vault-girl
Tinker, tailor, soldier, spy.
Бета: Химера
Размер: миди, 9277 слов
Фандом: Fallout: New Vegas
Пейринг/Персонажи: Силус, Рональд Кертис, жКурьер, оригинальные персонажи Легиона
Категория: джен, гет
Краткое содержание: мозаика разрозненных историй - modus vivendi Легиона. Своеобразная сайд-стори к "Демонам на острие иглы"
читать
Этот рекрут с востока, Койот, пострадал не впечатляюще: больше скулил от страха при виде своих вздувшихся ожогов, нежели испытывал настоящую боль. Дейзи видела не раз, что такое «настоящая боль». Когда раскраиваешь тело наживую, вычищаешь рану и портняжной иглой зашиваешь края. Или вытаскиваешь глубоко засевшую в мышцах подпиленную пулю, раскрывшуюся в мясе стальным цветком. Брок в этом случае не помогает. Корень зандер облегчит боль, разве что, если зажать его промеж зубов - для самоуспокоения. У Дейзи припасен запас алкоголя для обезболивания и пара стимпаков - на самый крайний случай, только для офицеров, и то далеко не для каждого: некоторые даже за намек на использование запрещенных в Легионе веществ пригрозят отправить рабыню на крест. Пока никто еще, правда, не привел угрозу в исполнение: или не оправились от ран, или же благодарность за спасение жизни затмила тяжесть проступка медички. Пока что Дейзи везло. Во фронтовом отряде рабыням вообще везет больше обычного: на передовой у людей иной взгляд на окружение, нежели в тыловых подразделениях. Здесь никто со скуки не станет издеваться над лагерной девкой. Люди честнее, искреннее при постоянном ожидании смерти, особенно когда знают, что их потенциальное спасение в руках вот этой оборванки из лазарета — случись что, может по затаенной злобе так вылечить, что жить не захочется.
Молодой рекрут обхватил здоровой рукой свежую повязку и тихо шипел сквозь стиснутые зубы. То ли еще будет, мальчик — настоящие стычки с врагом даже не начались... Койот морщился от боли, но просить целебный порошок в присутствии декана не решался, дабы не выглядеть мягкотелым слабаком — возможно, придет в лазарет позже, вечером, чтобы попросить обезболивающее перед сном. Все эти мужчины пытались внушить другим, будто тела их отлиты из стали, что им неведомы страдания, но Дейзи как никто иной знала, сколь уязвимы они, когда в палатке лазарета нет больше никого, кроме нее.
Атер Мантис стоял неподалеку - прислонился к столбу и скрестил на груди руки; хмурился, наблюдая за перевязкой раненого подчиненного. Дейзи знала, что после серии боевых операций по подрыву каналов снабжения НКР в Мохаве из контуберния Мантиса в живых осталось лишь трое, а присланные из тыла на замену новобранцы отнюдь не впечатляли декана своими воинскими навыками. Глядя на погруженного в мрачные думы легионера, Дейзи чувствовала схожую обеспокоенность. Сочувствие. Она всегда симпатизировала Атеру - этот сдержанный, немногословный офицер нравился ей.
Обычно он всегда приносил после вылазок в пустоши целебные коренья для лазарета: не встречаясь с медичкой взглядом, вытряхивал содержимое запачканной землей сумки и тихо уходил, не дожидаясь благодарностей. Солдат под его началом нечасто приходилось перевязывать после порки розгами или плетью, и тем не менее дисциплина в его отряде всегда была образцовая. Мантис из тех редких парней, кто не станет принуждать сопротивляющуюся рабыню, когда обычный отпор «для проформы» перейдет в слезы. Мантис... в конце концов, красивый мужчина — высокий, стройный, с некой обаятельной нескладностью долговязого тела. Но его кажущаяся худоба на поверку оборачивалась рельефными жгутами мускулов, сутулая фигура в бою преображалась, неуклюжесть сменялась стремительной точностью движений, словно имя свое Мантис заслужил некогда лишь за внешние данные.
Пожалуй, если бы однажды вместо прочих рабынь декан обратил свое внимание на нее, на Дейзи, она бы не сопротивлялась. Совсем.
Но симпатии женщин Легиона нечасто встречают ответный отклик. Пока другой офицер, Фриний, предъявляет свои права на медичку как на личную рабыню, никто иной и не взглянет в ее сторону, не желая зарождать конфликт. Разве что центурион, возникни у него такое желание, мог без последствий взять ее силой, но такого желания у Силуса не возникало. И к лучшему... Дейзи всегда пугал этот суровый мужчина. Ходили слухи, что своим рабам центурион всегда затягивал ошейник чуть туже, чем следовало, чтобы они каждую минуту могли ощущать, что являются его собственностью. Дейзи никогда не спрашивала, правда это или нет. Не всем россказням стоило верить: кто-то утверждал, что Аурелий, квартирующийся в Коттонвуде, съедает провинившихся пленников. А в последние недели палатки кипели сплетнями, будто Инкульта позволяет своей диссолютской наложнице безнаказанно убивать легионеров, косо посмотревших в ее сторону. Дейзи сомневалась, что хоть часть из муссирующихся слухов правда: в конце концов, те же люди до сих пор утверждали, будто старый легат, Горелый, все еще жив...
Этим вечером у костра рабов тоже не обошлось без пересудов: рассказывали, как утром Атер Мантис с двумя рекрутами убил рыцаря Братства Стали. История на глазах обрастала чудесными подробностями: будто жестянщик был девяти футов росту. И гулем. И к тому же женщиной. И, возможно, рейнджером. Тела ведь никто не видел...
У претория, располагавшегося в центре лагеря в довоенной подстанции, сегодня тоже было шумно - чествовали декана и делили трофеи. Дейзи, как и прочим невольникам, не было дела до этой суеты. После ужина девушка привычно зачерпнула ведро воды из колодца и направилась к окраине лагеря.
Фриний сегодня вряд ли станет искать ее общества: он с рассвета торчал на тренировочной площадке, словно репутации одного из лучших бойцов центурии для него было недостаточно и он намеревался затмить славу самого Мясника. Даже если станет разыскивать — ночь сегодня чертовски темная, безлунная, Фриний вряд ли отправится шариться по палаткам рабов. Выйдет на середину лагеря, проорет пару раз ее имя да и успокоится, так и не дождавшись ответа — уставший за день, пойдет спать. Наутро разве что отвесит вялую оплеуху за непослушание, а то и вовсе забудет.
За долгие месяцы, проведенные с ним, Дейзи успела изучить нрав декана: распалялся страстью к ней он разве что перед серьезным боем, когда требовалось снять нервное напряжение. В остальное время изматывающие тренировки вполне компенсировали мужчине половую жизнь. Девушка давно смирились, даже преодолела отвращение к легионеру: многим ее подругам приходилось делить койку не с одним мужчиной и далеко не в столь редком распорядке.
Вытоптанная дорожка вела вдоль частокола, прохладный ветер из пустыни развеивал дым костров и застарелую вонь кухонного варева, выгребной ямы, немытых тел — запахи, сопутствующие любому человеческому поселению. Дейзи мимоходом кивнула патрульным у главных ворот, запалила факел и выскользнула за пределы лагеря. Неспешно побрела вдоль ограды; факел рваным кругом света освещал ей путь, хотя Дейзи могла даже в темноте вслепую пройти привычным маршрутом - в трех сотнях футов к югу от лагеря в лощине раскинулись заросли кустарника. Небольшой огород — огненные бутоны брока и несколько жиденьких пучков дикорастущего зандера, вскоре обещавшие дать урожай. Иногда под сенью чахлых деревьев можно было найти едва созревшие сладковатые стручки мескита, еще не оборванные патрульными. Ежевечерний ритуал неизменно приводил девушку сюда: ополоснуться из ведра вдали от вездесущих взоров и остатками воды полить грядки.
Ее ошейник с детонатором должен был являться гарантией, что рабыня не сбежит. Отойдешь за пределы действия сигнала и разлетится голова кровавым взрывом... пару раз медичка видела тела беглых рабов — то, что от них осталось. Неприятное зрелище даже для привычного к виду крови человека. Впрочем, Дейзи давно убедилась, что многие легенды и слухи Легиона — всего лишь легенды, не более... Ее собственный детонирующий ошейник не работал, она твердо знала это уже давно.
Однажды после передислокации центурии Дейзи так же вышла за пределы лагеря разведать новую местность — обычная практика для рабов из лазарета, поскольку лекарственные растения всегда находятся в первоочередном списке потребностей. В тот раз ее поиски не увенчались успехом - медичка долго плутала в окрестных холмах, пока не поняла, что безнадежно потеряла дорогу обратно. Сначала ее долго терзали нерадостные перспективы запоздалого возвращения: старый брюзга Ричардс, декан шестого контуберния, наорет на нее за вовремя не смененную повязку. А если Дейзи не вернется к утру, то в лагере точно решат, что она сбежала, и вот тогда наказание будет суровым.
Когда начало темнеть, страх подступил с новой силой - Дейзи запаниковала. Где-то за скальной грядой выли койоты, оружия у девушки, разумеется, не было... Позже пришла запоздалая мысль, что если она удалится слишком далеко от лагеря, то ошейник взорвется. Но Дейзи проходила милю за милей, петляя в холмах и полностью потеряв ориентиры, а ошейник даже не пикнул, не мигнул тревожной красной вспышкой. Этот факт она осознала и обдумала значительно позже; на ее счастье, до наступления ночи ей удалось натолкнуться на возвращающийся из разведки отряд легионеров. По странному совпадению это был контуберний ее Фриния. Дейзи со слезами бросилась на шею декану, тот рассеянно обнял перепуганную девушку, сохраняя непроницаемое выражение лица в присутствии своих подчиненных. Кажется, легионер так и не сообразил, что ошейник его собственности неисправен, хотя Дейзи позже пришла к заключению, что такая ситуация могла возникнуть не у нее одной. Свежепойманные «трофеи» нуждались в особом контроле, но прожившие не один год в Легионе рабы чаще всего вообще не носили ошейника. Многих сдерживал страх перед наказанием за попытки бежать, другие же просто свыклись со своим положением.
Дейзи попала в Легион пять лет назад, незадолго перед первой битвой за дамбу Гувера. Небольшая ферма на границе восточных земель НКР с трудом могла прокормить многочисленную семью, голод был извечным спутником Дейзи с малых лет. Ее мать умерла от лихорадки, отца убили рейдеры, когда Дейзи было четырнадцать. Старший брат ушел в Нью-Рино на заработки, да так и не вернулся. Годом позже сестра скончалась от внутреннего кровотечения — неудачная попытка аборта после того, как с ней позабавился отряд республиканских солдат, двигающихся через их земли к станции Гелиос, в зону боевых действий с Братством Стали. Младшие дети остались на попечении Дейзи, да только едва ли могла щуплая девчонка обработать в одиночку поля, разграбленные прокатившейся по ним войной.
Потом пришел Легион. Никто ничего не спрашивал, не уговаривал - ее просто увели с остальными детьми. Дейзи знала, что младших братьев отдали в рекрутские казармы в тылах, и эта участь отнюдь не печалила ее — по крайней мере, теперь они сыты и под защитой... Сама она попала в центурию Силуса на южном фронте — сначала чистила браминов, затем прибилась к лазарету. Новый статус рабыни не казался ей жутким или несправедливым. Большинство гражданских в тылу назывались «рабами», хотя исполняли разные функции и обладали достаточной свободой. Иной раб из Флагстаффа имел порой больше влияния, чем армейский офицер, если умудрялся умело вписаться в общество. Управляющие поместьями фронтовых центурионов зачастую почитались не меньше их хозяев, а механики и оружейники, сколотившие состояния на индивидуальных заказах, порой даже не удосуживались купить себе вольную, поскольку рабы не платят налог...
Дейзи не жаловалась на новую жизнь, познав гораздо худшие бедствия. Ее положение в качестве невольницы обуславливалось лишь тем, что теперь девушка не могла покинуть Легион, вся ее жизнь была намертво связана с империей Сына Марса. Если станешь служить системе, то будешь вознагражден, пойдешь наперекор — наказание не заставит себя ждать. Что касается мужчин — в этом мире дикарей, рейдеров и городских цивилизованных ублюдков любая женщина едва ли защищена от насильников. Другой вопрос, что легионеры, по крайней мере, редко проявляют жестокость к армейским рабыням: ни до травм избитая, ни необдуманно обрюхаченная рабочая сила в сопровождающих фронт обозах не нужна. Случись что — ублюдку самому же перепадет за необузданность дурного нрава.
Поэтому когда Дейзи осознала, что ничто не удерживает ее в лагере, то сама мысль о бегстве показалась ей безумной. Кому она нужна в Пустошах, кто ее ждет за пределами этого частокола? Добредет до первого отряда бандитов — и конец. Если найдут республиканцы и даже оставят целой и невредимой, то вряд ли станут устраивать ее судьбу — кому нужна девчонка без оружия и особых навыков выживания? Ни один человек с готовностью не предоставит еду и крышу над головой, никто не станет защищать, а призрачная возможность отрабатывать свой кусок на свободе вряд ли сулит меньшие унижения, чем здесь, в ставшей уже привычной центурии. Дейзи предпочитала жить в рабстве, а не умереть свободной, растерзанной в Пустоши стаей хищников в первый же день существования независимым человеком.
Часовые давно привыкли к ее ночным вылазкам: легионеры знали, что медичка может подолгу бродить по окрестностям лагеря в поисках кореньев, но всегда возвращается обратно. Обычно ее присутствие просто не замечали - на шутки Дейзи не реагировала, разговаривала редко, не пыталась снискать для себя привилегий, заискивая и подлизываясь, как иные рабыни. Серая незаметная тень, малоинтересная уже потому, что права на нее как на женщину предъявлял командующий офицер.
Дейзи внимательно смотрела под ноги, стараясь не расплескать из ведра воду. Протоптанная тропинка петляла вдоль внешнего рва, свет факела вырывал из темноты лишь небольшой круг света в беззвездной ночи. В эти сутки окрестности лагеря патрулировал контуберний Атера Мантиса, и Дейзи лелеяла тайную надежду повстречать на пути декана, обходящего посты, но только Мантис наверняка сейчас в лагере, в самом центре событий. Из-за ограды долетали возгласы собравшихся у претория легионеров, кто-то громко, заразительно смеялся. Сам преторий — заброшенная электрическая подстанция, обросшая пылью развалюха без окон — возвышался над частоколом массивным черным блоком в тусклых отблесках костров. Преторий лишь по названию, но не по факту - командиру центурии положено находиться в укрепленном сердце лагеря, но Силус ненавидел этот затхлый каменный мешок, предпочитая с большей радостью спать в походной палатке на воздухе вместе со своими людьми. Ветераны журили его за излишнее панибратство, но офицер резко огрызался на нападки. Возможно, именно поэтому последние недели у центуриона преобладало столь отвратительное настроение...
Привычным маршрутом Дейзи приблизилась к зарослям кустарника, свернула в низину, где мрак соткался сплошным черным пятном, тесным переплетением ветвей акации и мескита. Девушка не чувствовала опасности, как вдруг неожиданный громкий шорох заставил ее резко остановиться, замереть.
Три дня назад патрульные подстрелили на подходах к лагерю Когтя Смерти, жаждущего полакомиться человеческим мясом, в изобилии заведшимся на окрестных территориях. Если его собрат возвратился сюда с той же целью, то у нового хищника наличествовали все шансы осуществить не свершенное родичем намерение... Дейзи медленно попятилась назад. Ее запах и свет огня уже привлекли внимание существа, шуршащего в кустах. Пульс рабыни резко зачастил, дробно застучал в ушах. В голове проносилась истовая молитва Марсу, чтобы в кустах притаился лишь мелкий трусливый койот или разбуженный ворон. Где же ночные патрули, когда они действительно нужны, а не слоняются по округе, обдирая халапеньо с мескитом и вытаптывая ее посевы.
Шуршание повторилось. Затем тихий голос обратился к ней:
- Шшш, не бойся!
Дейзи недоуменно моргнула. Что еще за глупые шутки? Страх сменился замешательством - возможно, кто-то из разведчиков раздобыл алкоголь и теперь не желал попасться с поличным, скрывшись за стенами лагеря с запрещенной добычей.
- Только не кричи, мы поможем тебе. И потуши факел, быстро! - скомандовал тот же голос. Рабыня послушно исполнила приказ, ткнув головней в песок — бездумно подчиняться командным интонациям она давно привыкла. Мысли вертелись в беспорядке, силясь охватить происходящее. Ослепленные огнем глаза все еще не привыкли ко мраку, но девушка различила темный силуэт, шагнувший к ней навстречу из зарослей. Только это оказался не подвыпивший фрументарий - появившийся человек не был одет в форму Легиона.
- Майор Джойс, третий батальон армии Новой Калифорнийской Республики, - четким шепотом отрапортовал вышедший из кустарника мужчина. Рабыня застыла в ужасе - не могла ни двинуться, ни закричать.
- Теперь ты в безопасности, женщина. Мы пришли, чтобы спасти тебя и освободить из плена, - радостно возвестил майор, придвинулся ближе и положил медичке руку на плечо. - Поверь, эти животные поплатятся за все, что с тобой сделали!
Дыхание Дейзи застыло в горле, девушка оторопело замерла, не в силах выдавить ни звука. Растерялась.
Если бы Коготь Смерти опустил лапу ей на плечо, она вряд ли испугалась бы сильнее. Республиканцы вызывали у нее не меньший страх, нежели дикие пустошные рейдеры: такие же лицемерные скоты, только куда более хитрые и лучше организованные. Однажды она видела, что сделал их отряд с пленным рекрутом: среди профлигатов ходили слухи, будто легионеры склонны к гомосексуальным связям — по этой статье нкровцы отыгрались на бедняге по полной... Мучительная смерть, ставшая избавлением от затянувшейся боли. Дейзи и раньше видела показательные казни в Легионе, но подобная жестокость ради самой чистой, извращенной жестокости вызывала лишь содрогание и омерзение.
Возможно, человек перед ней тоже принимал участие в чем-то подобном?
Майор участливо держал ее за плечо, едва ли чувствуя, что девушку трясет дрожь. Устав ждать ответа, он осторожно попытался увлечь ее за собой в безопасность прикрытия зарослей, но ноги у Дейзи едва шевелились. Издали из-за ограды лагеря вновь донесся взрыв хохота, кто-то громко подначивал оппонента пробежаться в разобранной силовой броне. При оборванных сервоприводах сталь давит всем полным весом: Фриний бы обязательно ввязался в такое пари, просто чтобы покрасоваться...
Рабыня судорожно сглотнула.
- Тебе больше ничто не угрожает, ты официально под защитой НКР, - попытался вновь убедить ее республиканец, переполняемый гордостью, что ему удалось вырвать из лап Легиона исстрадавшуюся душу. - Сегодня ночью мы возьмем форт штурмом, и ни один ублюдок в юбке больше не причинит тебе вреда.
Дейзи зажмурилась. Кажется, этот человек просто не понимал, что она не желает быть «спасенной». Что мог знать этот самоуверенный офицер из Шейди Сендс о жизни обычной женщины посреди диких пустошей? Что он мог ожидать: слез счастья, слов благодарности? Или что она с готовностью предаст людей, бросит ставший для нее домом лагерь центурии?
Дейзи нерешительно отступила назад. Пробормотала едва слышно даже для самой себя: «Я лучше пойду», - с трудом осознавая, сколь нелепо звучат ее слова. Офицер республиканцев от удивления разжал хватку пальцев на ее плече, но тут же опомнился и рывком привлек рабыню к себе.
- Стой, дура!
- Отстань! - испуганно вскрикнула девушка, отшатнувшись прочь. Джойс понял, что его ждет серьезное сопротивление. Чертовы легионеры - из-за привитого ужаса перед ними эта несчастная едва понимает, что творит. Еще не хватало, чтобы она подняла шум и привлекла внимание часовых окруженного форта.
- Да стой ты, - прошипел майор, развернув рабыню к себе спиной в отработанном захвате. Игнорируя отчаянные попытки вырваться, крепко зажал ей рот. Из кустов тут же подоспела подмога: два солдата НКР скрутили медичку и потащили под прикрытие зарослей, пока патрули не засекли подозрительное движение.
Женщины в Легионе под стать воинам - тоже отлиты из стали, иные здесь не выживают. Лагерная рабыня и бьющегося в лихорадочном бреду к койке привяжет, и тюки не хуже вьючного брамина на марше потягает, и распоясавшемуся новобранцу такую оплеуху даст, что всякое желание у наглеца отобьет. Хрупкие неженки — это не здесь, не на передовой, такие тут не протянут долго.
Дейзи извернулась, саданула коленом в пах скрутившему ее республиканцу, отчего тот на мгновение ослабил захват.
- Патруль, сюда! Помогите... - вскрикнула рабыня, воспользовавшись моментом, прежде чем ей вновь зажали рот — на этот раз церемониться не стали; солдат грубо вывернул ей руку, Дейзи сдавленно застонала от боли. Чей-то локоть вжался ей в лицо, закрывая доступ воздуха, девушка беспомощно дергалась, силясь хотя бы просто вздохнуть. Позади нее в зарослях встревожились бойцы - совсем рядом кто-то передернул затвор автомата. Глаза Дейзи уже привыкли ко мраку, теперь она могла с ужасом различить, что на подступах к лагерю в овраге скрылся отнюдь не маленький разведотряд. Рабыня не могла верно оценить расклад сил противника, но в видимом ей обзоре республиканцев было много, слишком много — возможно, больше, чем людей в центурии...
Удерживающий Дейзи солдат громко сопел, пытаясь сдержать ее попытки высвободиться. Закрывающий ей рот рукав провонял потом и оружейной смазкой. Рабыня извивалась всем телом, вырываясь на волю — в ответ от республиканца в ход пошли уже грубые удары, в полную силу.
Ее крик о помощи все же не остался незамеченным: четыре темные тени тихо направлялись к лощине, откуда слышались шорохи. Факелы патрульных погашены; легионеры беззвучно продвигались к подозрительной зоне, оцепив ее полукругом. Словно стая ночных охотников, выбравшихся на сумеречную травлю.
Солдат по правую руку от Дейзи сухо перещелкнул курок, крепче сжал оружие.
Черный силуэт в короткой тунике приближался к оврагу - высокий худой мужчина двигался, чуть пригнувшись. Тонкие сильные руки хищно разведены, острым жалом выставлен боевой нож. Будто огромный темный богомол, медленно подкрадывающийся к добыче. Сердце Дейзи екнуло, заколотилось еще сильней. Узнала.
Иногда желания сбываются не так, как хотелось бы. Он все же нашел ее, хотел спасти...
Долговязая фигура резко замерла, насторожилась. Человек повел носом, улавливая потоки прохладного ночного воздуха. Перья деканского шлема слабо трепетали под пустынным ветром.
На глазах Дейзи выступили бессильные слезы, напряженные мышцы свело болью. Неожиданно откуда-то взялись новые силы; игнорируя острую боль в вывернутом, почти вывихнутом плече, рабыня впилась зубами в зажимающую ей рот чужую руку.
- Атер, беги!!!
Тонкий темный силуэт резко развернулся в ее сторону. Напряженное для стремительного прыжка тело выискивало цель, жертву. Доли секунды растянулись в вечность. Тихо шелестела листва сухого кустарника. Мелкий песок под порывами ветра щекотал лицо.
Короткий, резкий щелчок, и оружейный выстрел взорвал ночь.
Пуля прошила насквозь грудь декана.
Крик откуда-то со стороны частокола.
Еще один выстрел. Без перерыва еще один.
Атер мягко опустился на землю, зажимая сквозную рану под сердцем. Голова медленно склонилась на грудь.
Дейзи беззвучно закричала. Заглушенный кляпом республиканца плач из надсадного воя перешел в сдавленный стон. Глаза застлали слезы. Потом по ее горлу прошелся нож, оборвав последний слабый выдох.
Батальон в низине зашевелился, овраг наполнился движением, спешными перестроениями отряда: к частоколу рванула пехота, затолкались на позиции стрелки. Джойс отрывисто выкрикивал команды, уже не таясь, не понижая голоса.
Потом ночную тишину разорвала огненная канонада.
Третий батальон НКР развернул полномасштабную атаку на легионерский форт.
Рональд Кертис рассеянно катал по столу пустую гильзу. Гильза глухо звякала — довольно неприятный звук, но Кертис не придавал этому значения. Лишь бы чем-то занять подрагивающие руки. Сидящий во главе стола полковник Шу тяжело подпер кулаками подбородок и мрачно оглядывал своих офицеров. Ждал предложений.
Никто не спешил высказываться.
Неудачи накрыли лагерь МакКарран, будто затянувшаяся пылевая буря. Сотни проблем, подобно песчинкам, просачивались, царапали острыми коготками мягкое нутро, медленно подтачивали нервы. Штабные заседания раз за разом становились все тягостнее. Вышел из строя пищевой синтезатор, рефрижераторы на базе стояли разломанные, похоже, еще со времен Великой Войны, что сказывалось не лучшим образом на разнообразии рациона. Войсковой кашевар со своей непригодной к употреблению стряпней наверняка подрабатывал на полставки диверсантом у Цезаря, подрывая боевой дух и кишечники солдат. Досаждали постоянным набегами Черти, расплодившиеся в подземельях Третьего Убежища, на южных окраинах все чаще донимали Ханы, словно интуитивно почуявшие наметившуюся слабину гарнизона. Пленный офицер Легиона, на заштопывание ран которого израсходовали два отнюдь не лишних стимпака, все никак не мог ни расколоться, ни умереть: так и завис в неопределенном состоянии, проедая с каждым дней все больше порций отвратительного пайка, приготовленного без особой любви все тем же бесчеловечным кашеваром.
Солдаты Республиканской Армии страдали. По разным причинам, одной из которых значилась и нехарактерная для мохавской зимы жара — она лишь добавляла безысходности в и без того беспросветно-безрадостное бытие гарнизона. А лейтенант Кертис продолжал катать гильзу по столу, обеспокоенный отнюдь не этими проблемами; его личные неприятности носили куда более масштабный характер.
Могло бы показаться, что лейтенанту Рональду Кертису — более известному в Легионе под именем фрументария Пикуса, диверсанта с многолетним стажем — подобные беды противника были только на руку, если бы он сам не страдал от стряпни повара, от обстрелов Чертей и от жары среди прочего. Но словно назло судьбе, перевешивая баланс чаши весов справедливости, на Кертиса валились поверх еще и персональные неурядицы. Во-первых, полковник поручил ему вычислить шныряющего в лагере шпиона Легиона, который еженощно передавал радиограммы о раскладе сил НКР и планах логистики. Кертис при всем служебном рвении к вершинам профлигатской карьеры не был в состоянии расследовать дело, в котором выступал как детективом, так и преступником - и в этой затянувшейся патовой ситуации полковника Шу все больше злило отсутствие результатов в порученном задании. Поэтому сейчас, на штабном совете, особенно недовольные взгляды командира перепадали именно в сторону нерадивого лейтенанта. Вторая и далеко не последняя проблема Пикуса сидела в данный момент в карцере и выводила из себя приставленных к дверям часовых. Гребаный Силус, будь он неладен — ну словно вчера родился парень! Дослужился до центуриона и будто никогда и не слышал о приказе не сдаваться живым врагу.
Его вытащили из старой подстанции осажденного форта Легиона. Сам лагерь разнесли подчистую - третий батальон в ходе передислокации с запада почти случайно натолкнулся на вражеское укрепление. Началось с того, что нкровский отряд на марше долго терроризировал какой-то фанатик из Братства Стали, пока его не подстрелили снайперы. Разведчики вышли на след раненого, но в конце пути наткнулись отнюдь не на ожидаемую цель, а на длинную-длинную цепочку иных следов, оканчивающуюся пугающим сюрпризом в виде форта Легиона. Командующий Джойс быстро перегруппировал подразделение и с ходу взял лагерь штурмом; Кертис не мог не восхититься мобильности майора — отрывистые аплодисменты сквозь зубовный скрежет.
От лагеря Легиона не оставили камня на камне: силы были изначально неравны — укомплектованный батальон против диверсионного отряда. Но все же небольшой группе выживших легионеров удалось окопаться в старой подстанции - еще дня два они мотали нервы окружившим их республиканцам. Накрепко запертые двери, которые на двести лет пережили бомбежку Мохаве, вполне могли пережить ярость майора Джойса. Подразделению нкровцев нужно было двигаться вперед, но майор не желал оставлять загнанных в ловушку легионеров за спиной. Он не мог продолжать осаду, но и не мог бросить столь ценный трофей. Джойс угрожал, Джойс обещал, Джойс молился, психовал, отчаивался. Он даже порывался обложить фундамент взрывчаткой, но саперы постановили, что затраты окажутся неоправданными, а легионеров все же резоннее взять живыми.
В итоге, когда майор совершенно потерял надежду, дилемма неожиданно разрешилась сама собой: дверь подстанции распахнулась и оттуда вполне добровольно выбрался полумертвый офицер Легиона. Офицеру вкололи стимпак, привели в чувство - офицер не сопротивлялся.
Открывшаяся в сдавшейся подстанции сцена заставила вздрогнуть даже бывалых солдат: только трупы в едва остывшей крови. Шесть легионеров покончили с собой, не желая сдаваться в плен. Тошнотворный запах свежей мертвечины в нагретой духоте...
Кертис не хотел знал, страшился даже представлять, что испытывали эти несчастные, загнанные в ловушку в неизбывной безысходности. Крошечное замкнутое помещение, за стенами которого вплотную встала лагерем вражеская армия. Незажившие раны после боя, постоянная темнота, усиливающийся голод... отчаяние. Каково это — всадить нож себе в грудь или тянуть жребий, по которому должен убивать своих боевых товарищей, старых друзей? Каково это — прервать собственную жизнь во имя высшей цели, довольствуясь лишь несломленной гордостью, что лишил врага последнего удовольствия, триумфального эндшпиля в затянувшейся игре в кошки-мышки?
Но кто, как не фрументарий, засланный в тыл врага агент, имеет право осуждать и презирать трусость выживших. Шпионы Легиона, подобные самому Кертису, годами находятся в окружении чужаков, под постоянным гнетом опасности. Каждый знает, какую ценность он представляет для врага в случае обнаружения, поэтому вопрос о самопожертвовании в критической ситуации даже не подлежит обсуждению.
Кертис изначально знал, какая незавидная участь его ожидает в случае провала. Здраво осознавал, что стоит на кону, как дорого ценится любая информация на войне — слишком много повидал малодушных трусов и последствий их признаний, чтобы собственная рука не дрогнула, когда наступит момент истины. Порой сведения наделенного властью человека, приближенного к командному штабу, способны полностью повернуть ход войны. В том числе сведения от офицера в ранге, как Силус.
Кертис с готовностью придушил бы гада голыми руками, но его волновала вероятность, что Силус узнает его и сдаст республиканцам. Раньше, еще до первого штурма дамбы, они пересекались с центурионом на военных советах — сейчас предатель мог с легкостью опознать бывшего собрата по оружию; в интересах собственной операции Пикус не мог рисковать.
До сих пор лже-лейтенанта относительно успокаивал факт, что пленный легионер ничего не успел рассказать профлигатам - Бойд так и не добилась от центуриона ни слова, кроме бахвальства, угроз и замысловатых ругательств. Особой веры, что сие положение продлится вечно, Кертис не испытывал: при всей показной гуманности НКР к военнопленным, терпение полковника рано или поздно лопнет. И тогда Бойд придется выдумывать новые методы, кроме задушевных увещеваний. И не таких самодуров пытки раскалывали. В Легионе самый морально стойкий пленник через пару часов обработки уже рассказал бы все, что знает, и красочно додумал бы остальное.
Среди и без того достаточного вороха проблем гниющей вишенкой на торте возвышалась еще одна - внештатное пополнение в гарнизоне МакКаррана. Премерзкая особа из гражданских, сейчас сидевшая по другую сторону стола напротив полковника и нахально закинувшая ноги на спинку соседнего стула. Угловатая фигура и пулевые шрамы на лице отнюдь не добавляли ей шарма. Ее называли просто Курьер, и кроме доставки почты она промышляла доставлением неземного удовольствия полковнику путем вылизывания его республиканской задницы. Эта девица навязалась разруливать насущные проблемы в форте, за вознаграждение порывалась взяться за любое дело. Лейтенант Бойд обмолвилась, что эта Курьер обещала по-свойски поговорить с захваченным центурионом - препятствующим вредить военнопленному уставом она стеснена не была, а Легион ненавидела не меньше самой Бойд. И Пикусу отнюдь не нравился подобный настрой.
Пустая гильза вновь прокатилась взад-вперед, неожиданно выскользнула из-под пальцев, со звоном брякнулась на пол. Лейтенант не наклонился за ней, лишь устало сложил руки на затылке и откинулся на спинку стула. Курьер смерила его придирчивым взглядом, будто оценивала по одним лишь ей ведомым критериям. Криво ухмыльнулась; мышцы вокруг шрама остались неподвижны.
Полковник Шу предоставил карт-бланш своей новой протеже: девица шныряла по всему лагерю, задавала ненужные вопросы, выпытывала, вынюхивала. Кертис не удивился, когда днем позже она пришла к нему с известием, что полковник перепоручил ей обнаружение шпиона в лагере, поскольку розыски самого Кертиса не давали никакого результата. Читающаяся в ее глазах насмешка еще больше злила фрументария - будто эта самоуверенная разносчица почты уже наперед предчувствовала, что с легкостью расплетет ведущие к нему ниточки свидетельств. Она с пристрастием выпытывала множество деталей якобы проведенного следствия, пытаясь поймать собеседника на лжи — благо у Кертиса наличествовал заготовленный отработанный план, по которому он рассчитывал подставить местного пакостника, своими глупыми шутками уже порядком доставшего весь гарнизон. По рядовому Креншо никто скучать не станет - с его исчезновением республиканцы лишь вздохнут спокойно, а гауптвахта освободится от его постоянного пребывания. Парень регулярно взламывал чужие терминалы, оставляя там гаденькие сообщения, подсовывал петарды в унитазы, однажды умудрился затащить в дежурку часовых брамина - бедное животное несколько часов пытались спустить обратно с лестницы. В Легионе за такие выходки парня давно бы выпороли розгами или оставили на день-два проветриться на кресте — у профлигатов же наличествовали довольно своеобразные представления об армейской дисциплине.
Словом, Креншо являлся удобным вариантом, чтобы свалить грехи: его сомнительная слава не оскудеет на общем фоне. Но эта девица, Курьер, будто нутром чуяла некий подвох, и Кертису приходилось особенно тщательно взвешивать каждое слово. Беседа получилась более чем холодной. Фрументария отчаянно бесила ее мерзкая, не сходящая с лица ухмылка - ошалевшая от обретенной власти письмоносица усердно делала вид, будто владеет ситуацией. Утешало лишь одно: после выполнения основного задания по взрыву монорельса он уберется отсюда, из этого проклятого профлигатского гнездилища. Пикус надеялся, что взрывом зацепит и эту дрянь, и Силуса за компанию.
Сутки фрументарий соблюдал радиомолчание, рассчитывал повременить с отчетами и временно затаиться. Курьер прекратила шнырять по лагерю и всерьез занялась пленным центурионом - вместо Бойд вела с ним длительные дискуссии наедине; Кертис отнесся к ее деятельности философски. Уж если матерая фронтовая командирша Бойд не смогла расколоть легионера, то что сможет сотворить другая баба — штатская выскочка даже без должной закалки. Шпион изначально скептично отнесся к отнюдь не новаторским методам, пока не услышал краем уха, что беседы Курьера с пленником дают результаты: республиканская подстилка уже готовит отчет для полковника. Вот тогда Пикус всерьез занервничал и по-иному воспринял изначально недооцененную угрозу.
Обеспокоенный фрументарий все же решил связаться со штабом: Вульпес Инкульта, глава разведки Легиона, должен быть немедленно проинформирован. Пусть сам решает, как поступить. Командование соотносило начало подрывной операции с более масштабной, неведомой Пикусу стратегией, но теперь из-за этой бабы сам план Легиона находился под угрозой. А уж если заговорит Силус...
Возможно, в загашнике у Инкульты есть и другие шпионы в МакКарране, о которых в целях безопасности не знал Кертис — тогда Курьера можно быстро убрать, не подвергая опасности алиби фрументария, ответственного за взрыв монорельса.
Терзаемый мрачными мыслями, Пикус под покровом ночи брел к зданию терминала, шарахаясь от каждой тени. Самоубийственная затея под усилившимся надзором, но иного выхода шпион не видел. До радиорубки он добрался без приключений: никаких патрулей, никаких засад, все по-прежнему — только храп часового, эхом отдающийся по всему плацу. Терминал связи тоже оказался пуст; Кертис поднялся к пульту, развернул кресло, привычно опустился на рваную прохудившуюся обшивку, как вдруг под ним что-то зашуршало. Фрументарий с удивлением извлек из-под седалища обрывок бумаги — рисунок. Карманным фонариком Пикус подсветил накаляканный карандашный шарж, который обычный человек счел бы больным плодом разгулявшегося воображения художника. В бочке сидела остроносая птица — долговязая, будто отощавшая лысая ворона, причем явно обозленная своим положением. Бочку затыкал шерстяным задом довольный койот, помахивающий неестественно пушистым хвостом. Всем своим видом койот демонстрировал крайнюю невозмутимость. Возле бочки бродил двухголовый яо-гай — еще один каприз не природы, но человеческой фантазии — зверь, существующий в реальном мире только на флаге НКР.
С минуту Пикус разглядывал рисунок, затем кусочки головоломки сложились воедино. Рука его задрожала, напряжение мышц резко спало. Он откинулся в кресле, по лицу расползлась довольная улыбка облегчения.
Птица в бочке с неестественно вытянутым клювом — не кто иной, как picus viridis, однажды виденный легионером в иллюстрированной энциклопедии. Дятел. Неведомое существо, чье краткое название когда-то показалось звучным молодому рекруту-легионеру — звучным настолько, что позже он выбрал его в качестве имени. Ироничная судьба будто в насмешку подстроила его карьеру, переведя с поля боя в разведчики, из солдат в стукача.
«Не высовывайся», - словно намекал дятлу пушистый койот на бочке — который был отнюдь не койот. Вульпес Инкульта - тот еще лис... От сердца у фрументария отлегло.
Он не один. Кто-то еще из Легиона действует в МакКарране и держит ситуацию под контролем. Или думает, что держит — но, в любом случае, это уже вне компетенции Кертиса.
Успокоившись, шпион столь же тихо выскользнул из радиорубки. Из предосторожности рисунок он сжег. Без особых сожалений, поскольку его культурная ценность стремилась к каракулям одаренных талантов, от избытка времени малюющих детальные непотребства на стенках сортиров. Этой ночью фрументарий спал мирным сном праведника: в кои-то веки за чередой неприятностей мелькнул многообещающий лучик надежды. Реальная поддержка, которая неизмеримо много значила для человека, привыкшего рассчитывать лишь на себя.
Но солнечное мохавское утро встретило его отнюдь не радостными новостями. Лагерь гудел, взбудораженный последними событиями; смена часовых в дежурке доложила лейтенанту Кертису об инциденте, подробности он узнал уже в столовой за не лезущим в горло завтраком. Эта странная почтальонша зарезала Силуса во время допроса. Ударила ножом в шею несколько раз, прежде чем охрана сумела ее оттащить. Пленника спасти не успели, а взбешенная Курьер яростно вырывалась, пока ее не заперли на гауптвахте.
Позже выяснилось, что центурион как-то спровоцировал ее: словом или делом, никто не уследил, поскольку охранники как раз «отвернулись всего на минутку». Кертис не удивлялся: такие отлучки с целью выпить чаю или чего покрепче регулярно практиковались на постах; Бойд смотрела на такие вольности сквозь пальцы — в самом деле, не выскочит же пленник сам из запертой камеры! Какой неожиданностью для республиканцев оказалось, что дисциплина все же создана для того, чтобы ее соблюдать.
Полковник Шу, возлагавший такие надежды на свою протеже, долго и тщательно проводил разъяснительную беседу с Курьером в карцере. Затем, к удивлению всего лагеря, девушку выпустили. Выяснилось, что она все же получила от легионера необходимые сведения, а полковник, похоже, проникся ее драматическим порывом. К слову говоря, о смерти пленника никто не сожалел - многие даже дружески похлопывали Курьера по плечу, одобряя поступок.
Для Кертиса смерть Силуса тоже стала немалым облегчением, но вот готовящийся отчет теперь занимал все его мысли. Через час было назначено совещание штаба. Прямо хоть самому бросаться на злополучную девку с ножом, мотивируя смертоубийство оскорблением собственного достоинства. Или кровной местью всем почтальонам по аналогии с исступленной местью девицы всем легионерам. Марс знает, что она там навешала на уши полковнику в свое оправдание... Может, напела, что дыры от пуль на лице ей как раз солдаты Легиона оставили.
В кабинет Шу на офицерский совет Кертис шел, словно на эшафот. Этот гад Силус мог ведь заложить и его заодно, если владел информацией. Таинственный единомышленник с художественным талантом, похоже, залег на дно. Призрачным утешением казалось лишь, что утечка о планах Легиона дойдет до Пикуса из первых рук и он сможет известить командование. Если только эта Курьер теперь вплотную не займется поисками шпиона: как бы самому не оказаться с ножом в горле над рацией - что за глупая смерть от рук взбешенной бабы...
Офицеры расселись, приготовившись слушать выступление одного актера; Курьер заготовила внушительную стопку листов для монолога. Но перед присутствующими она отнюдь не красовалась: наоборот, будто пыталась слиться со своим стулом. Голос нервно подрагивал — легко поверить, будто совсем недавно пережила серьезное нервное потрясение.
Кертис с мрачной миной скрестил руки на груди, сверлил Курьера взглядом, желая девице жуткой смерти в различных вариациях. Но уже с середины первого листа отчета его глаза округлились в удивлении, с лица сошла кислая гримаса, сменившись недоверием. Уже на второй странице Пикус мысленно аплодировал Силусу, желая парню всяческих благ на небесах. Ни единое слово отчета не соответствовало действительности. Хорошо продуманная дезинформация: та самая тонкая грань между реальными фактами и гиперболой, что в вымысел становится легко поверить, да только эта доверчивость становится фатальной для противника. Настолько филигранная работа, опасно близкая к истине, и все же бесконечно далекая от нее, что фрументарий уже готов был поверить, что Силус специально сдал свою центурию в ходе шпионской операции, чтобы попасть в плен и дезинформировать НКР о планах Легиона.
прода в комментах
Бета: Химера
Размер: миди, 9277 слов
Фандом: Fallout: New Vegas
Пейринг/Персонажи: Силус, Рональд Кертис, жКурьер, оригинальные персонажи Легиона
Категория: джен, гет
Краткое содержание: мозаика разрозненных историй - modus vivendi Легиона. Своеобразная сайд-стори к "Демонам на острие иглы"
читать
Жестянщик
Декан протянул восторженное: «Уууу» и заерзал, сильнее прижимаясь к оптическому прицелу. Рекруты за его спиной рванули к насыпному валу, вглядываясь в размытый горизонт в том же направлении. Среди барханов мельтешил приземистый, массивный силуэт, издали детально не разглядеть. Фигура двигалась рывками, подолгу замирая, будто прислушиваясь. Пару раз припадала к земле.
Ленни вытер слезящиеся от слепящего солнца глаза и осторожно спросил декана:
- Коготь Смерти?
Едва отстранившись от прицела, офицер мотнул головой и вновь жадно прильнул к глазку; рекруты давно поняли, что от Атера Мантиса так просто не дождешься лишнего слова, но любопытство распирало обоих. Ленни продолжил гадать:
- Супермутант?
Второй рекрут, Койот, нетерпеливо подался вперед и подхватил расспросы:
- Может, рейнджер? Говорят, они здоровенные...
- Заткнитесь, - прошипел Мантис. Выпрямился и убрал винтовку за спину. Приподнял разукрашенный цветными перьями шлем, почесывая висок.
- Жестянщик там. Один.
- Кто? - переспросил Койот. Парень прибыл в Легион с востока из какого-то Марсом забытого племени. Совсем отсталые дикари; новобранцев долго пришлось переучивать с их странного исковерканного говора. Изначально рекрута звали Сын Койота, но когда имя начало порождать слишком много обидных кличек, парень предпочел сократиться до просто Койота. Возможно, в дальнейшем заслужит новое имя на языке Марса, но пока до наград малоопытному сопляку еще далеко.
- Жестянщик, - терпеливо пояснил Ленни недалекому собрату по оружию. - Братство Стали. Такое племя с хорошим снаряжением и тяжеленными доспехами. Трое Жестянщиков способны целый контуберний в лепешку раскатать. Только этот почему-то один. Странно...
- Ранен, - коротко бросил Атер Мантис. Оправил тунику и легким прыжком перемахнул через насыпь наблюдательного пункта. Требовательно повел рукой, призывая рекрутов следовать за собой.
У Ленни загорелись глаза. Раненый Жестянщик — редкая удача! Если им удастся захватить столь ценную добычу, то Ленни, вероятно, светит повышение до рядового легионера. На трофейное оружие, пластины брони или даже нижнюю одежду рассчитывать не приходится: все, как падальщики, растащат офицеры, рекрутам разве что пара гаек перепадет. На бусы, рабыням раздаривать.
Декан скользил меж холмов, словно юркая ящерица, дикарь Койот едва ли проигрывал ему в ловкости. Ленни отставал, но Мантис снисходительно относился к неуклюжему рекруту, принимая в расчет содержимое заплечной перевязи юнца. В двухстах футах от цели декан вновь остановился; легионеры разглядывали Жестянщика со спины - тот едва волочил ноги. Койот присел на корточки, тронул кончиками пальцев неровный след на песке, определяя распределение давления.
- Что-то с бедром, серьезное, - тихо произнес рекрут. Ленни надменно фыркнул:
- Просто сервопривод поврежден, он всю тяжесть брони на одной ноге тащит.
- Кровь вон там. Это рана, - твердо возразил Койот, едва ли полностью поняв объяснения напарника. Мантис негодующе зашипел, призывая подчиненных к тишине. Вновь приложился к оптике, осматривая холмы далеко впереди. Рекруты завороженно наблюдали за хромающим рыцарем Братства Стали; неожиданно Жестянщик упал на одно колено, замер на несколько долгих секунд, затем вновь поднялся с видимым усилием и продолжил свой путь в песках.
- Помирает, гад, - ухмыльнулся Койот. - Голыми руками можно брать.
- Вон тот ствол, видишь, за ним по песку волочится? - скептически ухмыльнулся Ленни. - Если этот помирающий в тебя из него пульнет, пепла даже не...
- Оба заткнулись. Еще один звук - и по пять плетей в лагере каждому.
Рекруты замолчали. Марс свидетель, Мантис очень снисходительный и терпеливый наставник в отличие от многих, но и его выдержка не бесконечна.
Наклонившись к Ленни, офицер указал рекруту на сужающийся проход между холмами:
- Там ставь мину, мы с Койотом его направим.
Ленни кивнул, пробормотал на одном дыхании: «Будет-исполнено-префектус» и поспешно направился в обход Жестянщика. Койот и Мантис тоже разделились: вооруженный лишь копьем и мачете рекрут отвлекал врага на себя, декан прикрывал с фланга огнестрелом.
Человек в силовой броне испуганно завертелся, пытаясь оценить силы противника. Атер Мантис сменил позицию в холмах, умело вынуждая жертву отступать к расставленной ловушке. Койот дико заулюлюкал, переключая внимание Рыцаря Братства, затем метнул копье и скрылся за холмом. Наконечник лязгнул о нагрудную пластину, выбив искру при ударе, Жестянщик пошатнулся и выстрелил в сторону скрывшегося рекрута. Мантис недовольно скривился: надо отучать мальчишку от дикарских замашек, негоже легионеру орать, словно оборванному диссолюту из земляной норы. Однако Жестянщик среагировал на подначку и, посчитав рекрута легкой добычей, устремился за ним. Ленни уже закончил возиться с минами и теперь обошел рыцаря Братства с фланга; его плохонький девятимиллиметровый браунинг давал одну осечку на три-четыре выстрела, но для рекрута разжиться даже таким оружием считалось счастьем. Впрочем, человек в силовой броне едва ли принимал его атаки всерьез.
Койот пронзительно взвизгнул, будто помирающий кротокрыс, когда лазерный луч опалил ему плечо. И все же продолжал вести врага за собой в каньон; парню удалось скрыться из-под прямого обстрела, пока неповоротливый Жестянщик волочился за ним. Рекрут ловко обогнул ловушку и взобрался по крутому склону на гребень холма. Даже если жертва что-то заподозрила, завидев сужающийся проем в холмах, то выбора у нее не оставалось: сзади уже подступали вооруженные огнестрелом враги.
Взрыв прогремел оглушительно, отдаваясь эхом в далеких скалах. Три мины сдетонировали поочередно, накрыв вход в каньон непроглядным облаком пыли. Мантис почувствовал, как почва под ним зашевелилась, отслоившийся пласт песка пополз вниз. Декан вновь сменил позицию, оказавшись на краю обрыва над поверженным врагом. Про себя удовлетворенно отметил, что его рекруты без дополнительных указаний взяли жертву в кольцо.
Взметнувшаяся пыль понемногу рассеялась под пустынным ветром. Лужа крови растеклась на песке мокрым черным пятном; человек еще шевелился, из последних сил тянулся к разнесенной вдребезги лазерной винтовке. Ноги неестественно вывернуты...
Мантис все же нашел оптимальный угол для прицела: пуля вошла в сочленение доспеха, крепящее плечевую пластину к торсу брони. Приглушенный шлемом крик боли: Жестянщик дернулся, попытался рефлекторно дотянуться здоровой рукой до раны, но ладонь безвольно упала на песок, не достигнув цели. Скрюченные пальцы била мелкая дрожь.
Койот издал гортанный боевой клич и вскинул мачете с торжеством победителя. Пожалуй, и вправду пора отучать парня так дико орать... Декан жестом приказал рекрутам оставаться на месте, сам осторожно спустился к Жестянщику, не сводя с него прицела винтовки. Провокационно тронул дулом его шлем, в любой миг ожидая, что враг вскинет руку в попытке забрать оружие. Из-под шлема доносилось лишь сбивчивое хриплое дыхание.
Повелительный кивок в сторону Ленни; парень резво подскочил к Жестянщику и проворно отстегнул зажимы на воротнике брони; рыцарь Братства не пошевелился. Рекрут быстро стянул с него шлем и отбросил в сторону, словно тот жег ему руки.
Декан наклонился вперед, разглядывая чужака. Слипшиеся волосы, бледное лицо, многодневная щетина. На вид чуть младше самого Мантиса. Глаза закатились, но пока еще жив, кровавые пузыри в уголках рта вздуваются от рваного дыхания.
Контрольный в голову.
- Раздевайте.
Силовую броню тяжело тащить даже вдвоем, особенно когда путь до лагеря занимает шесть миль. Атер Мантис видел, что ребята устали после короткого боя, да и не находил ничего зазорного в том, что обломки доспеха потащат волоком по песку — все равно в лагере растерзают на части, себе он уже успел отодрать наручи и наплечник.
Декан не учел лишь переменчивого ветра, не успевшего замести следы на песке: на серо-желтой почве пустоши от силовой брони осталась тяжелая борозда, хорошо видимая издали. Также не учел декан, что по следу рыцаря Братства уже до Легиона шли иные преследователи...
Ленни вытер слезящиеся от слепящего солнца глаза и осторожно спросил декана:
- Коготь Смерти?
Едва отстранившись от прицела, офицер мотнул головой и вновь жадно прильнул к глазку; рекруты давно поняли, что от Атера Мантиса так просто не дождешься лишнего слова, но любопытство распирало обоих. Ленни продолжил гадать:
- Супермутант?
Второй рекрут, Койот, нетерпеливо подался вперед и подхватил расспросы:
- Может, рейнджер? Говорят, они здоровенные...
- Заткнитесь, - прошипел Мантис. Выпрямился и убрал винтовку за спину. Приподнял разукрашенный цветными перьями шлем, почесывая висок.
- Жестянщик там. Один.
- Кто? - переспросил Койот. Парень прибыл в Легион с востока из какого-то Марсом забытого племени. Совсем отсталые дикари; новобранцев долго пришлось переучивать с их странного исковерканного говора. Изначально рекрута звали Сын Койота, но когда имя начало порождать слишком много обидных кличек, парень предпочел сократиться до просто Койота. Возможно, в дальнейшем заслужит новое имя на языке Марса, но пока до наград малоопытному сопляку еще далеко.
- Жестянщик, - терпеливо пояснил Ленни недалекому собрату по оружию. - Братство Стали. Такое племя с хорошим снаряжением и тяжеленными доспехами. Трое Жестянщиков способны целый контуберний в лепешку раскатать. Только этот почему-то один. Странно...
- Ранен, - коротко бросил Атер Мантис. Оправил тунику и легким прыжком перемахнул через насыпь наблюдательного пункта. Требовательно повел рукой, призывая рекрутов следовать за собой.
У Ленни загорелись глаза. Раненый Жестянщик — редкая удача! Если им удастся захватить столь ценную добычу, то Ленни, вероятно, светит повышение до рядового легионера. На трофейное оружие, пластины брони или даже нижнюю одежду рассчитывать не приходится: все, как падальщики, растащат офицеры, рекрутам разве что пара гаек перепадет. На бусы, рабыням раздаривать.
Декан скользил меж холмов, словно юркая ящерица, дикарь Койот едва ли проигрывал ему в ловкости. Ленни отставал, но Мантис снисходительно относился к неуклюжему рекруту, принимая в расчет содержимое заплечной перевязи юнца. В двухстах футах от цели декан вновь остановился; легионеры разглядывали Жестянщика со спины - тот едва волочил ноги. Койот присел на корточки, тронул кончиками пальцев неровный след на песке, определяя распределение давления.
- Что-то с бедром, серьезное, - тихо произнес рекрут. Ленни надменно фыркнул:
- Просто сервопривод поврежден, он всю тяжесть брони на одной ноге тащит.
- Кровь вон там. Это рана, - твердо возразил Койот, едва ли полностью поняв объяснения напарника. Мантис негодующе зашипел, призывая подчиненных к тишине. Вновь приложился к оптике, осматривая холмы далеко впереди. Рекруты завороженно наблюдали за хромающим рыцарем Братства Стали; неожиданно Жестянщик упал на одно колено, замер на несколько долгих секунд, затем вновь поднялся с видимым усилием и продолжил свой путь в песках.
- Помирает, гад, - ухмыльнулся Койот. - Голыми руками можно брать.
- Вон тот ствол, видишь, за ним по песку волочится? - скептически ухмыльнулся Ленни. - Если этот помирающий в тебя из него пульнет, пепла даже не...
- Оба заткнулись. Еще один звук - и по пять плетей в лагере каждому.
Рекруты замолчали. Марс свидетель, Мантис очень снисходительный и терпеливый наставник в отличие от многих, но и его выдержка не бесконечна.
Наклонившись к Ленни, офицер указал рекруту на сужающийся проход между холмами:
- Там ставь мину, мы с Койотом его направим.
Ленни кивнул, пробормотал на одном дыхании: «Будет-исполнено-префектус» и поспешно направился в обход Жестянщика. Койот и Мантис тоже разделились: вооруженный лишь копьем и мачете рекрут отвлекал врага на себя, декан прикрывал с фланга огнестрелом.
Человек в силовой броне испуганно завертелся, пытаясь оценить силы противника. Атер Мантис сменил позицию в холмах, умело вынуждая жертву отступать к расставленной ловушке. Койот дико заулюлюкал, переключая внимание Рыцаря Братства, затем метнул копье и скрылся за холмом. Наконечник лязгнул о нагрудную пластину, выбив искру при ударе, Жестянщик пошатнулся и выстрелил в сторону скрывшегося рекрута. Мантис недовольно скривился: надо отучать мальчишку от дикарских замашек, негоже легионеру орать, словно оборванному диссолюту из земляной норы. Однако Жестянщик среагировал на подначку и, посчитав рекрута легкой добычей, устремился за ним. Ленни уже закончил возиться с минами и теперь обошел рыцаря Братства с фланга; его плохонький девятимиллиметровый браунинг давал одну осечку на три-четыре выстрела, но для рекрута разжиться даже таким оружием считалось счастьем. Впрочем, человек в силовой броне едва ли принимал его атаки всерьез.
Койот пронзительно взвизгнул, будто помирающий кротокрыс, когда лазерный луч опалил ему плечо. И все же продолжал вести врага за собой в каньон; парню удалось скрыться из-под прямого обстрела, пока неповоротливый Жестянщик волочился за ним. Рекрут ловко обогнул ловушку и взобрался по крутому склону на гребень холма. Даже если жертва что-то заподозрила, завидев сужающийся проем в холмах, то выбора у нее не оставалось: сзади уже подступали вооруженные огнестрелом враги.
Взрыв прогремел оглушительно, отдаваясь эхом в далеких скалах. Три мины сдетонировали поочередно, накрыв вход в каньон непроглядным облаком пыли. Мантис почувствовал, как почва под ним зашевелилась, отслоившийся пласт песка пополз вниз. Декан вновь сменил позицию, оказавшись на краю обрыва над поверженным врагом. Про себя удовлетворенно отметил, что его рекруты без дополнительных указаний взяли жертву в кольцо.
Взметнувшаяся пыль понемногу рассеялась под пустынным ветром. Лужа крови растеклась на песке мокрым черным пятном; человек еще шевелился, из последних сил тянулся к разнесенной вдребезги лазерной винтовке. Ноги неестественно вывернуты...
Мантис все же нашел оптимальный угол для прицела: пуля вошла в сочленение доспеха, крепящее плечевую пластину к торсу брони. Приглушенный шлемом крик боли: Жестянщик дернулся, попытался рефлекторно дотянуться здоровой рукой до раны, но ладонь безвольно упала на песок, не достигнув цели. Скрюченные пальцы била мелкая дрожь.
Койот издал гортанный боевой клич и вскинул мачете с торжеством победителя. Пожалуй, и вправду пора отучать парня так дико орать... Декан жестом приказал рекрутам оставаться на месте, сам осторожно спустился к Жестянщику, не сводя с него прицела винтовки. Провокационно тронул дулом его шлем, в любой миг ожидая, что враг вскинет руку в попытке забрать оружие. Из-под шлема доносилось лишь сбивчивое хриплое дыхание.
Повелительный кивок в сторону Ленни; парень резво подскочил к Жестянщику и проворно отстегнул зажимы на воротнике брони; рыцарь Братства не пошевелился. Рекрут быстро стянул с него шлем и отбросил в сторону, словно тот жег ему руки.
Декан наклонился вперед, разглядывая чужака. Слипшиеся волосы, бледное лицо, многодневная щетина. На вид чуть младше самого Мантиса. Глаза закатились, но пока еще жив, кровавые пузыри в уголках рта вздуваются от рваного дыхания.
Контрольный в голову.
- Раздевайте.
Силовую броню тяжело тащить даже вдвоем, особенно когда путь до лагеря занимает шесть миль. Атер Мантис видел, что ребята устали после короткого боя, да и не находил ничего зазорного в том, что обломки доспеха потащат волоком по песку — все равно в лагере растерзают на части, себе он уже успел отодрать наручи и наплечник.
Декан не учел лишь переменчивого ветра, не успевшего замести следы на песке: на серо-желтой почве пустоши от силовой брони осталась тяжелая борозда, хорошо видимая издали. Также не учел декан, что по следу рыцаря Братства уже до Легиона шли иные преследователи...
Портной
Этот рекрут с востока, Койот, пострадал не впечатляюще: больше скулил от страха при виде своих вздувшихся ожогов, нежели испытывал настоящую боль. Дейзи видела не раз, что такое «настоящая боль». Когда раскраиваешь тело наживую, вычищаешь рану и портняжной иглой зашиваешь края. Или вытаскиваешь глубоко засевшую в мышцах подпиленную пулю, раскрывшуюся в мясе стальным цветком. Брок в этом случае не помогает. Корень зандер облегчит боль, разве что, если зажать его промеж зубов - для самоуспокоения. У Дейзи припасен запас алкоголя для обезболивания и пара стимпаков - на самый крайний случай, только для офицеров, и то далеко не для каждого: некоторые даже за намек на использование запрещенных в Легионе веществ пригрозят отправить рабыню на крест. Пока никто еще, правда, не привел угрозу в исполнение: или не оправились от ран, или же благодарность за спасение жизни затмила тяжесть проступка медички. Пока что Дейзи везло. Во фронтовом отряде рабыням вообще везет больше обычного: на передовой у людей иной взгляд на окружение, нежели в тыловых подразделениях. Здесь никто со скуки не станет издеваться над лагерной девкой. Люди честнее, искреннее при постоянном ожидании смерти, особенно когда знают, что их потенциальное спасение в руках вот этой оборванки из лазарета — случись что, может по затаенной злобе так вылечить, что жить не захочется.
Молодой рекрут обхватил здоровой рукой свежую повязку и тихо шипел сквозь стиснутые зубы. То ли еще будет, мальчик — настоящие стычки с врагом даже не начались... Койот морщился от боли, но просить целебный порошок в присутствии декана не решался, дабы не выглядеть мягкотелым слабаком — возможно, придет в лазарет позже, вечером, чтобы попросить обезболивающее перед сном. Все эти мужчины пытались внушить другим, будто тела их отлиты из стали, что им неведомы страдания, но Дейзи как никто иной знала, сколь уязвимы они, когда в палатке лазарета нет больше никого, кроме нее.
Атер Мантис стоял неподалеку - прислонился к столбу и скрестил на груди руки; хмурился, наблюдая за перевязкой раненого подчиненного. Дейзи знала, что после серии боевых операций по подрыву каналов снабжения НКР в Мохаве из контуберния Мантиса в живых осталось лишь трое, а присланные из тыла на замену новобранцы отнюдь не впечатляли декана своими воинскими навыками. Глядя на погруженного в мрачные думы легионера, Дейзи чувствовала схожую обеспокоенность. Сочувствие. Она всегда симпатизировала Атеру - этот сдержанный, немногословный офицер нравился ей.
Обычно он всегда приносил после вылазок в пустоши целебные коренья для лазарета: не встречаясь с медичкой взглядом, вытряхивал содержимое запачканной землей сумки и тихо уходил, не дожидаясь благодарностей. Солдат под его началом нечасто приходилось перевязывать после порки розгами или плетью, и тем не менее дисциплина в его отряде всегда была образцовая. Мантис из тех редких парней, кто не станет принуждать сопротивляющуюся рабыню, когда обычный отпор «для проформы» перейдет в слезы. Мантис... в конце концов, красивый мужчина — высокий, стройный, с некой обаятельной нескладностью долговязого тела. Но его кажущаяся худоба на поверку оборачивалась рельефными жгутами мускулов, сутулая фигура в бою преображалась, неуклюжесть сменялась стремительной точностью движений, словно имя свое Мантис заслужил некогда лишь за внешние данные.
Пожалуй, если бы однажды вместо прочих рабынь декан обратил свое внимание на нее, на Дейзи, она бы не сопротивлялась. Совсем.
Но симпатии женщин Легиона нечасто встречают ответный отклик. Пока другой офицер, Фриний, предъявляет свои права на медичку как на личную рабыню, никто иной и не взглянет в ее сторону, не желая зарождать конфликт. Разве что центурион, возникни у него такое желание, мог без последствий взять ее силой, но такого желания у Силуса не возникало. И к лучшему... Дейзи всегда пугал этот суровый мужчина. Ходили слухи, что своим рабам центурион всегда затягивал ошейник чуть туже, чем следовало, чтобы они каждую минуту могли ощущать, что являются его собственностью. Дейзи никогда не спрашивала, правда это или нет. Не всем россказням стоило верить: кто-то утверждал, что Аурелий, квартирующийся в Коттонвуде, съедает провинившихся пленников. А в последние недели палатки кипели сплетнями, будто Инкульта позволяет своей диссолютской наложнице безнаказанно убивать легионеров, косо посмотревших в ее сторону. Дейзи сомневалась, что хоть часть из муссирующихся слухов правда: в конце концов, те же люди до сих пор утверждали, будто старый легат, Горелый, все еще жив...
Этим вечером у костра рабов тоже не обошлось без пересудов: рассказывали, как утром Атер Мантис с двумя рекрутами убил рыцаря Братства Стали. История на глазах обрастала чудесными подробностями: будто жестянщик был девяти футов росту. И гулем. И к тому же женщиной. И, возможно, рейнджером. Тела ведь никто не видел...
У претория, располагавшегося в центре лагеря в довоенной подстанции, сегодня тоже было шумно - чествовали декана и делили трофеи. Дейзи, как и прочим невольникам, не было дела до этой суеты. После ужина девушка привычно зачерпнула ведро воды из колодца и направилась к окраине лагеря.
Фриний сегодня вряд ли станет искать ее общества: он с рассвета торчал на тренировочной площадке, словно репутации одного из лучших бойцов центурии для него было недостаточно и он намеревался затмить славу самого Мясника. Даже если станет разыскивать — ночь сегодня чертовски темная, безлунная, Фриний вряд ли отправится шариться по палаткам рабов. Выйдет на середину лагеря, проорет пару раз ее имя да и успокоится, так и не дождавшись ответа — уставший за день, пойдет спать. Наутро разве что отвесит вялую оплеуху за непослушание, а то и вовсе забудет.
За долгие месяцы, проведенные с ним, Дейзи успела изучить нрав декана: распалялся страстью к ней он разве что перед серьезным боем, когда требовалось снять нервное напряжение. В остальное время изматывающие тренировки вполне компенсировали мужчине половую жизнь. Девушка давно смирились, даже преодолела отвращение к легионеру: многим ее подругам приходилось делить койку не с одним мужчиной и далеко не в столь редком распорядке.
Вытоптанная дорожка вела вдоль частокола, прохладный ветер из пустыни развеивал дым костров и застарелую вонь кухонного варева, выгребной ямы, немытых тел — запахи, сопутствующие любому человеческому поселению. Дейзи мимоходом кивнула патрульным у главных ворот, запалила факел и выскользнула за пределы лагеря. Неспешно побрела вдоль ограды; факел рваным кругом света освещал ей путь, хотя Дейзи могла даже в темноте вслепую пройти привычным маршрутом - в трех сотнях футов к югу от лагеря в лощине раскинулись заросли кустарника. Небольшой огород — огненные бутоны брока и несколько жиденьких пучков дикорастущего зандера, вскоре обещавшие дать урожай. Иногда под сенью чахлых деревьев можно было найти едва созревшие сладковатые стручки мескита, еще не оборванные патрульными. Ежевечерний ритуал неизменно приводил девушку сюда: ополоснуться из ведра вдали от вездесущих взоров и остатками воды полить грядки.
Ее ошейник с детонатором должен был являться гарантией, что рабыня не сбежит. Отойдешь за пределы действия сигнала и разлетится голова кровавым взрывом... пару раз медичка видела тела беглых рабов — то, что от них осталось. Неприятное зрелище даже для привычного к виду крови человека. Впрочем, Дейзи давно убедилась, что многие легенды и слухи Легиона — всего лишь легенды, не более... Ее собственный детонирующий ошейник не работал, она твердо знала это уже давно.
Однажды после передислокации центурии Дейзи так же вышла за пределы лагеря разведать новую местность — обычная практика для рабов из лазарета, поскольку лекарственные растения всегда находятся в первоочередном списке потребностей. В тот раз ее поиски не увенчались успехом - медичка долго плутала в окрестных холмах, пока не поняла, что безнадежно потеряла дорогу обратно. Сначала ее долго терзали нерадостные перспективы запоздалого возвращения: старый брюзга Ричардс, декан шестого контуберния, наорет на нее за вовремя не смененную повязку. А если Дейзи не вернется к утру, то в лагере точно решат, что она сбежала, и вот тогда наказание будет суровым.
Когда начало темнеть, страх подступил с новой силой - Дейзи запаниковала. Где-то за скальной грядой выли койоты, оружия у девушки, разумеется, не было... Позже пришла запоздалая мысль, что если она удалится слишком далеко от лагеря, то ошейник взорвется. Но Дейзи проходила милю за милей, петляя в холмах и полностью потеряв ориентиры, а ошейник даже не пикнул, не мигнул тревожной красной вспышкой. Этот факт она осознала и обдумала значительно позже; на ее счастье, до наступления ночи ей удалось натолкнуться на возвращающийся из разведки отряд легионеров. По странному совпадению это был контуберний ее Фриния. Дейзи со слезами бросилась на шею декану, тот рассеянно обнял перепуганную девушку, сохраняя непроницаемое выражение лица в присутствии своих подчиненных. Кажется, легионер так и не сообразил, что ошейник его собственности неисправен, хотя Дейзи позже пришла к заключению, что такая ситуация могла возникнуть не у нее одной. Свежепойманные «трофеи» нуждались в особом контроле, но прожившие не один год в Легионе рабы чаще всего вообще не носили ошейника. Многих сдерживал страх перед наказанием за попытки бежать, другие же просто свыклись со своим положением.
Дейзи попала в Легион пять лет назад, незадолго перед первой битвой за дамбу Гувера. Небольшая ферма на границе восточных земель НКР с трудом могла прокормить многочисленную семью, голод был извечным спутником Дейзи с малых лет. Ее мать умерла от лихорадки, отца убили рейдеры, когда Дейзи было четырнадцать. Старший брат ушел в Нью-Рино на заработки, да так и не вернулся. Годом позже сестра скончалась от внутреннего кровотечения — неудачная попытка аборта после того, как с ней позабавился отряд республиканских солдат, двигающихся через их земли к станции Гелиос, в зону боевых действий с Братством Стали. Младшие дети остались на попечении Дейзи, да только едва ли могла щуплая девчонка обработать в одиночку поля, разграбленные прокатившейся по ним войной.
Потом пришел Легион. Никто ничего не спрашивал, не уговаривал - ее просто увели с остальными детьми. Дейзи знала, что младших братьев отдали в рекрутские казармы в тылах, и эта участь отнюдь не печалила ее — по крайней мере, теперь они сыты и под защитой... Сама она попала в центурию Силуса на южном фронте — сначала чистила браминов, затем прибилась к лазарету. Новый статус рабыни не казался ей жутким или несправедливым. Большинство гражданских в тылу назывались «рабами», хотя исполняли разные функции и обладали достаточной свободой. Иной раб из Флагстаффа имел порой больше влияния, чем армейский офицер, если умудрялся умело вписаться в общество. Управляющие поместьями фронтовых центурионов зачастую почитались не меньше их хозяев, а механики и оружейники, сколотившие состояния на индивидуальных заказах, порой даже не удосуживались купить себе вольную, поскольку рабы не платят налог...
Дейзи не жаловалась на новую жизнь, познав гораздо худшие бедствия. Ее положение в качестве невольницы обуславливалось лишь тем, что теперь девушка не могла покинуть Легион, вся ее жизнь была намертво связана с империей Сына Марса. Если станешь служить системе, то будешь вознагражден, пойдешь наперекор — наказание не заставит себя ждать. Что касается мужчин — в этом мире дикарей, рейдеров и городских цивилизованных ублюдков любая женщина едва ли защищена от насильников. Другой вопрос, что легионеры, по крайней мере, редко проявляют жестокость к армейским рабыням: ни до травм избитая, ни необдуманно обрюхаченная рабочая сила в сопровождающих фронт обозах не нужна. Случись что — ублюдку самому же перепадет за необузданность дурного нрава.
Поэтому когда Дейзи осознала, что ничто не удерживает ее в лагере, то сама мысль о бегстве показалась ей безумной. Кому она нужна в Пустошах, кто ее ждет за пределами этого частокола? Добредет до первого отряда бандитов — и конец. Если найдут республиканцы и даже оставят целой и невредимой, то вряд ли станут устраивать ее судьбу — кому нужна девчонка без оружия и особых навыков выживания? Ни один человек с готовностью не предоставит еду и крышу над головой, никто не станет защищать, а призрачная возможность отрабатывать свой кусок на свободе вряд ли сулит меньшие унижения, чем здесь, в ставшей уже привычной центурии. Дейзи предпочитала жить в рабстве, а не умереть свободной, растерзанной в Пустоши стаей хищников в первый же день существования независимым человеком.
Часовые давно привыкли к ее ночным вылазкам: легионеры знали, что медичка может подолгу бродить по окрестностям лагеря в поисках кореньев, но всегда возвращается обратно. Обычно ее присутствие просто не замечали - на шутки Дейзи не реагировала, разговаривала редко, не пыталась снискать для себя привилегий, заискивая и подлизываясь, как иные рабыни. Серая незаметная тень, малоинтересная уже потому, что права на нее как на женщину предъявлял командующий офицер.
Дейзи внимательно смотрела под ноги, стараясь не расплескать из ведра воду. Протоптанная тропинка петляла вдоль внешнего рва, свет факела вырывал из темноты лишь небольшой круг света в беззвездной ночи. В эти сутки окрестности лагеря патрулировал контуберний Атера Мантиса, и Дейзи лелеяла тайную надежду повстречать на пути декана, обходящего посты, но только Мантис наверняка сейчас в лагере, в самом центре событий. Из-за ограды долетали возгласы собравшихся у претория легионеров, кто-то громко, заразительно смеялся. Сам преторий — заброшенная электрическая подстанция, обросшая пылью развалюха без окон — возвышался над частоколом массивным черным блоком в тусклых отблесках костров. Преторий лишь по названию, но не по факту - командиру центурии положено находиться в укрепленном сердце лагеря, но Силус ненавидел этот затхлый каменный мешок, предпочитая с большей радостью спать в походной палатке на воздухе вместе со своими людьми. Ветераны журили его за излишнее панибратство, но офицер резко огрызался на нападки. Возможно, именно поэтому последние недели у центуриона преобладало столь отвратительное настроение...
Привычным маршрутом Дейзи приблизилась к зарослям кустарника, свернула в низину, где мрак соткался сплошным черным пятном, тесным переплетением ветвей акации и мескита. Девушка не чувствовала опасности, как вдруг неожиданный громкий шорох заставил ее резко остановиться, замереть.
Три дня назад патрульные подстрелили на подходах к лагерю Когтя Смерти, жаждущего полакомиться человеческим мясом, в изобилии заведшимся на окрестных территориях. Если его собрат возвратился сюда с той же целью, то у нового хищника наличествовали все шансы осуществить не свершенное родичем намерение... Дейзи медленно попятилась назад. Ее запах и свет огня уже привлекли внимание существа, шуршащего в кустах. Пульс рабыни резко зачастил, дробно застучал в ушах. В голове проносилась истовая молитва Марсу, чтобы в кустах притаился лишь мелкий трусливый койот или разбуженный ворон. Где же ночные патрули, когда они действительно нужны, а не слоняются по округе, обдирая халапеньо с мескитом и вытаптывая ее посевы.
Шуршание повторилось. Затем тихий голос обратился к ней:
- Шшш, не бойся!
Дейзи недоуменно моргнула. Что еще за глупые шутки? Страх сменился замешательством - возможно, кто-то из разведчиков раздобыл алкоголь и теперь не желал попасться с поличным, скрывшись за стенами лагеря с запрещенной добычей.
- Только не кричи, мы поможем тебе. И потуши факел, быстро! - скомандовал тот же голос. Рабыня послушно исполнила приказ, ткнув головней в песок — бездумно подчиняться командным интонациям она давно привыкла. Мысли вертелись в беспорядке, силясь охватить происходящее. Ослепленные огнем глаза все еще не привыкли ко мраку, но девушка различила темный силуэт, шагнувший к ней навстречу из зарослей. Только это оказался не подвыпивший фрументарий - появившийся человек не был одет в форму Легиона.
- Майор Джойс, третий батальон армии Новой Калифорнийской Республики, - четким шепотом отрапортовал вышедший из кустарника мужчина. Рабыня застыла в ужасе - не могла ни двинуться, ни закричать.
- Теперь ты в безопасности, женщина. Мы пришли, чтобы спасти тебя и освободить из плена, - радостно возвестил майор, придвинулся ближе и положил медичке руку на плечо. - Поверь, эти животные поплатятся за все, что с тобой сделали!
Дыхание Дейзи застыло в горле, девушка оторопело замерла, не в силах выдавить ни звука. Растерялась.
Если бы Коготь Смерти опустил лапу ей на плечо, она вряд ли испугалась бы сильнее. Республиканцы вызывали у нее не меньший страх, нежели дикие пустошные рейдеры: такие же лицемерные скоты, только куда более хитрые и лучше организованные. Однажды она видела, что сделал их отряд с пленным рекрутом: среди профлигатов ходили слухи, будто легионеры склонны к гомосексуальным связям — по этой статье нкровцы отыгрались на бедняге по полной... Мучительная смерть, ставшая избавлением от затянувшейся боли. Дейзи и раньше видела показательные казни в Легионе, но подобная жестокость ради самой чистой, извращенной жестокости вызывала лишь содрогание и омерзение.
Возможно, человек перед ней тоже принимал участие в чем-то подобном?
Майор участливо держал ее за плечо, едва ли чувствуя, что девушку трясет дрожь. Устав ждать ответа, он осторожно попытался увлечь ее за собой в безопасность прикрытия зарослей, но ноги у Дейзи едва шевелились. Издали из-за ограды лагеря вновь донесся взрыв хохота, кто-то громко подначивал оппонента пробежаться в разобранной силовой броне. При оборванных сервоприводах сталь давит всем полным весом: Фриний бы обязательно ввязался в такое пари, просто чтобы покрасоваться...
Рабыня судорожно сглотнула.
- Тебе больше ничто не угрожает, ты официально под защитой НКР, - попытался вновь убедить ее республиканец, переполняемый гордостью, что ему удалось вырвать из лап Легиона исстрадавшуюся душу. - Сегодня ночью мы возьмем форт штурмом, и ни один ублюдок в юбке больше не причинит тебе вреда.
Дейзи зажмурилась. Кажется, этот человек просто не понимал, что она не желает быть «спасенной». Что мог знать этот самоуверенный офицер из Шейди Сендс о жизни обычной женщины посреди диких пустошей? Что он мог ожидать: слез счастья, слов благодарности? Или что она с готовностью предаст людей, бросит ставший для нее домом лагерь центурии?
Дейзи нерешительно отступила назад. Пробормотала едва слышно даже для самой себя: «Я лучше пойду», - с трудом осознавая, сколь нелепо звучат ее слова. Офицер республиканцев от удивления разжал хватку пальцев на ее плече, но тут же опомнился и рывком привлек рабыню к себе.
- Стой, дура!
- Отстань! - испуганно вскрикнула девушка, отшатнувшись прочь. Джойс понял, что его ждет серьезное сопротивление. Чертовы легионеры - из-за привитого ужаса перед ними эта несчастная едва понимает, что творит. Еще не хватало, чтобы она подняла шум и привлекла внимание часовых окруженного форта.
- Да стой ты, - прошипел майор, развернув рабыню к себе спиной в отработанном захвате. Игнорируя отчаянные попытки вырваться, крепко зажал ей рот. Из кустов тут же подоспела подмога: два солдата НКР скрутили медичку и потащили под прикрытие зарослей, пока патрули не засекли подозрительное движение.
Женщины в Легионе под стать воинам - тоже отлиты из стали, иные здесь не выживают. Лагерная рабыня и бьющегося в лихорадочном бреду к койке привяжет, и тюки не хуже вьючного брамина на марше потягает, и распоясавшемуся новобранцу такую оплеуху даст, что всякое желание у наглеца отобьет. Хрупкие неженки — это не здесь, не на передовой, такие тут не протянут долго.
Дейзи извернулась, саданула коленом в пах скрутившему ее республиканцу, отчего тот на мгновение ослабил захват.
- Патруль, сюда! Помогите... - вскрикнула рабыня, воспользовавшись моментом, прежде чем ей вновь зажали рот — на этот раз церемониться не стали; солдат грубо вывернул ей руку, Дейзи сдавленно застонала от боли. Чей-то локоть вжался ей в лицо, закрывая доступ воздуха, девушка беспомощно дергалась, силясь хотя бы просто вздохнуть. Позади нее в зарослях встревожились бойцы - совсем рядом кто-то передернул затвор автомата. Глаза Дейзи уже привыкли ко мраку, теперь она могла с ужасом различить, что на подступах к лагерю в овраге скрылся отнюдь не маленький разведотряд. Рабыня не могла верно оценить расклад сил противника, но в видимом ей обзоре республиканцев было много, слишком много — возможно, больше, чем людей в центурии...
Удерживающий Дейзи солдат громко сопел, пытаясь сдержать ее попытки высвободиться. Закрывающий ей рот рукав провонял потом и оружейной смазкой. Рабыня извивалась всем телом, вырываясь на волю — в ответ от республиканца в ход пошли уже грубые удары, в полную силу.
Ее крик о помощи все же не остался незамеченным: четыре темные тени тихо направлялись к лощине, откуда слышались шорохи. Факелы патрульных погашены; легионеры беззвучно продвигались к подозрительной зоне, оцепив ее полукругом. Словно стая ночных охотников, выбравшихся на сумеречную травлю.
Солдат по правую руку от Дейзи сухо перещелкнул курок, крепче сжал оружие.
Черный силуэт в короткой тунике приближался к оврагу - высокий худой мужчина двигался, чуть пригнувшись. Тонкие сильные руки хищно разведены, острым жалом выставлен боевой нож. Будто огромный темный богомол, медленно подкрадывающийся к добыче. Сердце Дейзи екнуло, заколотилось еще сильней. Узнала.
Иногда желания сбываются не так, как хотелось бы. Он все же нашел ее, хотел спасти...
Долговязая фигура резко замерла, насторожилась. Человек повел носом, улавливая потоки прохладного ночного воздуха. Перья деканского шлема слабо трепетали под пустынным ветром.
На глазах Дейзи выступили бессильные слезы, напряженные мышцы свело болью. Неожиданно откуда-то взялись новые силы; игнорируя острую боль в вывернутом, почти вывихнутом плече, рабыня впилась зубами в зажимающую ей рот чужую руку.
- Атер, беги!!!
Тонкий темный силуэт резко развернулся в ее сторону. Напряженное для стремительного прыжка тело выискивало цель, жертву. Доли секунды растянулись в вечность. Тихо шелестела листва сухого кустарника. Мелкий песок под порывами ветра щекотал лицо.
Короткий, резкий щелчок, и оружейный выстрел взорвал ночь.
Пуля прошила насквозь грудь декана.
Крик откуда-то со стороны частокола.
Еще один выстрел. Без перерыва еще один.
Атер мягко опустился на землю, зажимая сквозную рану под сердцем. Голова медленно склонилась на грудь.
Дейзи беззвучно закричала. Заглушенный кляпом республиканца плач из надсадного воя перешел в сдавленный стон. Глаза застлали слезы. Потом по ее горлу прошелся нож, оборвав последний слабый выдох.
Батальон в низине зашевелился, овраг наполнился движением, спешными перестроениями отряда: к частоколу рванула пехота, затолкались на позиции стрелки. Джойс отрывисто выкрикивал команды, уже не таясь, не понижая голоса.
Потом ночную тишину разорвала огненная канонада.
Третий батальон НКР развернул полномасштабную атаку на легионерский форт.
Солдат
Гарь забивала легкие, в горле саднило от дыма. Ночное небо окрашено багровым заревом пожара - пылал частокол над южным валом лагеря... сам лагерь захвачен противником, в этом уже не осталось сомнений.
Деморализованные остатки центурии сбились в кучу в центре форта, под стены старой электрической подстанции. Очередная передислокация - все ближе к преторию, к внутреннему квадрату лагеря — ощетинившаяся оружием группа еще пыталась держать строй, огрызаться, но неумолимый прилив атаки все сильнее прореживал ряды последних выживших. Не в панике бегущие трусы, но против воли сдающие позиции, уже потерявшие надежду воины, загнанные в тупик. Об отступлении нет и речи — Легион Цезаря не отступает. Впрочем, отходить некуда: не видно возможности вырваться из окружения. Центурион уже осознал, что битва проиграна.
Мокрые от пота волосы липли к лицу, закрывали обзор — Силус порывисто растер запястьем лоб, смахивая с глаз спутанные пряди и походя размазывая кровь. Легкие горели от чада и дыма. Термокопье разломано, его разбитая рукоять минуту назад вогнана в живот республиканца; из оружия у центуриона остались лишь мачете да охотничий нож. Еще несколько растянувшихся мгновений контактного боя, и мачете тоже в негодности - с пронзительным лязгом меч принял удар пули, по стальному клинку пошла иззубренная трещина. Для хозяина клинка счастливая случайность стала лишь краткой отсрочкой неизбежности. Последний рывок; профлигат не успел увернуться, когда Силус уже бесполезным обломком мачете полоснул его по лицу - треснувшее лезвие разминулось с глазницей и косо вошло в щеку. Клинок натужно проскреб о челюсть, достиг позвонков; лезвие переломилось, оставляя расколотый обломок стали глубоко в горле хрипящего солдата. Возвратным ударом рукояти в висок центурион сшиб противника с дороги и отшвырнул бесполезный эфес.
Дым жег глаза. Мелькающие во тьме силуэты слились в сумбурной мешанине: серая масса тел, освещаемая краткими огненными вспышками выстрелов. Где-то за спиной Силуса вексилларий с отчаянной безнадежностью материл отступающих к преторию легионеров, сломавших строй. Дегенерат... Пытался обернуть вспять лавину паники. Всем остальным уже понятно, что никто не выберется отсюда живым. Грохот выстрелов оглушал, сквозь него прорывались вспышками боли крики и стоны раненых. Люди жались к подстанции, к гордо реющим алым штандартам золотого быка - в обреченных воинах еще теплилась несознательная вера в своих офицеров.
Напрасно.
Все, что им оставалось — умереть с честью.
Нет более давящего груза, чем потерянная надежда. Вроде бы фигурально утрачиваешь что-то, а тяжесть наваливается несравнимо большая. Силус не давал этой мысли угнездиться глубоко, пустить корни, вытесняя любые соображения о том, что будет после. Что станет с теми, за кого он ответственен. Пожалуй, смерть в бою стала бы для офицера желанным исходом.
Силус развернулся: резкий выпад, удар. Боевой нож поймал в полированную грань отблеск зарева пожара. Молодой профлигат отшатнулся по инерции, винтовка бессильно дернулась в обмякших руках, так и не будучи наведена на цель. Центурион ухмыльнулся окровавленным ртом, заметив ужас в расширенных зрачках противника. Бросок вперед, смертельное объятие - нож с чавканьем вошел под лопатку, горячий черный поток заструился по пальцам центуриона. Винтовка выскользнула из рук нкровца, тяжело стукнулась прикладом о песок. Силус отшвырнул ствол в сторону небрежным пинком ноги — жалкие игрушки слабаков. В его венах пульсировала животная ярость, он желал ощущать возмездие на кончиках пальцев, рассекая плоть честной заточенной сталью, выпивать чужую жизнь до последней капли, до финального судорожного вздоха.
Он прорубался сквозь поле боя, оставляя выкошенный след в рядах врага. Слепая волна бешенства заглушила отчаяние. Не замечал, что его лицо заливает кровь, что с простреленного навылет плеча свисает едва держащийся шмат кожи. Его вела не боль, а гнев. Злость на этих жалких тварей, ничтожных червей, посмевших бросить вызов его центурии. И больше прочего приводило в неистовство, что брошенный вызов оказался не просто достойным, но и фатальным. Его форт разбит.
Сражающийся поодаль Фриний, доверенный декан, то и дело бросал полные надежды взгляды на командира в ожидании приказов. Будто Силус способен сотворить чудо. Будто способен в одиночку остановить атаку и повести за собой в наступление. Так бывало раньше, но не сейчас... Не против сотен хорошо вооруженных врагов. Уже не только центурион, но и солдаты осознавали: организовать прорыв в наступлении не удастся, за брешью частокола сплошной массой напирала толпа в желто-серых мундирах, неотвратимо вливалась в захваченный лагерь. В скудных отблесках пламени в ночи этот поток казался бесконечным. Его центурии остается лишь увести за собой в ад как можно больше врагов, потому что выживших легионеров ждет гораздо худшая участь...
В кураже боя Силус не чувствовал страха смерти: лишь бешенство, подобно берсеркеру. Не страшился и умереть неотмщенным, ибо воздаяние Цезаря настигнет профлигатов рано или поздно. Лучше рано. Глубоко внутри снедала лишь горькая досада, что он не может зажатым в кулаке ножом распотрошить тех трусливых скотов, обстреливающих его солдат издалека, из укрытия. Что матерые воины, способные врукопашную выйти против троих рейнджеров и одержать победу, теперь беспомощно гибнут под пулями снайперов. Как четыре года назад на дамбе — все повторяется, и сейчас противник значительно превосходит их числом.
Профлигаты теснили их к подстанции...
Какой-то совсем молодой рекрут отчаянно палил из заедающего браунинга по паре автоматчиков, засевших за баррикадой из ящиков. Силус не ставил целью спасти парня, лишь воспользовался возможностью зайти с фланга к республиканцам, пока новобранец отвлекал их внимание. Полный боли и удивления крик молодого легионера резанул по ушам сразу следом за короткой очередью ПП. Не оглядываясь на рекрута, Силус бросился к автоматчику. Нкровец резко развернулся: всплеск свинца огненными иглами прошелся по ногам центуриона.
Вот теперь пришла настоящая боль.
Бело-красная вспышка на миг затмила зрение, стерла картину объятого огнем лагеря.
Уже в падении на потерявших твердость ногах легионер успел зацепить профлигата ножом. Острие скользнуло по груди, пропарывая форму длинным разрезом от живота к бедру. Автоматчик на мгновение замешкался, решая в краткие обрывки секунд, добить ли жертву прикладом или перезарядить оружие. Его напарник внезапно захрипел, когда из груди у него наружу прорвался черный наконечник копья. Кровь забугрилась хлынувшим густым потоком. Еще через секунду нерешительный автоматчик упал рядом с центурионом, в последней агонии пытаясь зажать рассеченное горло.
Декан первого контуберния Фриний высвободил копье из обмякшего тела профлигата. Затем подхватил оброненный республиканцем ПП, быстро проверил патроны в магазине и с тревогой склонился над Силусом.
- Префектус!
Центурион бессильно зарычал сквозь стиснутые зубы. Четыре пулевые раны над коленями - ноги больше не повиновались ему. Фриний перекинул ремень трофейного ствола через плечо и без колебаний ухватил офицера под мышки. Поволок из самой гущи боя обратно к преторию.
- Убери... руки... - натужно прохрипел Силус, слабо пытаясь освободиться. Неожиданно боль от полученных ран накатила с полной силой, адреналиновый напор в крови схлынул, оставляя только непослушное, изломанное тело со все еще кипящей внутри нерастраченной злобой.
Фриний не отвечал.
Каждая неровность почвы, каждый неуклюжий толчок отзывались в ногах новой вспышкой ослепляющей боли. Силус словно со стороны слышал собственный крик.
Он не справился с задачей, не смог сохранить в безопасности подопечных солдат. Эта саднящая боль поражения разрывала существо на части не милосерднее физической.
Что делает этот идиот? Спасает его? Станет ли спасением участь, что его ждет...
Сознание покидало центуриона, звуки поблекли, взор застилала тьма.
Смерть стала бы избавлением...
Пекло, духота. Горячий, спертый воздух. Все тело в поту, саднит ушибами каждый дюйм кожи, а ноги горят, будто обложенные углями.
Силус с трудом разомкнул слипшиеся веки. Темно. Едва различимые смутные силуэты вокруг, ощутимые скорее своим объемным присутствием, обрисовываемые шестым чувством, но не зрением. Пыль, пот, кровь... боль. Тонкие лучики света пробивались сквозь узкую щель под самым потолком. Силус понял, что находится в старой подстанции.
- Он же юнец совсем зеленый, мальчишка! Нельзя же так... Ну скажет, что раб — переоденем в тряпье...
Центурион различил хриплый голос Фриния. Его перебил другой человек: низкий рык пересохшим горлом, словно ощерившийся разъяренный пес:
- Он такой же солдат, как и мы. Сколько он в Легионе уже, сколько видел?
- Сколько ты в Легионе вообще? - с сарказмом переспросил у кого-то Фриний. - Только от матери оторвали? Как тебя хоть зовут?
- К-койот, - проскулил срывающийся на фальцет голос из угла. - С-седь-мой месяц.
- Дети... - простонал Фриний. - Я не возьмусь за это...
- Тогда я сам возьмусь, - грубо ответил ему оппонент. - Приказы Цезаря не подлежат обсуждению.
Силус узнал его: Ричардс из шестого контуберния, старый вояка, преданный диктатору до мозга костей. Центурион начал догадываться, в чем заключается предмет спора его офицеров и тут же пожалел, что вообще очнулся. Диафрагму сковал спазм, в грудь ледяным порывом ворвался страх.
Тихо звякнуло лезвие ножа. Тягучая тишина повисла на долгие-долгие секунды.
Кто-то тихо стонал в углу, подвывал от ужаса. Шумное шуршание, глухой шлепок от толчка кулаком. «Заткнись!»
Громко, прерывисто вздохнул Фриний рядом, вобрал в легкий спертый воздух.
- Ну что, кто первый?
- Что будем делать с центурионом? - мрачно поинтересовался кто-то басом из угла.
- Он без сознания. Ему больше остальных повезло, - отозвался Ричардс.
Силус приоткрыл губы, чувствуя, как трескается засохшая кровяная корочка.
- Дайте мне нож... Я... сам.
Деморализованные остатки центурии сбились в кучу в центре форта, под стены старой электрической подстанции. Очередная передислокация - все ближе к преторию, к внутреннему квадрату лагеря — ощетинившаяся оружием группа еще пыталась держать строй, огрызаться, но неумолимый прилив атаки все сильнее прореживал ряды последних выживших. Не в панике бегущие трусы, но против воли сдающие позиции, уже потерявшие надежду воины, загнанные в тупик. Об отступлении нет и речи — Легион Цезаря не отступает. Впрочем, отходить некуда: не видно возможности вырваться из окружения. Центурион уже осознал, что битва проиграна.
Мокрые от пота волосы липли к лицу, закрывали обзор — Силус порывисто растер запястьем лоб, смахивая с глаз спутанные пряди и походя размазывая кровь. Легкие горели от чада и дыма. Термокопье разломано, его разбитая рукоять минуту назад вогнана в живот республиканца; из оружия у центуриона остались лишь мачете да охотничий нож. Еще несколько растянувшихся мгновений контактного боя, и мачете тоже в негодности - с пронзительным лязгом меч принял удар пули, по стальному клинку пошла иззубренная трещина. Для хозяина клинка счастливая случайность стала лишь краткой отсрочкой неизбежности. Последний рывок; профлигат не успел увернуться, когда Силус уже бесполезным обломком мачете полоснул его по лицу - треснувшее лезвие разминулось с глазницей и косо вошло в щеку. Клинок натужно проскреб о челюсть, достиг позвонков; лезвие переломилось, оставляя расколотый обломок стали глубоко в горле хрипящего солдата. Возвратным ударом рукояти в висок центурион сшиб противника с дороги и отшвырнул бесполезный эфес.
Дым жег глаза. Мелькающие во тьме силуэты слились в сумбурной мешанине: серая масса тел, освещаемая краткими огненными вспышками выстрелов. Где-то за спиной Силуса вексилларий с отчаянной безнадежностью материл отступающих к преторию легионеров, сломавших строй. Дегенерат... Пытался обернуть вспять лавину паники. Всем остальным уже понятно, что никто не выберется отсюда живым. Грохот выстрелов оглушал, сквозь него прорывались вспышками боли крики и стоны раненых. Люди жались к подстанции, к гордо реющим алым штандартам золотого быка - в обреченных воинах еще теплилась несознательная вера в своих офицеров.
Напрасно.
Все, что им оставалось — умереть с честью.
Нет более давящего груза, чем потерянная надежда. Вроде бы фигурально утрачиваешь что-то, а тяжесть наваливается несравнимо большая. Силус не давал этой мысли угнездиться глубоко, пустить корни, вытесняя любые соображения о том, что будет после. Что станет с теми, за кого он ответственен. Пожалуй, смерть в бою стала бы для офицера желанным исходом.
Силус развернулся: резкий выпад, удар. Боевой нож поймал в полированную грань отблеск зарева пожара. Молодой профлигат отшатнулся по инерции, винтовка бессильно дернулась в обмякших руках, так и не будучи наведена на цель. Центурион ухмыльнулся окровавленным ртом, заметив ужас в расширенных зрачках противника. Бросок вперед, смертельное объятие - нож с чавканьем вошел под лопатку, горячий черный поток заструился по пальцам центуриона. Винтовка выскользнула из рук нкровца, тяжело стукнулась прикладом о песок. Силус отшвырнул ствол в сторону небрежным пинком ноги — жалкие игрушки слабаков. В его венах пульсировала животная ярость, он желал ощущать возмездие на кончиках пальцев, рассекая плоть честной заточенной сталью, выпивать чужую жизнь до последней капли, до финального судорожного вздоха.
Он прорубался сквозь поле боя, оставляя выкошенный след в рядах врага. Слепая волна бешенства заглушила отчаяние. Не замечал, что его лицо заливает кровь, что с простреленного навылет плеча свисает едва держащийся шмат кожи. Его вела не боль, а гнев. Злость на этих жалких тварей, ничтожных червей, посмевших бросить вызов его центурии. И больше прочего приводило в неистовство, что брошенный вызов оказался не просто достойным, но и фатальным. Его форт разбит.
Сражающийся поодаль Фриний, доверенный декан, то и дело бросал полные надежды взгляды на командира в ожидании приказов. Будто Силус способен сотворить чудо. Будто способен в одиночку остановить атаку и повести за собой в наступление. Так бывало раньше, но не сейчас... Не против сотен хорошо вооруженных врагов. Уже не только центурион, но и солдаты осознавали: организовать прорыв в наступлении не удастся, за брешью частокола сплошной массой напирала толпа в желто-серых мундирах, неотвратимо вливалась в захваченный лагерь. В скудных отблесках пламени в ночи этот поток казался бесконечным. Его центурии остается лишь увести за собой в ад как можно больше врагов, потому что выживших легионеров ждет гораздо худшая участь...
В кураже боя Силус не чувствовал страха смерти: лишь бешенство, подобно берсеркеру. Не страшился и умереть неотмщенным, ибо воздаяние Цезаря настигнет профлигатов рано или поздно. Лучше рано. Глубоко внутри снедала лишь горькая досада, что он не может зажатым в кулаке ножом распотрошить тех трусливых скотов, обстреливающих его солдат издалека, из укрытия. Что матерые воины, способные врукопашную выйти против троих рейнджеров и одержать победу, теперь беспомощно гибнут под пулями снайперов. Как четыре года назад на дамбе — все повторяется, и сейчас противник значительно превосходит их числом.
Профлигаты теснили их к подстанции...
Какой-то совсем молодой рекрут отчаянно палил из заедающего браунинга по паре автоматчиков, засевших за баррикадой из ящиков. Силус не ставил целью спасти парня, лишь воспользовался возможностью зайти с фланга к республиканцам, пока новобранец отвлекал их внимание. Полный боли и удивления крик молодого легионера резанул по ушам сразу следом за короткой очередью ПП. Не оглядываясь на рекрута, Силус бросился к автоматчику. Нкровец резко развернулся: всплеск свинца огненными иглами прошелся по ногам центуриона.
Вот теперь пришла настоящая боль.
Бело-красная вспышка на миг затмила зрение, стерла картину объятого огнем лагеря.
Уже в падении на потерявших твердость ногах легионер успел зацепить профлигата ножом. Острие скользнуло по груди, пропарывая форму длинным разрезом от живота к бедру. Автоматчик на мгновение замешкался, решая в краткие обрывки секунд, добить ли жертву прикладом или перезарядить оружие. Его напарник внезапно захрипел, когда из груди у него наружу прорвался черный наконечник копья. Кровь забугрилась хлынувшим густым потоком. Еще через секунду нерешительный автоматчик упал рядом с центурионом, в последней агонии пытаясь зажать рассеченное горло.
Декан первого контуберния Фриний высвободил копье из обмякшего тела профлигата. Затем подхватил оброненный республиканцем ПП, быстро проверил патроны в магазине и с тревогой склонился над Силусом.
- Префектус!
Центурион бессильно зарычал сквозь стиснутые зубы. Четыре пулевые раны над коленями - ноги больше не повиновались ему. Фриний перекинул ремень трофейного ствола через плечо и без колебаний ухватил офицера под мышки. Поволок из самой гущи боя обратно к преторию.
- Убери... руки... - натужно прохрипел Силус, слабо пытаясь освободиться. Неожиданно боль от полученных ран накатила с полной силой, адреналиновый напор в крови схлынул, оставляя только непослушное, изломанное тело со все еще кипящей внутри нерастраченной злобой.
Фриний не отвечал.
Каждая неровность почвы, каждый неуклюжий толчок отзывались в ногах новой вспышкой ослепляющей боли. Силус словно со стороны слышал собственный крик.
Он не справился с задачей, не смог сохранить в безопасности подопечных солдат. Эта саднящая боль поражения разрывала существо на части не милосерднее физической.
Что делает этот идиот? Спасает его? Станет ли спасением участь, что его ждет...
Сознание покидало центуриона, звуки поблекли, взор застилала тьма.
Смерть стала бы избавлением...
Пекло, духота. Горячий, спертый воздух. Все тело в поту, саднит ушибами каждый дюйм кожи, а ноги горят, будто обложенные углями.
Силус с трудом разомкнул слипшиеся веки. Темно. Едва различимые смутные силуэты вокруг, ощутимые скорее своим объемным присутствием, обрисовываемые шестым чувством, но не зрением. Пыль, пот, кровь... боль. Тонкие лучики света пробивались сквозь узкую щель под самым потолком. Силус понял, что находится в старой подстанции.
- Он же юнец совсем зеленый, мальчишка! Нельзя же так... Ну скажет, что раб — переоденем в тряпье...
Центурион различил хриплый голос Фриния. Его перебил другой человек: низкий рык пересохшим горлом, словно ощерившийся разъяренный пес:
- Он такой же солдат, как и мы. Сколько он в Легионе уже, сколько видел?
- Сколько ты в Легионе вообще? - с сарказмом переспросил у кого-то Фриний. - Только от матери оторвали? Как тебя хоть зовут?
- К-койот, - проскулил срывающийся на фальцет голос из угла. - С-седь-мой месяц.
- Дети... - простонал Фриний. - Я не возьмусь за это...
- Тогда я сам возьмусь, - грубо ответил ему оппонент. - Приказы Цезаря не подлежат обсуждению.
Силус узнал его: Ричардс из шестого контуберния, старый вояка, преданный диктатору до мозга костей. Центурион начал догадываться, в чем заключается предмет спора его офицеров и тут же пожалел, что вообще очнулся. Диафрагму сковал спазм, в грудь ледяным порывом ворвался страх.
Тихо звякнуло лезвие ножа. Тягучая тишина повисла на долгие-долгие секунды.
Кто-то тихо стонал в углу, подвывал от ужаса. Шумное шуршание, глухой шлепок от толчка кулаком. «Заткнись!»
Громко, прерывисто вздохнул Фриний рядом, вобрал в легкий спертый воздух.
- Ну что, кто первый?
- Что будем делать с центурионом? - мрачно поинтересовался кто-то басом из угла.
- Он без сознания. Ему больше остальных повезло, - отозвался Ричардс.
Силус приоткрыл губы, чувствуя, как трескается засохшая кровяная корочка.
- Дайте мне нож... Я... сам.
Шпион
Рональд Кертис рассеянно катал по столу пустую гильзу. Гильза глухо звякала — довольно неприятный звук, но Кертис не придавал этому значения. Лишь бы чем-то занять подрагивающие руки. Сидящий во главе стола полковник Шу тяжело подпер кулаками подбородок и мрачно оглядывал своих офицеров. Ждал предложений.
Никто не спешил высказываться.
Неудачи накрыли лагерь МакКарран, будто затянувшаяся пылевая буря. Сотни проблем, подобно песчинкам, просачивались, царапали острыми коготками мягкое нутро, медленно подтачивали нервы. Штабные заседания раз за разом становились все тягостнее. Вышел из строя пищевой синтезатор, рефрижераторы на базе стояли разломанные, похоже, еще со времен Великой Войны, что сказывалось не лучшим образом на разнообразии рациона. Войсковой кашевар со своей непригодной к употреблению стряпней наверняка подрабатывал на полставки диверсантом у Цезаря, подрывая боевой дух и кишечники солдат. Досаждали постоянным набегами Черти, расплодившиеся в подземельях Третьего Убежища, на южных окраинах все чаще донимали Ханы, словно интуитивно почуявшие наметившуюся слабину гарнизона. Пленный офицер Легиона, на заштопывание ран которого израсходовали два отнюдь не лишних стимпака, все никак не мог ни расколоться, ни умереть: так и завис в неопределенном состоянии, проедая с каждым дней все больше порций отвратительного пайка, приготовленного без особой любви все тем же бесчеловечным кашеваром.
Солдаты Республиканской Армии страдали. По разным причинам, одной из которых значилась и нехарактерная для мохавской зимы жара — она лишь добавляла безысходности в и без того беспросветно-безрадостное бытие гарнизона. А лейтенант Кертис продолжал катать гильзу по столу, обеспокоенный отнюдь не этими проблемами; его личные неприятности носили куда более масштабный характер.
Могло бы показаться, что лейтенанту Рональду Кертису — более известному в Легионе под именем фрументария Пикуса, диверсанта с многолетним стажем — подобные беды противника были только на руку, если бы он сам не страдал от стряпни повара, от обстрелов Чертей и от жары среди прочего. Но словно назло судьбе, перевешивая баланс чаши весов справедливости, на Кертиса валились поверх еще и персональные неурядицы. Во-первых, полковник поручил ему вычислить шныряющего в лагере шпиона Легиона, который еженощно передавал радиограммы о раскладе сил НКР и планах логистики. Кертис при всем служебном рвении к вершинам профлигатской карьеры не был в состоянии расследовать дело, в котором выступал как детективом, так и преступником - и в этой затянувшейся патовой ситуации полковника Шу все больше злило отсутствие результатов в порученном задании. Поэтому сейчас, на штабном совете, особенно недовольные взгляды командира перепадали именно в сторону нерадивого лейтенанта. Вторая и далеко не последняя проблема Пикуса сидела в данный момент в карцере и выводила из себя приставленных к дверям часовых. Гребаный Силус, будь он неладен — ну словно вчера родился парень! Дослужился до центуриона и будто никогда и не слышал о приказе не сдаваться живым врагу.
Его вытащили из старой подстанции осажденного форта Легиона. Сам лагерь разнесли подчистую - третий батальон в ходе передислокации с запада почти случайно натолкнулся на вражеское укрепление. Началось с того, что нкровский отряд на марше долго терроризировал какой-то фанатик из Братства Стали, пока его не подстрелили снайперы. Разведчики вышли на след раненого, но в конце пути наткнулись отнюдь не на ожидаемую цель, а на длинную-длинную цепочку иных следов, оканчивающуюся пугающим сюрпризом в виде форта Легиона. Командующий Джойс быстро перегруппировал подразделение и с ходу взял лагерь штурмом; Кертис не мог не восхититься мобильности майора — отрывистые аплодисменты сквозь зубовный скрежет.
От лагеря Легиона не оставили камня на камне: силы были изначально неравны — укомплектованный батальон против диверсионного отряда. Но все же небольшой группе выживших легионеров удалось окопаться в старой подстанции - еще дня два они мотали нервы окружившим их республиканцам. Накрепко запертые двери, которые на двести лет пережили бомбежку Мохаве, вполне могли пережить ярость майора Джойса. Подразделению нкровцев нужно было двигаться вперед, но майор не желал оставлять загнанных в ловушку легионеров за спиной. Он не мог продолжать осаду, но и не мог бросить столь ценный трофей. Джойс угрожал, Джойс обещал, Джойс молился, психовал, отчаивался. Он даже порывался обложить фундамент взрывчаткой, но саперы постановили, что затраты окажутся неоправданными, а легионеров все же резоннее взять живыми.
В итоге, когда майор совершенно потерял надежду, дилемма неожиданно разрешилась сама собой: дверь подстанции распахнулась и оттуда вполне добровольно выбрался полумертвый офицер Легиона. Офицеру вкололи стимпак, привели в чувство - офицер не сопротивлялся.
Открывшаяся в сдавшейся подстанции сцена заставила вздрогнуть даже бывалых солдат: только трупы в едва остывшей крови. Шесть легионеров покончили с собой, не желая сдаваться в плен. Тошнотворный запах свежей мертвечины в нагретой духоте...
Кертис не хотел знал, страшился даже представлять, что испытывали эти несчастные, загнанные в ловушку в неизбывной безысходности. Крошечное замкнутое помещение, за стенами которого вплотную встала лагерем вражеская армия. Незажившие раны после боя, постоянная темнота, усиливающийся голод... отчаяние. Каково это — всадить нож себе в грудь или тянуть жребий, по которому должен убивать своих боевых товарищей, старых друзей? Каково это — прервать собственную жизнь во имя высшей цели, довольствуясь лишь несломленной гордостью, что лишил врага последнего удовольствия, триумфального эндшпиля в затянувшейся игре в кошки-мышки?
Но кто, как не фрументарий, засланный в тыл врага агент, имеет право осуждать и презирать трусость выживших. Шпионы Легиона, подобные самому Кертису, годами находятся в окружении чужаков, под постоянным гнетом опасности. Каждый знает, какую ценность он представляет для врага в случае обнаружения, поэтому вопрос о самопожертвовании в критической ситуации даже не подлежит обсуждению.
Кертис изначально знал, какая незавидная участь его ожидает в случае провала. Здраво осознавал, что стоит на кону, как дорого ценится любая информация на войне — слишком много повидал малодушных трусов и последствий их признаний, чтобы собственная рука не дрогнула, когда наступит момент истины. Порой сведения наделенного властью человека, приближенного к командному штабу, способны полностью повернуть ход войны. В том числе сведения от офицера в ранге, как Силус.
Кертис с готовностью придушил бы гада голыми руками, но его волновала вероятность, что Силус узнает его и сдаст республиканцам. Раньше, еще до первого штурма дамбы, они пересекались с центурионом на военных советах — сейчас предатель мог с легкостью опознать бывшего собрата по оружию; в интересах собственной операции Пикус не мог рисковать.
До сих пор лже-лейтенанта относительно успокаивал факт, что пленный легионер ничего не успел рассказать профлигатам - Бойд так и не добилась от центуриона ни слова, кроме бахвальства, угроз и замысловатых ругательств. Особой веры, что сие положение продлится вечно, Кертис не испытывал: при всей показной гуманности НКР к военнопленным, терпение полковника рано или поздно лопнет. И тогда Бойд придется выдумывать новые методы, кроме задушевных увещеваний. И не таких самодуров пытки раскалывали. В Легионе самый морально стойкий пленник через пару часов обработки уже рассказал бы все, что знает, и красочно додумал бы остальное.
Среди и без того достаточного вороха проблем гниющей вишенкой на торте возвышалась еще одна - внештатное пополнение в гарнизоне МакКаррана. Премерзкая особа из гражданских, сейчас сидевшая по другую сторону стола напротив полковника и нахально закинувшая ноги на спинку соседнего стула. Угловатая фигура и пулевые шрамы на лице отнюдь не добавляли ей шарма. Ее называли просто Курьер, и кроме доставки почты она промышляла доставлением неземного удовольствия полковнику путем вылизывания его республиканской задницы. Эта девица навязалась разруливать насущные проблемы в форте, за вознаграждение порывалась взяться за любое дело. Лейтенант Бойд обмолвилась, что эта Курьер обещала по-свойски поговорить с захваченным центурионом - препятствующим вредить военнопленному уставом она стеснена не была, а Легион ненавидела не меньше самой Бойд. И Пикусу отнюдь не нравился подобный настрой.
Пустая гильза вновь прокатилась взад-вперед, неожиданно выскользнула из-под пальцев, со звоном брякнулась на пол. Лейтенант не наклонился за ней, лишь устало сложил руки на затылке и откинулся на спинку стула. Курьер смерила его придирчивым взглядом, будто оценивала по одним лишь ей ведомым критериям. Криво ухмыльнулась; мышцы вокруг шрама остались неподвижны.
Полковник Шу предоставил карт-бланш своей новой протеже: девица шныряла по всему лагерю, задавала ненужные вопросы, выпытывала, вынюхивала. Кертис не удивился, когда днем позже она пришла к нему с известием, что полковник перепоручил ей обнаружение шпиона в лагере, поскольку розыски самого Кертиса не давали никакого результата. Читающаяся в ее глазах насмешка еще больше злила фрументария - будто эта самоуверенная разносчица почты уже наперед предчувствовала, что с легкостью расплетет ведущие к нему ниточки свидетельств. Она с пристрастием выпытывала множество деталей якобы проведенного следствия, пытаясь поймать собеседника на лжи — благо у Кертиса наличествовал заготовленный отработанный план, по которому он рассчитывал подставить местного пакостника, своими глупыми шутками уже порядком доставшего весь гарнизон. По рядовому Креншо никто скучать не станет - с его исчезновением республиканцы лишь вздохнут спокойно, а гауптвахта освободится от его постоянного пребывания. Парень регулярно взламывал чужие терминалы, оставляя там гаденькие сообщения, подсовывал петарды в унитазы, однажды умудрился затащить в дежурку часовых брамина - бедное животное несколько часов пытались спустить обратно с лестницы. В Легионе за такие выходки парня давно бы выпороли розгами или оставили на день-два проветриться на кресте — у профлигатов же наличествовали довольно своеобразные представления об армейской дисциплине.
Словом, Креншо являлся удобным вариантом, чтобы свалить грехи: его сомнительная слава не оскудеет на общем фоне. Но эта девица, Курьер, будто нутром чуяла некий подвох, и Кертису приходилось особенно тщательно взвешивать каждое слово. Беседа получилась более чем холодной. Фрументария отчаянно бесила ее мерзкая, не сходящая с лица ухмылка - ошалевшая от обретенной власти письмоносица усердно делала вид, будто владеет ситуацией. Утешало лишь одно: после выполнения основного задания по взрыву монорельса он уберется отсюда, из этого проклятого профлигатского гнездилища. Пикус надеялся, что взрывом зацепит и эту дрянь, и Силуса за компанию.
Сутки фрументарий соблюдал радиомолчание, рассчитывал повременить с отчетами и временно затаиться. Курьер прекратила шнырять по лагерю и всерьез занялась пленным центурионом - вместо Бойд вела с ним длительные дискуссии наедине; Кертис отнесся к ее деятельности философски. Уж если матерая фронтовая командирша Бойд не смогла расколоть легионера, то что сможет сотворить другая баба — штатская выскочка даже без должной закалки. Шпион изначально скептично отнесся к отнюдь не новаторским методам, пока не услышал краем уха, что беседы Курьера с пленником дают результаты: республиканская подстилка уже готовит отчет для полковника. Вот тогда Пикус всерьез занервничал и по-иному воспринял изначально недооцененную угрозу.
Обеспокоенный фрументарий все же решил связаться со штабом: Вульпес Инкульта, глава разведки Легиона, должен быть немедленно проинформирован. Пусть сам решает, как поступить. Командование соотносило начало подрывной операции с более масштабной, неведомой Пикусу стратегией, но теперь из-за этой бабы сам план Легиона находился под угрозой. А уж если заговорит Силус...
Возможно, в загашнике у Инкульты есть и другие шпионы в МакКарране, о которых в целях безопасности не знал Кертис — тогда Курьера можно быстро убрать, не подвергая опасности алиби фрументария, ответственного за взрыв монорельса.
Терзаемый мрачными мыслями, Пикус под покровом ночи брел к зданию терминала, шарахаясь от каждой тени. Самоубийственная затея под усилившимся надзором, но иного выхода шпион не видел. До радиорубки он добрался без приключений: никаких патрулей, никаких засад, все по-прежнему — только храп часового, эхом отдающийся по всему плацу. Терминал связи тоже оказался пуст; Кертис поднялся к пульту, развернул кресло, привычно опустился на рваную прохудившуюся обшивку, как вдруг под ним что-то зашуршало. Фрументарий с удивлением извлек из-под седалища обрывок бумаги — рисунок. Карманным фонариком Пикус подсветил накаляканный карандашный шарж, который обычный человек счел бы больным плодом разгулявшегося воображения художника. В бочке сидела остроносая птица — долговязая, будто отощавшая лысая ворона, причем явно обозленная своим положением. Бочку затыкал шерстяным задом довольный койот, помахивающий неестественно пушистым хвостом. Всем своим видом койот демонстрировал крайнюю невозмутимость. Возле бочки бродил двухголовый яо-гай — еще один каприз не природы, но человеческой фантазии — зверь, существующий в реальном мире только на флаге НКР.
С минуту Пикус разглядывал рисунок, затем кусочки головоломки сложились воедино. Рука его задрожала, напряжение мышц резко спало. Он откинулся в кресле, по лицу расползлась довольная улыбка облегчения.
Птица в бочке с неестественно вытянутым клювом — не кто иной, как picus viridis, однажды виденный легионером в иллюстрированной энциклопедии. Дятел. Неведомое существо, чье краткое название когда-то показалось звучным молодому рекруту-легионеру — звучным настолько, что позже он выбрал его в качестве имени. Ироничная судьба будто в насмешку подстроила его карьеру, переведя с поля боя в разведчики, из солдат в стукача.
«Не высовывайся», - словно намекал дятлу пушистый койот на бочке — который был отнюдь не койот. Вульпес Инкульта - тот еще лис... От сердца у фрументария отлегло.
Он не один. Кто-то еще из Легиона действует в МакКарране и держит ситуацию под контролем. Или думает, что держит — но, в любом случае, это уже вне компетенции Кертиса.
Успокоившись, шпион столь же тихо выскользнул из радиорубки. Из предосторожности рисунок он сжег. Без особых сожалений, поскольку его культурная ценность стремилась к каракулям одаренных талантов, от избытка времени малюющих детальные непотребства на стенках сортиров. Этой ночью фрументарий спал мирным сном праведника: в кои-то веки за чередой неприятностей мелькнул многообещающий лучик надежды. Реальная поддержка, которая неизмеримо много значила для человека, привыкшего рассчитывать лишь на себя.
Но солнечное мохавское утро встретило его отнюдь не радостными новостями. Лагерь гудел, взбудораженный последними событиями; смена часовых в дежурке доложила лейтенанту Кертису об инциденте, подробности он узнал уже в столовой за не лезущим в горло завтраком. Эта странная почтальонша зарезала Силуса во время допроса. Ударила ножом в шею несколько раз, прежде чем охрана сумела ее оттащить. Пленника спасти не успели, а взбешенная Курьер яростно вырывалась, пока ее не заперли на гауптвахте.
Позже выяснилось, что центурион как-то спровоцировал ее: словом или делом, никто не уследил, поскольку охранники как раз «отвернулись всего на минутку». Кертис не удивлялся: такие отлучки с целью выпить чаю или чего покрепче регулярно практиковались на постах; Бойд смотрела на такие вольности сквозь пальцы — в самом деле, не выскочит же пленник сам из запертой камеры! Какой неожиданностью для республиканцев оказалось, что дисциплина все же создана для того, чтобы ее соблюдать.
Полковник Шу, возлагавший такие надежды на свою протеже, долго и тщательно проводил разъяснительную беседу с Курьером в карцере. Затем, к удивлению всего лагеря, девушку выпустили. Выяснилось, что она все же получила от легионера необходимые сведения, а полковник, похоже, проникся ее драматическим порывом. К слову говоря, о смерти пленника никто не сожалел - многие даже дружески похлопывали Курьера по плечу, одобряя поступок.
Для Кертиса смерть Силуса тоже стала немалым облегчением, но вот готовящийся отчет теперь занимал все его мысли. Через час было назначено совещание штаба. Прямо хоть самому бросаться на злополучную девку с ножом, мотивируя смертоубийство оскорблением собственного достоинства. Или кровной местью всем почтальонам по аналогии с исступленной местью девицы всем легионерам. Марс знает, что она там навешала на уши полковнику в свое оправдание... Может, напела, что дыры от пуль на лице ей как раз солдаты Легиона оставили.
В кабинет Шу на офицерский совет Кертис шел, словно на эшафот. Этот гад Силус мог ведь заложить и его заодно, если владел информацией. Таинственный единомышленник с художественным талантом, похоже, залег на дно. Призрачным утешением казалось лишь, что утечка о планах Легиона дойдет до Пикуса из первых рук и он сможет известить командование. Если только эта Курьер теперь вплотную не займется поисками шпиона: как бы самому не оказаться с ножом в горле над рацией - что за глупая смерть от рук взбешенной бабы...
Офицеры расселись, приготовившись слушать выступление одного актера; Курьер заготовила внушительную стопку листов для монолога. Но перед присутствующими она отнюдь не красовалась: наоборот, будто пыталась слиться со своим стулом. Голос нервно подрагивал — легко поверить, будто совсем недавно пережила серьезное нервное потрясение.
Кертис с мрачной миной скрестил руки на груди, сверлил Курьера взглядом, желая девице жуткой смерти в различных вариациях. Но уже с середины первого листа отчета его глаза округлились в удивлении, с лица сошла кислая гримаса, сменившись недоверием. Уже на второй странице Пикус мысленно аплодировал Силусу, желая парню всяческих благ на небесах. Ни единое слово отчета не соответствовало действительности. Хорошо продуманная дезинформация: та самая тонкая грань между реальными фактами и гиперболой, что в вымысел становится легко поверить, да только эта доверчивость становится фатальной для противника. Настолько филигранная работа, опасно близкая к истине, и все же бесконечно далекая от нее, что фрументарий уже готов был поверить, что Силус специально сдал свою центурию в ходе шпионской операции, чтобы попасть в плен и дезинформировать НКР о планах Легиона.
прода в комментах
-
-
29.01.2015 в 13:25