизбывного горя. Разделить это чувство с кем-то, рассказать, заставить почувствовать то же, что чувствовал сейчас он…
За стеной на повышенных тонах выясняли отношения престарелые супруги. Старуха визгливо кричала, безобразно ругаясь. Что-то тяжелое ударилось в стену, послышался звон стекла.
Уолтер провел ладонью по ткани – прерывистая черная клякса растеклась ото лба до подбородка.
В комоде на нижней полке хранилась толстая тетрадь в кожаном переплете. Обезличенный подарок на Рождество, оставшийся еще с приюта. Ковакс долго не мог найти ей применения: писать было не о чем, а выкинуть - решительно жалко. Сейчас, похоже, эта тетрадь сможет ему послужить.
18 марта 1964
Я закончил свое новое лицо. Оно скроет меня от мира, а мир – от моих чувств и эмоций.
Теперь я буду записывать сюда обо всем происходящем, о полученном во время моей ночной миссии опыте. Этот дневник будет полным отчетом о поступках, пропуском, который я предъявлю апостолам, когда они придут за мной в Судный День.
И я начну сегодня с той женщины и ее убийц. *
…Ему нужна соответствующая одежда. Белая рубашка, черные брюки. Единственное подходящее, редко надеваемое пальто, к сожалению, было коричневым. Выбивается из желаемого стиля, но это несущественно. Немаловажным плюсом пальто являлась купленная ему в тон фетровая шляпа. Можно заменить на ней ленту, тем самым почти сводя на нет незначительное отклонение от основной цветовой гаммы.
Белый шарф, скрывающий край латексной ткани: граница стерта, больше нет никакой бросающейся в глаза разнородности между телом и лицом. Последний штрих – перчатки. Предохраняют: он не оставит своих отпечатков и надеется, что ничто не оставит своего отпечатка на нем. С этими подонками так и нужно – марать руки, не марая при этом себя.
Уолтер прошелся по комнате, потянулся, присел, опробывая новое облачение. Неудобно. Брюки были слишком узкие, стягивают в коленях; рубашка при резких движениях угрожающе трещит в районе спины. Не годится.
После короткой инспекции своего скромного гардероба, Ковакс, обреченно вздохнув, вынужден был признать, что единственным подходящим облачением был чернильно-фиолетовый костюм-тройка, оставшийся еще с выпускного вечера в Чарльтоне. Конечно, имелся еще спортивный вариант, в котором Уолтер когда-то занимался в тренировочном зале - эта одежда был несравнимо удобнее, но выходить на улицу в чем-то подобном холодной ночью в середине марта…
Изначально задуманный образ черно-белого героя в маске не выдержал столкновения с реальными возможностями Уолтера Ковакса и плавно трансформировался в пусть не эффектное, но жизнеспособное и прагматичное создание. Из маленького зеркала на Ковакса смотрел вполне буднично одетый мужчина. Ну… хорошо, эта одежда давным-давно вышла из моды! Но разве такие мелочи имеют значение? По крайней мере ни у кого не возникнет мысли приравнивать Роршаха к этим психам Minutemen. Клоуны… Конечно, можно скрывать свои лицо, но зачем при этом наряжаться в карнавальные костюмы?
Ковакс попытался улыбнуться себе в зеркале - пятна на латексе сложились в угрожающий, чудовищный оскал, будто всплывший из душного ночного кошмара. Уолтер внутренне содрогнулся – непривычно видеть себя таким. Неожиданно в памяти мелькнула услышанная несколько часов назад реплика: «Я запомню тебя, рыжая тварь!» Ха, уж теперь наверняка запомнишь! На всю жизнь.
С долей сожаления стянув с головы черно-белую ткань, Уолтер Ковакс погасил свет и тихо выскользнул за дверь. Тишина в коридоре: ругающиеся старики уже угомонились, из комнаты наркомана раздавался негромкий храп, от соседки напротив как обычно не доносилось ни звука. Лишь бы не разбудить квартирную хозяйку…
К черту, какая разница!!!
Холодный ночной ветер хлестнул в открытое лицо Уолтера. Поежившись и подняв повыше воротник, Ковакс заложил руки в карманы и свернул в ближайший темный переулок. Сняв шляпу, он некоторое время стоял, нерешительно теребя в руках черно-белую материю. Пятна, словно вбирая в себя саму ночь, плавно перетекали под его пальцами. В задумчивости парень разглядывал гипнотизирующую маску, и в этом хаотичном движении ему чудилось что-то зловещее, бесповоротное, фатальное. Будто надев ее сейчас, он перейдет некую точку невозвращения.
Он знал и внутренне был готов.
Вдохнув полной грудью, словно пловец перед прыжком на глубину, Уолтер закрыл глаза и принял свое новое лицо. Оправил, разгладил складки – латекс соприкоснулся с телом, слился с кожей, порами, мышцами. Его лицо – мое лицо.
Выдох. Судорожный вдох.
Город встречал Роршаха.
New York Gazette
4 апреля 1964
Прошлой ночью четверо подозреваемых в убийстве Китти Дженовезе были найдены связанными перед входом в полицейский департамент второго округа по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Прикрепленная к одному из подозреваемых записка гласила: «Мои поздравления. Роршах.»
«Разумеется, мы благодарны», - прокомментировал Майкл Мартин из второго участка. «Мы полагаем, этот Роршотч – очередное явление из сферы мстителей в костюмах. Довольно дурацкое имя при этом…»
Полицейские не раскрывают имен четырех мужчин, с марта разыскиваемых за убийство Дженовезе. Пока подозреваемые содержатся в департаменте второго округа, полиция прекращает розыск».
продолжение
* - здесь и далее курсивом выделены переводы отрывков из The Watchmen Sourcebook © 1990 DC Comics Inc.
В качестве эпиграфов взяты слова песни «Place to die». Бывает, что музыка определенной группы ассоциируется с определенными персонажами. Для Роршаха это были Five Finger Death Punch.
-
-
11.11.2009 в 02:15по названию будут идеи, как до конца доберусь
-
-
11.11.2009 в 07:53Я нашла одну ошибку/опечатку, так что сначала с ней разберемся, а потом перейдем к сюжету.
"об горелку" - "о горелку" будет
Кофе. Много молока, почти половина чашки. Три кубика сахара.
Елки-палки, я так пью))) Только не три кубика, а две с половиной ложки)))
Значит, что шикарного. Фик шикарный. Описания материи просто адски шикарны, я в восторге. И описания быта Уолтера - ненавязчивые, как бы между делом (я просто слежу взглядом за главным героем и подмечаю что творится вокруг него, как если бы смотрела фильм), но такие классно детальные!
Ну и в целом фик такой осязаемый - как будто каждой детали руками касаешься, а не только глазами ее пробегаешь.
Город встречал Роршаха.
у меня аж сердце защемило
Я жду продолжения вовсю.
-
-
11.11.2009 в 10:33Anna Angell а мне кажется все-таки ОБ
Елки-палки, я так пью))) Только не три кубика, а две с половиной ложки)))
А до меня еще потом допер некий символизм: половина чашки кофе, половина чашки молока. Опять эти цвета)
-
-
11.11.2009 в 10:43Простое правило - если в начале слова гласная, от об - об асфальт. А если согласная, то о - о столешницу. Иногда, правда, для благозвучия пишут об, но тут не тот случай.
А до меня еще потом допер некий символизм: половина чашки кофе, половина чашки молока. Опять эти цвета)
Я тоже когда сейчас писала второй кусок для флешмоба и про кофе упомянула (да, я тырю чужие мысли отовсюду), додумалась - е-мое, символизм!)))
засмущалась и тихо дуюсь от гордости.
Ну и правильно, повод есть.
-
-
11.11.2009 в 10:58Я тоже когда сейчас писала второй кусок для флешмоба и про кофе упомянула (да, я тырю чужие мысли отовсюду), додумалась - е-мое, символизм!)))
уже комменчу )
-
-
11.11.2009 в 11:14"Жахнуть стулом об диван", "разбить ноутбук об голову"
Там и там следует писать "о"))) Это школьное правило - из него есть исключения, конечно. "О еде", например. Но "о голову" при этом и "о диван" все равно. Просится "об", но правильно будет "о".
Я тут почитала - оказывается, "об" применяется, если следующее слово начинается не с гласной буквы, а с гласного звука. То есть даже "о еде" - не исключение, потому что "о йеде" произносится)))
Но дело вкуса, конечно.
-
-
11.11.2009 в 11:18-
-
11.11.2009 в 11:24-
-
11.11.2009 в 11:26-
-
11.11.2009 в 11:36Жесть какая! Я из немецкого помню адский звук, с которым произносится ich - не х, не ш, не щ, а что-то среднее, шипящее...
Других тайн мне не открыли, кроме одной - я не умею переводить, не добавляя отсебятины в подстрочник)))
-
-
11.11.2009 в 12:05Иногда отсебятина в переводе способствует его лучшему перевариванию (вспомним незабвенный сценарий))
-
-
11.11.2009 в 12:24Иногда отсебятина в переводе способствует его лучшему перевариванию (вспомним незабвенный сценарий))
Моя преподавательница так не считала))) Зануда была еще та.