Автор: Rina_Nettle
Фандом: Fallout New Vegas
Персонажи: жКурьер, Вульпес Инкульта
Жанр: AU
Размер: макси
Статус: в работе
предыдущая глава
Глава 32.
Забота о мертвых.
читать дальше
Лагерь гудел, словно растревоженный улей. Факелы пылали повсюду, очерчивая ореол огненного зарева над темными силуэтами палаток, четкими рядами чернеющими на фоне ночного неба. Беспокойство распространялось повальной заразой: повсеместно слышались переспросы, уточнения, верны ли слухи о смерти Цезаря. Этот несмолкаемый беспокойный гул нервировал Инкульту — словно еще одна заноза среди многих, болезненно впивающихся в незащищенное нутро. Дополнительные мелочные раздражители, своим непрекращающимся давлением грозящие спровоцировать слепой, самозабвенный приступ неуправляемого бешенства.
На плацу солдаты собрали помост, массу разнородных деревянных обломков водрузили в кучу с выровненной, утрамбованной вершиной. В ход шли все подручные средства, легионеры не считали ресурсы: скоро форт сдвинется с места, а после боя за дамбу уже никто не станет оплакивать сожженную деревянную утварь. В случае победы на землях профлигатов их ждут несравнимые с сей малой утратой богатства, в случае поражения эти щепки просто никому более не понадобятся.
В общей суматохе центурионы не рассчитали время, надобное на сбор достаточного количества горючих материалов, и задолго до окончания сооружения погребального костра вынесли тело диктатора из претория. Сейчас Цезарь лежал на земле, прикрытый алым стягом с золотым быком, а солдаты и рабы толпились вокруг, устроив беспорядочную давку посреди плаца. Задние ряды наседали на передние, самые нетерпеливые взбирались на плечи друг другу, желая заглянуть поверх толпы в самый центр скопления. Хваленая дисциплина трещала по швам: большинство командиров и сами теснились в распаленной любопытством людской толчее, или же просто не решались препятствовать взбудораженной массе, опасаясь открытого бунта. Пара отважных центурионов все же пыталась навести относительный порядок, прорываясь сквозь толпу и щедро осыпая подчиненных тумаками и ругательствами, но их труд выглядел тщетным и ничтожным в бурлящем и неистовствующем человеческом море. Группа офицеров и преторианская охрана, встав плотным кольцом вокруг тела Сына Марса, с трудом сдерживали наседающих легионеров: каждый желал увидеть труп своими глазами, ибо никто не в силах оказался уверовать в произошедшее.
Охватившую лагерь суету Инкульта воспринимал будто сквозь серую пелену. Словно бестелесный призрак, он отстраненно перемещался мимо встревоженно мечущихся людей, а реальность неким параллельным слоем бытия проплывала мимо, не затрагивая его, не касаясь. Он ощущал бесконечную усталость: ночной сон урывками, подтачивающая и выматывающая боль едва затянувшейся раны, физическое и психическое напряжение на пределе сил — все компоненты складывались воедино, вытравляя из мира все цвета, кроме всепоглощающего, беспросветного мрака. Если бы не клокочущая внутри ярость, неутоленная жажда возмездия, он предпочел бы закатиться под ближайший тент и тихо сдохнуть там, в темноте и тишине. Невыносимая давящая тяжесть, словно на плечи ему всем многотонным весом взвалилась сама дамба Гувера; в этот миг он желал лишь одного: оградить Рэйчел от воплощенного в реальность ночного кошмара, в котором пребывал сам.
Пробиваясь сквозь толпу, Инкульта прямиком направился к своей палатке, не задерживаясь и не отвлекаясь на всеобщую суматоху. Солдаты и младшие офицеры, чувствуя его обманчиво тихий, но крайне взрывоопасный настрой, убирались с дороги, не решаясь досаждать назойливыми вопросами в стиле: «это правда, префектус? Цезарь мертв?».
Быстро и целеустремленно Вульпес пересек виа преториа и с утомленным облегчением поспешил скрыться в сумраке отдаленных палаточных рядов. В мозгу болезненно пульсировала единственная мысль: предупредить Рэйчел, чтобы и носу не высовывала из своего подвала! Разбросанные по полу бумаги уже ничуть не тревожили саднящее сердце, фрументарий... бывший фрументарий равнодушно перешагнул через беспорядочно сваленную гору листов и рывком приставил к столу стул. На краткий миг ощутил головокружение, слабость в подкашивающихся ногах; перед глазами заплясали разноцветные точки, но секунда покоя и несколько глубоких вздохов вернули естественность мироощущению. Оседлав стул и тяжело опираясь локтем на треснувшую деревянную спинку, Вульпес прильнул к передатчику.
Отработанные до автоматизма жесты: он помнил наизусть частоты. Радиоволна унесла сигнал в ночь, повторяющиеся позывные настойчиво звучали снова и снова.
Ответом была тишина.
Он подкрутил регулятор громкости.
Тишина пустая и чистая - без белого шума, без шорохов и помех.
Инкульта придирчиво осмотрел заклеенные обрывком изоленты наушники, перепроверил настройки, все контакты проводов и спаев, желая исключить любые технические неполадки на своей стороне. Из динамиков не доносилось ни единого шороха, треска или шипения.
Еще одна попытка.
Молчание. Нерушимое, бесконечное, монолитное: словно он пытался докричаться до другого края вселенной, но черный холод космоса душил и гасил любой звук, сколь бы настойчиво и отчаянно он не надрывался в своих тщетных попытках. Кто-нибудь, хоть Аттикус, этот ленивый головожопый ублюдок... кто-нибудь, да примите уже радиограмму!
Позывные уходили в пустоту. Терялись где-то в каплях реки, просеивались сквозь песчинки пустыни, растворялись в воздухе, рассеиваемые западным ветром...
Что там произошло? Воображение уже рисовало жуткие картины, одну хуже другой. Инкульта бессильно уронил голову на руки, едва сдерживаясь, чтобы не врезать кулаком по чуть слышно гудящему радио, не швырнуть в порыве ярости безвинный передатчик об землю.
Времени мало: он не мог и далее сидеть здесь, в тщетных стараниях пытаясь свершить невозможное. Весь легион в сборе, чтобы отдать последнюю дань уважения погибшему диктатору, он должен находиться в толпе. В отличие от встревоженных солдат, Инкульта не чувствовал потребности почтить Цезаря, наблюдая, как тело его предадут огню — он уже простился с ним ранее, в одиночестве у смертного ложа. Публичная демонстрация эмоций ни к чему, весь этот балаган казался ему искусственным, жалким, неискренним, почти оскорбительным для покойного. И все же Вульпес обязан присутствовать там, в первых рядах среди офицеров: особенно после всего, что произошло в претории не более получаса назад, после безрассудных распоряжений Лания, болезненно ударивших не только по его положению, но и по самолюбию. Он вынужден появиться в общей массе — хотя бы, чтобы непоколебимым спокойствием продемонстрировать, что недавнее унижение отнюдь не выбило его из колеи.
В последней отчаянной попытке Вульпес заново с тщательной скрупулезностью перепроверил все возможные причины, мешающие установлению связи. Источник проблемы определенно находился на принимающей стороне, хотя еще этим утром Инкульта самолично едва ли не по винтику раскрутил и заново собрал приемник подпольного убежища.
Резким, ожесточенным щелчком он отключил передатчик. Тяжело опираясь на столешницу, выпрямился и поднялся на ноги. Позже. Возможно, он рано паникует — Рэйчел могла просто отлучиться на минуту, незаметно растянувшуюся для нее на полчаса... К примеру, готовит на костре ужин, а Аттикус, хоть это и не похоже на него, ошивается вокруг, истосковавшись по общению. Или же решила подышать воздухом, насидевшись целый день в душном подвале в нагоняющем тоску обществе неподвижного коматозного рекрута... Возможно, Аттикус, несмотря на предупреждение, переключил канал и влез на общую частоту в жажде последних новостей из форта. Вариантов масса, не обязательно заранее предполагать самый худший — черная полоса неудач не может тянуться непрерывной лентой. Возможно, Рэйчел сама устранит неполадки и попытается выйти на связь, когда заметит, что ее радио отключено. Он еще раз попробует — позже...
Некстати вспомнилось, что, согласно приказам легата, ему надлежало связаться со своими агентами и большую их часть отозвать с заданий из республиканских тылов. Вульпес отнюдь не горел желанием незамедлительно исполнять сие распоряжение, своей вопиющей непоследовательностью вызывающее лишь бурный внутренний протест. Знал ли Ланий, какой ценой легион смог внедрить своих людей в кулуары штаба военного командования в Шейди Сэндс! Забросить шпиона в святая святых, ввести в доверенный круг верхушки республиканской власти. Безрассудное самоуправство Мясника, по твердолобому капризу разрушавшего многолетний ювелирный труд лучших агентов, вызывало бессильное бешенство и отторжение, словно легат наперекор здравому смыслу желал лишить подконтрольную ему армию любых шансов на победу. У фрументариев не было лишних людей, а Ланий предлагал сократить число и так немногочисленных ценнейших внедренцев на треть. Каждое внесенное в список имя жгло руку Вульпеса каленым железом.
Инкульте следовало предоставить назначенному на его место Аргусу отчет по собственной шпионской сети — только истинных легионеров, а не коллаборационистов, чтобы было кого считать по головам, когда они вернутся в форт. Вульпес мог бы значительно урезать количество имен в рапорте, но в недостающих бумагах Цезаря могли содержаться записи обо всех засланцах легиона, их связных и завербованных разведчиках в непосредственной субординации главе фрументариев. Разумеется, о множестве спящих агентов знал лишь сам Цезарь, но если в предоставленном Инкультой отчете число людей будет расходиться с иными источниками данных уж слишком разительно, для Лания это может стать поводом навесить на бывшего лидера фрументариев ярлык предателя или даже перебежчика. Со всеми вытекающими последствиями — в его положении достаточно малейшего повода.
Для начала Инкульта набросал кратенький список разведчиков, которые могли без ущерба для легенды оставлять свое место дислокации. Затем кроты со Стрипа и ближайших лагерей НКР, которые подлежали захвату в обозримом будущем. С остальными, находящимися на ключевых позициях как в республиканской системе, так и в окрестных племенах, он намеревался разобраться позже. Ему нужно было лишь чуть потянуть время, оттягивать решающий момент до последнего: разослать этот странный, алогичный приказ как минимум после штурма Вегаса. В ближайшие дни многое может случиться, расклад способен перераспределиться самым непредсказуемым образом: вплоть до смены самого главнокомандующего легиона.
На данный момент его проблемы делились на отложенные и не подлежащие сиюминутному разрешению по независящим от Вульпеса причинам. Подобное логическое распределение последовательности действий помогало не только сосредоточиться, но и отогнать тревожные мысли, вытесняя тоску активной деятельностью или, по крайней мере, самоуспокоительной ее имитацией. Чем дальше от форта находился агент, тем меньше тревог он пока вызывал, однако не только фрументарии составляли его сеть, но и множество искусно завербованных преданных недотеп, даже не подозревающих, что работают на легион. Как сдать их всех под отчетность этому выскочке, ставленнику Мясника, даже не зная, справится ли тот с браздами правления? Пока не упущено драгоценное время, Инкульте следовало заняться прочими, наиболее дистанционно близкими своими подопечными, за которых он в той или иной степени нес ответственность. Некоторые дела не требовали отлагательств: слово чести жгло невыполненным обещанием — и, в отличие от агентов в тылах НКР, еще одна жертва нового режима не располагала двумя неделями предоставленной Ланием форы.
Инкульта без труда нашел преторианца из бывшей охраны Цезаря, твердо зная, что этот парень владеет необходимой информацией: Луций полностью доверял своим людям, и приказ наверняка возложили на одного из телохранителей, дежуривших у претория еще с прошлой ночи. Никто не отменял расписание караулов, и мужчина до сих пор бесцельно охранял пустую штабную палатку, давно покинутую центурионами, вынесшими тело Цезаря к погребальному костру. Во избежание распространения слухов Луций вряд ли привлек бы сторонних людей, поэтому Инкульта ожидал услышать однозначный ответ, удовлетворяющий его интерес.
- Что с профлигатом, лечившим Цезаря?
Под его решительным нажимом преторианец стушевался; он явно еще не был в курсе оглашенных на совете приказов о смене должности главы фрументариев. Не раздумывая, как и положено солдату перед лицом вышестоящего чина, преторианец отрывисто отчеканил:
- Северный внешний вал, висит на столбе у самого частокола. Сказали привязать подальше, чтобы не привлекал внимания.
- Еще жив? - с некоторым удивлением переспросил Инкульта. Разумеется, никто не желал раньше времени предавать огласке факт смерти Цезаря, но вешать провалившего операцию доктора на крест вместо того, чтобы по-тихому перерезать горло и избавиться от тела... Непоследовательно. Впрочем, Вульпес уже догадывался о причинах сего поступка: в его силах было предотвратить задуманное Ланием. Не только из духа противоречия, желания досадить легату, но и памятуя о данном доктору обещании. Однажды он уже поступился собственным словом, обманом принудив Последователя Апокалипсиса к сотрудничеству с легионом. Второй раз разочаровать именно этого человека Инкульта почему-то считал постыдным лично для себя.
Предательство давно являлось частью жизни, неизбежной составляющей работы фрументария: еще на заре его шпионской карьеры не одно дикарское племя сподобилось познать горькую цену доверчивости и наивности. Но в случае с Генноном Вульпес принципиально желал хоть немного изменить традициям. Еще при первой встрече между ними ощущалось некое сродство, странная связь: любопытство, взаимный интерес, вылившийся со стороны Аркейда в нездоровое сексуальное влечение. Отнюдь не дикарь отсталой общины, а достойный оппонент, умный собеседник — в некотором плане зеркальный антипод его самого. Вульпес не желал бесславно проигрывать в неофициально объявленном противостоянии: негласный поединок двух представителей контрастных миров не мог окончиться подобным бесчестным финалом, при котором Инкульта, несмотря на триумф легиона, ощущал бы личное поражение. Он не нанес решающий удар, а лишь продемонстрировал собственную слабость, ничтожность труса, прикрывающегося необоримостью влияния чужих приказов. Казалось важным доказать этому человеку, что слово легионера имеет хоть какой-то вес, не является пустым звуком. Его слово, персональное обещание Вульпеса Инкульты, пусть даже данное под личиной мистера Фокса.
«Никто не причинит вам вреда, Геннон».
Еще не поздно исправить, спасти хоть что-то, противоборствуя течению воронки тянущего ко дну водоворота. Немногое оставшееся от изодранного в клочья, втоптанного в грязь и покрытого презрением имени. Хотя бы самому себе доказать, что внутри еще осталось человеческое достоинство. И если своевольная выходка сыграет наперекор планам легата — тем лучше...
Память — тропинка в прошлое, где Рэй хотелось затеряться, остаться как можно дольше в отчаянном бегстве от невеселой реальности. Пожалуй, опрометчиво было считать, что все лучшее в ее жизни уже свершилось, закончилось сегодняшним утром, но будущее не сулило надежды, не предвещало счастливый конец лишь для них двоих. Она успела потерять свою любовь прежде, чем по-настоящему обрела.
Вульпес. Человек, рядом с которым ее жизнь наполнялась смыслом. С его уходом что-то погасло внутри, будто он забрал с собой частичку... нет, даже весь без остатка внутренний свет, дающий сил к существованию.
Память услужливо навязывала образы, пробуждала еще не стертые ощущения, от которых лишь усиливалась боль... Худощавое, почти мальчишеское тело, но хорошо развитая, рельефная мужская мускулатура. Бледная кожа, почти нечувствительная к ласкам, словно поверх нервных окончаний тонкой пленкой все тело окутывал некий прозрачный барьер из сосредоточенной серьезности и робкой, едва ли не стыдливой сдержанности. Он не отдавался страсти целиком, до самозабвения, продолжая анализировать и просчитывать свои движения даже в моменты, провоцирующие, казалось бы, неприкрытое обнажение его истинной сущности.
Тело бойца, легионера, чьей жизнью являлась лишь война. Грубые, бугристые полоски шрамов меж лопаток: давняя порка розгами или тонкой плетью. Розоватый рубец от холодного оружия на ключице, на животе справа родинки сложились неровным косым треугольником. Чуть выше, под ребром, рваный отпечаток мощной челюсти: укус крупной собаки или койота.
Позже, при включенном свете, Рэй успела как следует рассмотреть его фигуру во всех деталях, в том числе упомянутые прошлым вечером полосы неровного загара на ногах. Он долго возился с радиопередатчиком, небрежно накинув на плечи постоянно норовящую сползти на пол простыню. Из одежды лишь ботинки и застиранное до невнятного грязно-серого оттенка нижнее белье, в остальном девушке открывался великолепный обзор неприкрытых простыней частей подтянутого тела, и она наслаждалась возможностью рассмотреть его во всех подробностях, досконально запомнить, накрепко запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый изгиб, родимое пятно и царапинку, каждую веснушку, каждый шрам...
Вульпес.
Все, что в нем было. Он весь. Ментальная фотография, неизменная даже спустя многие годы: удержать навсегда слепок его образа, чтобы позже возвращаться к нему в воспоминаниях снова и снова во всей полноте эмоций. Очертания обнаженной фигуры, тесно прижимающейся к ее телу, запах и его тепло, осторожные прикосновения его рук к коже. Тихий голос: немногословные реплики, ни единой фразы о любви и прочих высоких материях, но явственно ощущаемая нежность за этой еще не сломленной стеной внутренней защиты. Стук его сердца, ритмичными ударами отдающийся под ее щекой, прижатой к груди мужчины. Долгая уютная дремота в его объятиях: спокойствие, защищенность и наполняющее сладким умиротворением осознание разделенного чувства.
Остаток ночи и все утро принадлежали лишь им одним. Каждый раз при пробуждении Рэй не могла удержаться, чтобы не провести кончиками пальцев по телу Вульпеса, убеждаясь, что реальность не обернется грезой. Прочертить короткую цепочку невесомых поцелуев на его коже, едва касаясь губами, чтобы не разбудить, не потревожить, а затем вновь медленно погрузиться в чуткое полузабытье, наслаждаясь близостью и теплом расслабленного тела рядом.
Ленивая нега в объятиях друг друга оборвалась ближе к полудню, когда Инкульта окончательно проснулся и выбрался из беспорядочного кокона скомканных одеял в поисках фляги с водой. Тогда в подвале впервые со вчерашней ночи зажегся свет, вынуждая Рэй смущенно натянуть на себя рваный шерстяной плед. При виде ее стыдливого инстинктивного жеста Инкульта лишь криво ухмыльнулся, не отрывая губ от горлышка фляги и продолжая внимательно и с явным удовольствием рассматривать девушку. Капли воды тонкой струйкой скатывались на голую грудь мужчины.
Затем снова секс, при включенном свете. Новые, еще неизученные подробности. В той же консервативной и скованной манере, хотя на этот раз причиной подобной сдержанности преимущественно являлось ощутимое присутствие третьего человека в комнате. Контуженный солдат на дальней койке не шевелился, все еще находясь в состоянии комы, но оба любовника едва ли могли вытравить из восприятия факт, что не находились в одиночестве. Ранее темнота скрывала излишние детали обстановки, но при свете очевидная неловкость положения проявилась в полной мере: долгое время тревожным сигналом в подсознании отзывался навязчивый факт чужого присутствия. Парень дышал, его глаза двигались под чуть заметно подрагивающими веками, но он оставался тих и неподвижен, и в итоге перестал отвлекать внимание. Впрочем, при всем дискомфорте ни Рэй, ни Вульпес не стремились вновь выключать свет, ненасытно желая удовлетворить свою жажду исследования.
Аттикус не беспокоил их: вероятно, давал возможность выспаться, или же прекрасно осознавал истинность незамысловатых занятий оставленных наедине мужчины и женщины. И они сполна использовали предоставленную судьбой возможность, отчаянно желая, чтобы эти краткие часы покоя, безмятежности и целостного единения длились как можно дольше.
Однако, реальность вносила жестокие коррективы в мечты; ближе к полудню Инкульта вынужденно признал, что вопреки свои желаниям не может более затягивать с отбытием в Форт. Прощание не состоялось: он просто тихо выбрался из одеяла и сосредоточенно начал одеваться, стараясь не шуметь. Рэй сделала вид, что все еще дремлет, хотя на самом деле чутко прислушивалась к каждому звуку, к каждому шороху, едва сдерживая готовые заструиться из-под сомкнутых век слезы.
Никто из них не знал, как себя вести, какие слова и обещания давать друг другу, да и уместны ли вообще эти сантименты? Их перешедшее на новый уровень общение еще не выработало верной основы, системы рамок дозволенного и степени взаимной открытости.Рэй боялась, что излишняя сентиментальность по привычке покажется Инкульте слабостью, и в то же время переживала, что если не выскажет истинную горечь вынужденного расставания, то в глубине души обидит мужчину поверхностностью своих чувств.
Притворство неподвижно лежащей Рэй не ускользнуло и от фрументария, и девушка тоже прекрасно осознавала, что он раскусил ее нехитрую уловку. Впрочем, оба предпочли и дальше играть свои роли, поскольку втайне боялись, что бурное прощание станет куда более тяжелым и болезненным для обоих.
Некоторое время Вульпес шуршал бумагами на столе рядом с радиопередатчиком — предусмотрительно записывал частоты связи, хотя набор цифр и так накрепко засел в голове курьера. Потом он ушел, тихо прикрыв за собой дверь, а Рэй еще долго лежала на кровати, остекленевшим взглядом уставившись в покрытый трещинками потолок. Не осталось ни сил, ни желания, чтобы подняться и куда-то идти, что-то делать, разговаривать, думать, существовать... Хотелось бежать следом за ним и умолять взять с собой, но не позволяли ни гордость, ни верность данному слову.
Слезы невольно наворачивались на глаза, иссушающая безвольная усталость наползала изнутри, лишая желания жить. В итоге Рэй вновь задремала, плотно укутавшись в одеяло, всем своим существом ощущая потерю, отсутствие любимого мужчины рядом.
Ее разбудили громкие шаги на подвальной лестнице. Аттикус деликатно постучал в дверь и, не дождавшись ответа, осторожно заглянул в помещение. Рэй плотнее укуталась в рваный плед, жалея, что из-за собственного приступа жалкой меланхолии до сих пор не удосужилась одеться.
- Ужинать будешь? - поинтересовался легионер, не глядя на девушку и устремившись прямиком к неподвижному рекруту. Рэй в некоторой степени подивилась его формулировке и взглянула на хронометр пип-боя: девять вечера, она проспала весь день.
Аттикус проверил пульс рекрута, оттянул веко, заглянул в зрачок и сокрушенно качнул головой. В теле солдата все еще теплилась жизнь, но, вероятно, гораздо милосерднее было бы просто опустить ему на лицо подушку. Без воды и пищи парень вскоре умрет, незачем продлевать его страдания, но Аттикус, похоже, придерживался иного мнения. Легионер проверил перевязки раненого, приподнимая края бинтов; чуть задержался при осмотре изуродованной ноги, и увиденное определенно ему не нравилось — начиналось нагноение. Мужчина вытащил из-под кровати аптечку и молча занялся чисткой раны, все еще не обращая на Рэй никакого внимания. Курьер лениво наблюдала за его действиями, все еще чувствуя усталость и истощение, даже невзирая на длительный сон.
Наконец, Аттикус закончил нехитрую процедуру лечения и оставил в покое так и не пришедшего в сознании рекрута. Затем обернулся к девушке, с бесстыдным любопытством пялясь на ее тело, облаченное лишь в зияющее прорехами одеяло. Рэй с вызовом ответно воззрилась на легионера, целенаправленно не предпринимая попыток укутаться плотнее, дабы скрыться от назойливого масляного взгляда. Аттикус определенно заметил беспорядочно разбросанную одежду и вполне справедливо мог прийти к очевидным выводам по поводу наготы Рэй — впрочем, он предпочел сделать вид, что сей факт остался вне его интереса и компетенции. Уходя, Аттикус оставил открытой нараспашку дверь на лестницу и уже со ступеней коротко бросил:
- Не трогай, пусть проветрится. Жду тебя наверху, каша стынет.
Свежий воздух ворвался внутрь комнаты, и лишь сейчас курьер осознала, что ранее в закрытом помещении практически нечем было дышать. Застоялась атмосфера хранила запах пота, запах секса, запах Вульпеса... Слабый привкус, тонкие, едва уловимые нотки все еще исходили от смятого белья, от ее собственной кожи. Недавние воспоминания ожили с новой силой.
Рэй выбралась из кровати, тщательно отгоняя вновь нахлынувшую унылую хандру.
Ужинали вместе с Аттикусом в тишине, обмениваясь лишь краткими, сугубо прагматичными фразами вроде: «Передай еще добавки». Возможно, легионер чувствовал ее настрой, хотя с большей вероятностью просто не стремился поддерживать беседу: разумеется, она ведь всего лишь какая-то женщина, диссолют, пусть и спит с главой фрументариев легиона...
После еды курьер вновь отправилась вниз, ожидая, когда Инкульта выйдет на связь. Возле передатчика обнаружилась оставленная Вульпесом записка: как и предполагала курьер, уточнение радиочастот, но крошечная строка внизу стала для Рэй неожиданностью. Мелкий почерк с сильным наклоном, толстая точка в начале заглавной буквы, будто Инкульта долго размышлял над формулировкой, прежде чем передать слова бумаге.
«Будь моей хорошей девочкой».
Рэй почувствовала, как слезы вновь вопреки волевому усилию готовы заструиться по щекам, в горле встрял плотный комок, туго сдавливая гортань. Она буквально видела, в деталях представляла перед внутренним взором до боли живую картину, как он тихо произносит эти слова, на прощание целуя ее в лоб. Сквозила в этой фразе и забота, и собственническое напоминание, и завуалированный приказ послушно не нарушать данное ему обещание. В этом был весь он: с легкостью играл ее чувствами, даже на расстоянии, не находясь рядом.
Курьер аккуратно сложила записку и спрятала в карман. Она устала от душевной боли, чувствуя насущную потребность переключить внимание, поскольку в бездействии ее слезливая тоска лишь многократно усиливалась. С углублением в подобные думы все более заманчивым и обоснованным казалось расторжение любых договоренностей и обещаний — Рэй хотела находиться рядом с Вульпесом, неотступно следовать рядом, несмотря ни на что. Шестое чувство не просто шептало — оно кричало, что сейчас ее помощь как никогда нужна ему; впрочем, интуиция курьера обычно имела свойство подводить ее, нежели направлять на верный путь.
Желая насильно выдавить тревогу из головы, Рэй вынужденно переключила внимание на активные действия: можно бесконечно жалеть себя и напрасно терзаться, вместо того, чтобы заняться, наконец, чем-то полезным. Ей требовалось эффективно скоротать свободное время, которого в ближайшем будущем у нее планировалось необозримо много: курьер занялась ремонтом ЭД-Э, намереваясь досконально отреставрировать все еще сыплющего искрами робота. Механический ручной труд успокаивал монотонными, рутинными операциями, вытравливал мрачные мысли. Уж лучше загрузить сознание проблемами горелых деталей, нежели неровной пульсацией собственного полыхающего сердца.
По расчетам Рэй, Вульпес уже должен был прибыть в форт, но передатчик пока молчал. У фрументария определенно хватало забот, курьер и не надеялась на скорый отчет, однако, подтачивающая нервы тягость ожидания растягивала минуты в бесконечные часы.
При ремонте робота у девушки возникли проблемы с запчастями: некоторые изрядно покореженные детали пришлось оставить в прежнем состоянии — Рэй надеялась, что ЭД-Э дотянет хотя бы до ближайшей лавки старьевщика. Немалую досаду вызывал факт, что робот едва вернулся с капитального ремонта у Последователей, и вся кропотливая работа техников оказалась тщетной. Более подробный осмотр робоглаза повлек весьма неутешительное заключение: ЭД-Э лишь благодаря какому-то чуду не разваливался на кусочки. Серьезные повреждения получили система стабилизации высоты и регистратор координат; это означало, что без присутствия цели-ориентира, которой в данном случае являлась Рэй, робот с трудом мог ориентироваться в пространстве. Проблема затрагивала не только перемещения на заданные маршрутом дистанции, но и наличие сбоев в банальном маневрировании: ЭД-Э умудрялся не врезаться в стены, но то и дело норовил стукнуться корпусом об потолок.
Не меньше неудобств причиняло использование паяльника, поскольку от генератора запитывался всего один провод, в данный момент подсоединенный к радиостанции. Рэй приходилось то и дело отключать связь, чтобы нагреть инструмент до должного накала, а затем поспешно приспосабливать контакты обратно к радиоточке. Подобная суета несказанно нервировала девушку, но она не желала бросать начатое на полпути: Инкульта может подождать три-четыре минуты, а в его настойчивости курьер не сомневалась, как-нибудь да выйдет на связь.
Ближе к полуночи Аттикус спустился к девушке: заинтересовался ее роботом или же просто заскучал в одиночестве, в любом случае компания живого человека казалась предпочтительнее общества неподвижного парня где-то в темном углу за ее спиной. Аттикус недоверчиво поглядывал на внутренности робота, снятый корпус которого лежал отдельно на полу, уважительно провел пальцем по пулевым вмятинам на броне и одобрительно хмыкнул. Рэй лишь криво усмехнулась, краем глаза поглядывая на явно впечатленного легионера.
Некоторое время Аттикус с интересом наблюдал за работой девушки, затем решил проверить состояние коматозного солдата. Спайка разошлась под жалом паяльника, когда из-за спины курьера раздалось тихое, почти удивленное:
- Умер... Остыть уже успел.
Девушка сдержанно кашлянула и отложила паяльник, лишь затем неспешно обернулась к Аттикусу. Легкой дрожью по спине пробежало осознание, что последние несколько часов в подвале она провела в компании трупа.
- У него не было шансов, - покачала головой Рэй, едва ли удивленная закономерно ожидаемым исходом. На всякий случай уточнила: - Будем хоронить?
Легионер кивнул: не хватало еще привлечь хищников к убежищу на запах мертвечины.
- Лопата наверху, в шкафу слева, - проинструктировал девушку Аттикус. Распрямив затекшие плечи, Рэй поднялась со стула, с треском костяшек размяла занемевшие пальцы. Этой ночью предстоит основательно попотеть, чтобы вырыть сообразно глубокую могилу.
Аттикус возился с телом покойного, освобождая его от одежды — непростительная была бы растрата, имущество скорее пригодится живым, нежели этому несчастному парню в его отныне постоянной резиденции в четырех футах под землей. Крякнув от натуги, Аттикус подхватил обнаженное тело под руки и стащил с кровати на пол. Рэй взялась за ноги. Вдвоем они оттащили труп вверх по лестнице: рекрут не выделялся лишним весом, но рост его значительно превышал средний, транспортировка долговязого тела доставляла в узком пространстве определенные трудности.
Перед тем, как покинуть хижину, курьер предварительно убедилась, что паяльник не вызовет локальный пожар в подвале, пока она с легионером обустраивает похороны. Вернулась она не зря: в растерянной спешке девушка не заметила, что забыла заново подключить передатчик к генератору. Рэй вовремя исправила оплошность, восстановив связь. Впрочем, ее предусмотрительность не смогла повлиять на неизбежные планы судьбы: из-за длительной отлучки на время копания могилы, девушка так и не узнала, что пропустила вызов Инкульты.
Покинув внутренний периметр форта, Вульпес испытал некоторое облегчения, наконец-то оказавшись в одиночестве, вдали от настороженных и сочувственных взглядов. На плац начали стекаться люди из соседнего лагеря, раскинувшегося в полутора милях к востоку — форт едва мог вместить такое количество человек, на перекрестках в сгущении толпы было не протолкнуться. Вздумай профлигаты использовать сей момент для атаки, они без труда заняли бы оба растревоженных лагеря, где во всеобщей суматохе и хаосе легионеры едва ли могли быстро организовать упорядоченную оборону и дать достойный отпор.
Шумная людская толпа осталась позади, за внутренним кольцом частокола. Свежий ночной воздух приятно холодил разгоряченное лицо, пустошь дышала дымом костров и тонким ароматом едва распустившейся юкки. Черная блестящая лента реки вилась далеко внизу, у подножья фортификационного холма, а во тьме на другом берегу размытыми желтыми точками светились огоньки Боулдер Сити. Ночные дежурные республиканцев определенно заметили оживление в лагере противника. Вульпес знал, что активность легионеров породила волнение и в рядах нкровцев — насторожились, наверняка сейчас прильнули к оптике и встревоженно осматривают линию восточного берега; похоже, этой ночью никто не сможет уснуть спокойно.
Вульпес медленно брел по узкой тропке вдоль защитного рва. Не боялся оступиться - зарево над фортом разгоняло ночной мрак, хотя любой неосторожный шаг мог повлечь за собой падение в утыканную заточенными кольями канаву. Что же, у Фортуны своеобразное чувство юмора — если ему суждено погибнуть столь нелепым образом... уж лучше так, чем от руки своих братьев по оружию.
Сюда, к северной границе укреплений, редко забредали солдаты или рабы, лишь патрули периодически обходили по периметру лагерь, но не задерживались надолго — кроме бурьяна и кактусов охранять тут нечего. Чуть западнее вдоль внешнего заграждения через равные промежутки из земли торчали кресты, большинство из них пустовало, лишь на двух ближайших к лагерным воротам бессильно обвисли истерзанные тела. Кажется, оба пленника уже покинули свои бренные оболочки, оказавшись где-то в ином, наверняка несравнимо лучшем месте.
Вульпес равнодушно покосился на покойников и продолжил свой путь дальше; отнюдь не эти люди интересовали его. Легионер едва не пропустил искомый пункт: одинокий крест был вкопан в самом темном углу, далеко на отшибе, вдали от вытоптанной патрулями тропы. Инкульта осторожно пересек ров и направился к пленнику; тот был еще жив и незамедлительно среагировал на появление человека, с видимым усилием оторвав от груди отяжелевшую голову. Его лицо — черное, бугристое, бесформенное пятно во тьме - превратилось в сплошной кровоподтек, разбитые губы спеклись толстой коркой засохшей крови. Инкульта подозревал, что у пленника вырезан язык: по крайней мере, именно так он сам обезопасил бы легион от преждевременного распространения информации. Однако шпион ошибся; с трудом разлепляя губы, пленник глухим, каркающим голосом с трудом вымолвил:
- Ты?..
Больше удивления, нежели испуга. Даже с твердым осознанием, что обречен на неминуемую смерть, Аркейд Геннон не растерял ни прежнего норова, ни самодостоинства. Вульпес остановился перед привязанным к кресту Последователем Апокалипсиса, с минуту молча разглядывал израненного мужчину.
Избивали. Достаточно умело, чтобы не нанести несовместимых с жизнью травм, ускоряющих уже предрешенный конец. Правая рука сломана, из открытой раны торчат острые обломки кости: наверняка малейшее напряжение затекших мышц доставляет неимоверную боль, даже не учитывая онемение конечностей, еще с прошлой ночи крепко стянутых веревками.
Вульпес не знал, что сказать. «Извини, что так получилось». «Прости, что не оправдал доверие». «Мне жаль...» Ему действительно было жаль, он искренне сожалел о случившемся, но что стоили его слова — пустой звук для человека, уже сквозь затуманившую взгляд пелену отчетливо различающего очертания приближающейся смерти.
Инкульта нервно осмотрелся по сторонам, выискивая любых свидетелей его присутствия рядом с пленником. Отдаленность места казни сейчас играла ему на руку: Вульпес мог не опасаться, что его заметят. Он обошел крест и опробовал на прочность опору — сооружение держалось крепко. Инкульта подтянулся и взобрался на верхнюю балку, оказавшись прямо за спиной Геннона. Устроился удобнее, обхватив поперечную перекладину, и снял с пояса флягу с водой.
Аркейд даже не дергался, не придавая значения странным перемещениям Инкульты — пленник уже достиг состояния аморфного безразличия, когда окружающий мир перестал интересовать и удивлять: средоточием вселенной являлось лишь собственное тело, разрываемое болью и мучительной тоской от неизбывного ощущения угасающей жизни. Он желал лишь скорейшего прекращения этой муки.
Перегнувшись через перекладину, чтобы видеть лицо мужчины, Вульпес приложил флягу к губам Аркейда; из-под затекших век тот метнул на него удивленный взгляд, словно ожидая, что содержимым фляги окажется скипидар или моча.
- Пей. Я здесь, чтобы помочь, - заверил его Инкульта, и Последователь Апокалипсиса жадно припал к свежей воде.
Вульпес медленно наклонял флягу, чтобы пленник не захлебнулся.
- Я сожалею, что не присутствовал при операции, - негромко вымолвил легионер. Как и ожидалось, врач не ответил, жадными глотками втягивая воду. Неуверенно прикусив губу, Инкульта продолжал, даже не предполагая, как Геннон среагирует на вопрос: действительно ли медик не смог справиться со столь тяжелым случаем болезни, или же намеренно поспособствовал смерти пациента?
- Что там произошло, почему умер Цезарь?
Сделав еще несколько глотков, Аркейд оторвался от горлышка фляги и глубокими тяжелыми вдохами восстановил сбившееся дыхание. Тут же невольно застонал от острой боли при расширении грудной клетки. Вульпес расположился на кресте за его спиной, терпеливо ожидая, когда Геннон оправится для внятного ответа.
- Я говорил им, - хриплым, слабым голосом начал он, уже истощенный постоянством непрерывной, непрекращающейся боли. - Я говорил... я не смогу... Всего лишь терапевт, им нужен был доктор Генри.
Он прерывисто вздохнул; слова давались ему с трудом.
- Джейкобстаун, к северу от Вегаса городок в горах... Генри. Нейрохирург, специалист в это области... А я... нет... - Последователь не то застонал, не то тихо хмыкнул и прикрыл опухшие веки. - С таким же успехом можно было вручить скальпель вам, Фокс...
Инкульта жадно впитывал его рваные, едва слышные слова — жуткое осознание свершившегося медленно заполняло его. На чистом автоматизме он тщательно закрутил опустевшую флягу, несфокусированно уставившись в темноту глубокой раны рва у подножия линии частокола. Перед глазами повисла серая пелена, взгляд затуманился. Вульпес чувствовал бессильную злость: на некомпетентность врача, на собственную ошибку при выборе именно этого человека из всего персонала базы Последователей, злился на тупость Луция и прочих легионеров, принявших решение о проведении операции без должных подручных средств. В конце концов на неудачное стечение обстоятельств, на саму судьбу.
- Я думал, автодок сработает, - задумчиво произнес Инкульта. Голос Аркейда звучал тихо и невнятно: сил ему даже не хватало, чтобы приподнять с груди безвольно повисшую голову.
- Вы преувеличиваете... возможности машины. И недооцениваете сложность операции на... на открытом мозге.
Легионер едва слышно вздохнул и тут же замер, затих, не решаясь привлекать внимание — двое патрульных с факелом двигались по тропе вдоль рва. Мужчины негромко переговаривались, не глядя по сторонам. Свет собственного факела слепил их: сомнительно, что легионеры могли что-либо рассмотреть в отдаленном темному углу в густой тени внешнего частокола, и все же Вульпес попал бы в щекотливое положение в случае своего обнаружения. Бывший глава фрументариев, вскарабкавшийся на крест к профлигату... не каждый день увидишь подобную сцену. К счастью, солдаты так и не обернулись в их сторону и вскоре скрылись в темноте.
- Мне жаль, что я не присутствовал там, - вновь повторил Вульпес. Аркейд скептически хмыкнул:
- Что бы вы могли изменить?
Инкульта промолчал: доктор был прав. И все же в его силах предотвратить отнюдь не благостное будущее, предначертанное Геннону.
Они оттащили тело футов на пятьсот от хижины: там, под склоном крутого песчаного обрыва, в мягкой почве Аттикус начал копать могилу. Рэй приметила неподалеку несколько сваленных кучками крупных камней: наскоро обозначенные надгробия - не первая смерть, не первые похороны.
Предложение курьера работать поочередно - пока один роет яму, второй дежурит у передатчика - легионер решительно отверг. Аттикус приказал девушке отправляться обратно в хижину, заявив, что закончит сам, по какой-то причине он отказывался принимать любую помощь. Рэй не знала, являлась ли поводом ее явная связь с главой фрументариев, или же легионер все еще придерживался мнения, что содействие профлигата не должно осквернять память покойного. Вероятно, Аттикус планировал некий особый похоронный ритуал, не желая в этот момент видеть ее поблизости: обряды по обычаям легиона или его собственного племени. Возможно, просто скажет пару последних слов над мертвецом, а такие порывы в своей искренности не терпят присутствия посторонних. Позже выяснилось, что Аттикус лишь свалил голое тело в яму без всяческих сантиментов: он даже не знал имени солдата.
Курьер вернулась в подвал, опоздав всего на пару минут и так и не узнав, что передатчик совсем недавно упорно и безрезультатно принимал сигнал, оставшийся без ответа. Она вновь заняла прежнее место за столом и занялась отладкой ЭД-Э, с тоской и затаенной надеждой постоянно поглядывая на радио. Прибор молчал, и затянувшаяся тишина вызывала все большую тревогу.
Минуты текли мучительно медленно, ожидание уподобилось пытке. Спустя полчаса разум захватило все усиливающееся небезосновательное подозрение, что Вульпес пытался достучаться до нее, пока она с Аттикусом перетаскивала труп рекрута в пустыню. Невозможность подтвердить или опровергнуть собственную догадку лишь обостряла общую нервозность. Наконец, не выдержав, Рэй попыталась выйти на связь сама, вопреки приказу Вульпеса: три попытки с небольшими интервалами не принесли никакого результата, кроме достижения пика эмоционального напряжения.
Рэй поняла, что не может и далее безмятежно ковыряться в разобранном ЭД-Э — руки не слушались, а все ее внимание было приковано к передатчику, девушка не могла сосредоточиться ни на чем ином. Она отложила инструменты в сторону. Имелся бы в наличии алкоголь — влила бы в себя залпом полбутылки, лишь бы расслабить натянутые нервы. Сигареты закончились уже давно, но никотиновая ломка казалась сущим пустяком на фоне общего стресса.
Три часа пополуночи. Сна ни в одном глазу. Монотонное гудение генератора, тихое жужжание лампы, входная дверь едва слышно поскрипывает ржавыми петлями под порывами пустынного ветра. Психика измотана, бездействие и собственное бессилие занимают все существо: кажется, вот-вот заструятся по щекам слезы жалкой истерики.
Сначала она беспокойно шагала взад-вперед по подвалу, затем вернулась обратно к столу, прикрыв глаза и пытаясь сосредоточиться на посторонних шумах, на ритме собственного дыхания, лишь бы тишина радиоэфира не давила на уши, порождая отчаяние.
Еще одна попытка выйти на связь: тихое, осторожное: «Вульпес?» бесплотным сигналом потонуло в ночи, унеслось в пустоту, не достигая цели. Рэй закрыла лицо ладонями и замерла над радиопередатчиком, долгое время сидела неподвижно в ожидании, начиная ощущать обиду и ярость. Фрументарий не особо спешил общаться, установив информирование курьера о текущей обстановке далеко не на первую позицию в списке личных приоритетов. Гнев на его эгоистичную безответственность был лучше тревожной тоски; Рэй предпочитала злиться, нежели задумываться, что Инкульта практически никогда не нарушал свои обещания, и причины его молчания могут оказаться действительно серьезными.
Резкий грохот хлопнувшей наверху двери заставил девушку испуганно вздрогнуть и настороженно вскинуть голову. Не тот звук, которого она так ждала, но хоть какое-то разнообразие в сводящей с ума тишине. Аттикус шумно топтался наверху, с громким металлическим лязгом пристраивая лопату обратно в подсобный шкаф. Затем спустился к курьеру; даже не стал задавать вопросов, по одному ее виду в полной мере представив ситуацию.
- Инкульта давно должен был прибыть в форт, - заключил легионер, тревожно нахмурившись. Влажной тряпкой отер руки от песчаной пыли и встал возле передатчика в шаге за спиной девушки.
- Он ведь не мог просто забыть обо мне, - с отчаянием произнесла Рэй, покачав головой, краем сознания понимая, сколь нелепо и жалко звучит ее предположение.
Аттикус промолчал, не решаясь вдаваться в подробности отношений девушки-диссолюта и главы фрументариев. Сомнительно, что Инкульта целенаправленно избегал контакта с этой втюрившейся в него по уши особой: уж если он что-то обещал прямым текстом, то, как правило, не бросал слова на ветер.
Рассеянно почесав затылок, легионер взглянул в сторону двери и пространно заметил:
- Скоро рассвет.
На мгновение Рэй захотелось врезать ему по лицу: она не нуждалась в напоминании, что времени прошло слишком много, чтобы до сих пор надеяться, что «все в порядке». В бессильной ярости курьер стиснула кулаки и глубоко втянула воздух, заполняя до предела легкие: Аттикус не являлся виновником сложившейся ситуации, глупо вымещать на нем собственную злость.
- Сходи наверх, разогрей еду, - попросил легионер девушку, наклонившись через стол к передатчику. - Я попробую связаться с Коттонвуд Коув, узнаю новости.
Он деликатно оттеснил Рэй плечом и крутанул колесо настроек, наводясь на нужную частоту - всем своим видом демонстративно намекая, что девушке не помешало бы освободить ему место перед радиоточкой и предоставить свободу действий.
- Если ты не заметил, я не меньше тебя желаю знать новости, - жестко произнесла курьер, но все же поднялась из-за стола, открывая фрументарию доступ к приемнику. Скрестив руки на груди, девушка встала позади Аттикуса за спинкой стула, внимательно наблюдая за легионером.
- Ты здесь не останешься, - покачал головой мужчина, не оборачиваясь к ней. - Инкульта мог дать тебе сведения о резервной волне - это его дело, но я не собираюсь в твоем присутствии афишировать частоты или позывные для связи с прочими подразделениями. Поэтому давай, марш на улицу греть ужин... или это уже завтрак... В общем, исчезни на четверть часа, позже я расскажу тебе обо всем.
Рэй стиснула зубы, но любые протесты в ее положении являлись безосновательными - выбора не оставалось, пришлось подчиниться.
Она пыталась хоть что-то подслушать, приложив ухо к двери хижины: тщетно, до нее не долетало ни звука. Эти десять минут показались самыми долгими в жизни: некоторое время она переминалась с ноги на ногу у порога, затем обошла хижину по периметру, пока, наконец, не решила, что Аттикус не зря обеспечил ее заданием, чтобы она не бродила впустую в ожидании.
Девушка притащила охапку увядших стеблей на старое кострище: обычный растопный материал, быстро занимающийся пламенем и столь же быстро сгорающий — достаточно, чтобы чуть подогреть подернувшуюся высохшей коркой кашу и не тратить драгоценную древесину на длительное поддержание огня. Даже столь простые действия давались ей с трудом: мысли концентрировались отнюдь не вокруг котелка с пищей; Рэй умудрилась обжечь палец и едва не вывалить еду на песок. Впрочем, собственная неуклюжесть ничуть не волновала ее.
Курьер встрепенулась, когда дверь хижины тихо скрипнула. Аттикус выскользнул наружу и направился к костру, неся с собой две пустые миски и ложки.
- Ну, что?! - нетерпеливо вопросила девушка, вскочив на ноги и подавшись вперед, навстречу легионеру. Фрументарий молча протянул ей посудину, зачерпнул немного каши и устроился на песке у истлевшего до белого пепла снопа прогоревшей травы — погасший костер едва мерцал тусклыми красными искорками, не давая ни тепла, ни света.
- Мдаа... - отстраненно произнес Аттикус, тихо выдохнув и возведя взгляд к усыпанному звездами небу. - Это безумие какое-то...
Затем покачал головой и с досадой вонзил ложку в слипшиеся комья густой каши.
- Цезарь мертв, - наконец, вымолвил легионер.
Рэй приоткрыла рот: не то шумный сдавленный выдох, не то оборвавшийся в горле возглас удивления. Подобный исход она подозревала изначально, рассудив, что при данном стечении обстоятельств у Инкульты вряд ли выдастся свободная минута для нее: теперь главе фрументариев придется брать ситуацию под свой контроль. Разгребать все, что оставил в наследие диктатор: не удивительно, что он до сих пор молчит...
Девушка все еще ощущала обеспокоенность, но обида на Вульпеса исчезла, а на смену ей пришла гордость за своего мужчину — отныне ему предстоит вести легион за собой.
- Ты настроил приемник на прежнюю частоту? - спохватилась Рэй, поставив на землю миску с кашей — к еде курьер так и не притронулась. Он проворно выпрямилась, с тревогой глядя в сторону хижины. - Нужно возвращаться, Вульпес все еще может в любой момент...
- Не дергайся, сядь, - мрачно оборвал ее Аттикус, раздраженный гиперактивностью девушки. Вновь с угрюмым видом размешал свою порцию каши, лишь бы чем-то занять руки, затем с тем же безразличием отставил миску в сторону. Аппетит у него отсутствовал, как и у курьера.
- Инкульте сейчас точно не до тебя, у него неприятности.
Рэй замерла на месте, окаменев на миг, затем с тревогой обернулась к легионеру, настороженно вглядываясь в темноте в его лицо. Тот кашлянул, прочистив горло.
- У меня нет полномочий для связи непосредственно с фортом, а в Коттонвуд поступают лишь обрывки информации. Передаю слово в слово: Цезаря убил профлигат, у власти теперь Ланий, этой ночью он успел сместить весь офицерский состав с должностей. Он больше не носит маску, а без нее выглядит, будто родной сын диктатора. Далее еще веселее - всех фрументариев и преторианцев из бывшей охраны Цезаря обещали казнить после штурма Вегаса: я сам, по всей видимости, тоже должен попасть под раздачу. Да, еще имя Марса теперь лучше вообще не произносить вслух, поскольку любые религиозные упоминания будут строго караться. Вот все, о чем говорят на переправе: вряд ли дурацкая шутка, но на правду похоже еще меньше... Если хоть часть слухов является истиной, то... я не знаю, какой-то бред!
Резко поднимаясь на ноги, Аттикус досадливым пинком взметнул песок и засыпал едва тлеющую солому. Прошагал к хижине мимо курьера, замысловато выматерившись себе под нос. Рэй застыла на месте в прострации, переваривая услышанное.
- Я... я не понимаю, - невнятно пробормотала она легионеру в спину. - Что значит «казнить всех фрументариев»? Такое вообще возможно?
Мужчина едва повернул голову и надменно хмыкнул, но курьер явственно чувствовала, что за его бравадой скрывается контролируемое смятение:
- Я бы не волновался раньше времени: пока не поступят прямые приказы из форта, не стоит верить слухам. Один придурок что-то неправильно услышал, подхватил и разнес, а другой поверил и приукрасил: так и рождаются сплетни. Поверь мне, девочка, за все мое время службы на пограничных постах я раза четыре получал истеричные донесения о смерти Грэ... кхм, бывшего легата, и лишь на пятый раз вести оказались правдой. На моей памяти, согласно подобным источникам «один парень из штаба мне по секрету сказал», сам Цезарь изволит умирать уже третий раз. Если бы я при каждом удобном случае впадал в панику, то давно бы свихнулся. Поэтому ждем официальной депеши: думаю, ближе к утру они там, в форте, соизволят вспомнить о том, что инженерная служба разведки не зря возилась с системой связи и понатыкала радиоточек по отдаленным постам вроде моего.
Рэй зябко поежилась, спускаясь по подвальной лестнице следом за Аттикусом. В словах легионера содержалось рациональное зерно, но волнение девушки лишь усилилось: к изматывающему ожиданию неизвестности прибавились новые, пугающие детали.
- Даже если Ланий занял теперь место Цезаря, - рассудительно начала курьер, - то с его стороны довольно самонадеянно первым же приказом сместить всю верхушку штаба перед самым штурмом дамбы, а после отправить на казнь разведчиков и гвардейцев... Я не верю в это.
Аттикус пожал плечами:
- Вероятно, наш Мясник решил избавиться от давно мозолящих глаза недругов: слухи идут обо всех фрументариях и преторианцах, а на деле наверняка пострадали всего с десяток неугодных. Но зато какая паника поднялась...
- То есть... - неуверенно начала Рэй, уже предполагая самое худшее, - и кто, по твоему, возглавил бы список этих пострадавших врагов Лания?
Аттикус поджал губы и не отвечал достаточно долго, чтобы курьер окончательно укрепилась в своих подозрениях. Наконец, не глядя девушке в глаза, мужчина тихо, но твердо перечислил имена:
- Луций. Томпсон. Инкульта.
Вульпес почувствовал, что соскальзывает вниз, и удобнее перехватил перекладину креста. Аркейд тихо застонал сквозь зубы, когда Инкульта непреднамеренно задел его спину.
- Менее часа назад известие о смерти Цезаря донесли до солдат легиона, - произнес бывший фрументарий. Пленник даже не повернул голову, словно и не слышал прозвучавших слов; Вульпес подался чуть вперед, склоняясь к его уху.
- Вы должны представлять, что станет с вами, когда весь этот дикий разъяренный сброд прознает о косвенном виновнике гибели Сына Марса. То, что сейчас происходит здесь — лишь слабая тень той боли, что ожидает вас впереди, Геннон.
Последователь не ответил. Инкульта тихо вздохнул, словно набираясь мужества, чтобы озвучить истинную причину своего визита.
- Я в долгу перед вами, вы спасли мне жизнь, - наконец, пояснил он, и открытое, честное признание сего факта далось ему не без усилий. - Я здесь, чтобы спасти вас.
Аркейд помолчал, затем печально усмехнулся, и легионер лишь подивился стойкости несломленного духа этого мужчины: даже сейчас, на пороге смерти, он не лишился своего скептического сарказма.
- Я польщен, Фокс, и... знаете, не медлите более в своем начинании... Я устал тут висеть, правда... устал.
Что-то в его словах заставило Вульпеса содрогнуться — они говорили на одном языке, и Геннон с самого начала понимал, зачем Инкульта пришел к нему.
Вульпес знал, чем рискует. Если его поймают, то наверняка его ждет та же судьба, что и Последователя Апокалипсиса. И все же долг и честь призывали его не отступаться от задуманного - да, он готов был жертвовать собой ради профлигата, сколь бы безумной не казалась затея.
- Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, - с грустью и искренним сожалением произнес Инкульта. Он держался за крест левой рукой, другой извлекая из-за пояса широкий боевой нож. Геннон слышал тихое шуршание стали в кожаных ножнах и громко, прерывисто вздохнул, стремясь по возможности не шевелиться, не посылать новую вспышку боли по телу.
- Мне тоже... жаль... И спасибо вам, Фокс... надеюсь на ваш профессионализм...
Вульпес не ответил, и Геннон вновь судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он все прекрасно понимал, не строил никаких иллюзий. Он даже не вскрикнул, когда Инкульта резким толчком всадил лезвие ему под лопатку. Его внезапно обмякшее тело лишь судорожно дернулось в короткой агонии, затем он затих.
Оттолкнувшись от перекладины, Вульпес отстранился, чтобы струя крови не залила его тунику, и на подкашивающихся ногах спрыгнул с креста, пару футов прокатившись в сторону по песку.
Он вытер лезвие о штанину мертвого Последователя и в последний раз взглянул ему в лицо. В темноте сложно было однозначно определить, но Вульпесу казалось, что в потухших глазах осталась тень умиротворения и облегчения. По крайней мере, так ему хотелось бы верить...
Кровь стекала по деревянному столбу поблескивающей черной струйкой, без остатка впитываясь в землю у основания креста. Убийство из мести мог совершить любой легионер, мотивы имелись у всего лагеря. Другой вопрос — многие ли ограничились бы лишь ударом милосердия?
Отряхнув одежду, Инкульта направился обратно к преторию: он должен появиться перед Ланием, пока кто-либо не заметил его рядом с трупом. Быстро шагая к лагерным воротам, Вульпес не останавливался и не оглядывался. Ни на миг не сожалел о своем решении.
Лагерь гудел, словно растревоженный улей. Факелы пылали повсюду, очерчивая ореол огненного зарева над темными силуэтами палаток, четкими рядами чернеющими на фоне ночного неба. Беспокойство распространялось повальной заразой: повсеместно слышались переспросы, уточнения, верны ли слухи о смерти Цезаря. Этот несмолкаемый беспокойный гул нервировал Инкульту — словно еще одна заноза среди многих, болезненно впивающихся в незащищенное нутро. Дополнительные мелочные раздражители, своим непрекращающимся давлением грозящие спровоцировать слепой, самозабвенный приступ неуправляемого бешенства.
На плацу солдаты собрали помост, массу разнородных деревянных обломков водрузили в кучу с выровненной, утрамбованной вершиной. В ход шли все подручные средства, легионеры не считали ресурсы: скоро форт сдвинется с места, а после боя за дамбу уже никто не станет оплакивать сожженную деревянную утварь. В случае победы на землях профлигатов их ждут несравнимые с сей малой утратой богатства, в случае поражения эти щепки просто никому более не понадобятся.
В общей суматохе центурионы не рассчитали время, надобное на сбор достаточного количества горючих материалов, и задолго до окончания сооружения погребального костра вынесли тело диктатора из претория. Сейчас Цезарь лежал на земле, прикрытый алым стягом с золотым быком, а солдаты и рабы толпились вокруг, устроив беспорядочную давку посреди плаца. Задние ряды наседали на передние, самые нетерпеливые взбирались на плечи друг другу, желая заглянуть поверх толпы в самый центр скопления. Хваленая дисциплина трещала по швам: большинство командиров и сами теснились в распаленной любопытством людской толчее, или же просто не решались препятствовать взбудораженной массе, опасаясь открытого бунта. Пара отважных центурионов все же пыталась навести относительный порядок, прорываясь сквозь толпу и щедро осыпая подчиненных тумаками и ругательствами, но их труд выглядел тщетным и ничтожным в бурлящем и неистовствующем человеческом море. Группа офицеров и преторианская охрана, встав плотным кольцом вокруг тела Сына Марса, с трудом сдерживали наседающих легионеров: каждый желал увидеть труп своими глазами, ибо никто не в силах оказался уверовать в произошедшее.
Охватившую лагерь суету Инкульта воспринимал будто сквозь серую пелену. Словно бестелесный призрак, он отстраненно перемещался мимо встревоженно мечущихся людей, а реальность неким параллельным слоем бытия проплывала мимо, не затрагивая его, не касаясь. Он ощущал бесконечную усталость: ночной сон урывками, подтачивающая и выматывающая боль едва затянувшейся раны, физическое и психическое напряжение на пределе сил — все компоненты складывались воедино, вытравляя из мира все цвета, кроме всепоглощающего, беспросветного мрака. Если бы не клокочущая внутри ярость, неутоленная жажда возмездия, он предпочел бы закатиться под ближайший тент и тихо сдохнуть там, в темноте и тишине. Невыносимая давящая тяжесть, словно на плечи ему всем многотонным весом взвалилась сама дамба Гувера; в этот миг он желал лишь одного: оградить Рэйчел от воплощенного в реальность ночного кошмара, в котором пребывал сам.
Пробиваясь сквозь толпу, Инкульта прямиком направился к своей палатке, не задерживаясь и не отвлекаясь на всеобщую суматоху. Солдаты и младшие офицеры, чувствуя его обманчиво тихий, но крайне взрывоопасный настрой, убирались с дороги, не решаясь досаждать назойливыми вопросами в стиле: «это правда, префектус? Цезарь мертв?».
Быстро и целеустремленно Вульпес пересек виа преториа и с утомленным облегчением поспешил скрыться в сумраке отдаленных палаточных рядов. В мозгу болезненно пульсировала единственная мысль: предупредить Рэйчел, чтобы и носу не высовывала из своего подвала! Разбросанные по полу бумаги уже ничуть не тревожили саднящее сердце, фрументарий... бывший фрументарий равнодушно перешагнул через беспорядочно сваленную гору листов и рывком приставил к столу стул. На краткий миг ощутил головокружение, слабость в подкашивающихся ногах; перед глазами заплясали разноцветные точки, но секунда покоя и несколько глубоких вздохов вернули естественность мироощущению. Оседлав стул и тяжело опираясь локтем на треснувшую деревянную спинку, Вульпес прильнул к передатчику.
Отработанные до автоматизма жесты: он помнил наизусть частоты. Радиоволна унесла сигнал в ночь, повторяющиеся позывные настойчиво звучали снова и снова.
Ответом была тишина.
Он подкрутил регулятор громкости.
Тишина пустая и чистая - без белого шума, без шорохов и помех.
Инкульта придирчиво осмотрел заклеенные обрывком изоленты наушники, перепроверил настройки, все контакты проводов и спаев, желая исключить любые технические неполадки на своей стороне. Из динамиков не доносилось ни единого шороха, треска или шипения.
Еще одна попытка.
Молчание. Нерушимое, бесконечное, монолитное: словно он пытался докричаться до другого края вселенной, но черный холод космоса душил и гасил любой звук, сколь бы настойчиво и отчаянно он не надрывался в своих тщетных попытках. Кто-нибудь, хоть Аттикус, этот ленивый головожопый ублюдок... кто-нибудь, да примите уже радиограмму!
Позывные уходили в пустоту. Терялись где-то в каплях реки, просеивались сквозь песчинки пустыни, растворялись в воздухе, рассеиваемые западным ветром...
Что там произошло? Воображение уже рисовало жуткие картины, одну хуже другой. Инкульта бессильно уронил голову на руки, едва сдерживаясь, чтобы не врезать кулаком по чуть слышно гудящему радио, не швырнуть в порыве ярости безвинный передатчик об землю.
Времени мало: он не мог и далее сидеть здесь, в тщетных стараниях пытаясь свершить невозможное. Весь легион в сборе, чтобы отдать последнюю дань уважения погибшему диктатору, он должен находиться в толпе. В отличие от встревоженных солдат, Инкульта не чувствовал потребности почтить Цезаря, наблюдая, как тело его предадут огню — он уже простился с ним ранее, в одиночестве у смертного ложа. Публичная демонстрация эмоций ни к чему, весь этот балаган казался ему искусственным, жалким, неискренним, почти оскорбительным для покойного. И все же Вульпес обязан присутствовать там, в первых рядах среди офицеров: особенно после всего, что произошло в претории не более получаса назад, после безрассудных распоряжений Лания, болезненно ударивших не только по его положению, но и по самолюбию. Он вынужден появиться в общей массе — хотя бы, чтобы непоколебимым спокойствием продемонстрировать, что недавнее унижение отнюдь не выбило его из колеи.
В последней отчаянной попытке Вульпес заново с тщательной скрупулезностью перепроверил все возможные причины, мешающие установлению связи. Источник проблемы определенно находился на принимающей стороне, хотя еще этим утром Инкульта самолично едва ли не по винтику раскрутил и заново собрал приемник подпольного убежища.
Резким, ожесточенным щелчком он отключил передатчик. Тяжело опираясь на столешницу, выпрямился и поднялся на ноги. Позже. Возможно, он рано паникует — Рэйчел могла просто отлучиться на минуту, незаметно растянувшуюся для нее на полчаса... К примеру, готовит на костре ужин, а Аттикус, хоть это и не похоже на него, ошивается вокруг, истосковавшись по общению. Или же решила подышать воздухом, насидевшись целый день в душном подвале в нагоняющем тоску обществе неподвижного коматозного рекрута... Возможно, Аттикус, несмотря на предупреждение, переключил канал и влез на общую частоту в жажде последних новостей из форта. Вариантов масса, не обязательно заранее предполагать самый худший — черная полоса неудач не может тянуться непрерывной лентой. Возможно, Рэйчел сама устранит неполадки и попытается выйти на связь, когда заметит, что ее радио отключено. Он еще раз попробует — позже...
Некстати вспомнилось, что, согласно приказам легата, ему надлежало связаться со своими агентами и большую их часть отозвать с заданий из республиканских тылов. Вульпес отнюдь не горел желанием незамедлительно исполнять сие распоряжение, своей вопиющей непоследовательностью вызывающее лишь бурный внутренний протест. Знал ли Ланий, какой ценой легион смог внедрить своих людей в кулуары штаба военного командования в Шейди Сэндс! Забросить шпиона в святая святых, ввести в доверенный круг верхушки республиканской власти. Безрассудное самоуправство Мясника, по твердолобому капризу разрушавшего многолетний ювелирный труд лучших агентов, вызывало бессильное бешенство и отторжение, словно легат наперекор здравому смыслу желал лишить подконтрольную ему армию любых шансов на победу. У фрументариев не было лишних людей, а Ланий предлагал сократить число и так немногочисленных ценнейших внедренцев на треть. Каждое внесенное в список имя жгло руку Вульпеса каленым железом.
Инкульте следовало предоставить назначенному на его место Аргусу отчет по собственной шпионской сети — только истинных легионеров, а не коллаборационистов, чтобы было кого считать по головам, когда они вернутся в форт. Вульпес мог бы значительно урезать количество имен в рапорте, но в недостающих бумагах Цезаря могли содержаться записи обо всех засланцах легиона, их связных и завербованных разведчиках в непосредственной субординации главе фрументариев. Разумеется, о множестве спящих агентов знал лишь сам Цезарь, но если в предоставленном Инкультой отчете число людей будет расходиться с иными источниками данных уж слишком разительно, для Лания это может стать поводом навесить на бывшего лидера фрументариев ярлык предателя или даже перебежчика. Со всеми вытекающими последствиями — в его положении достаточно малейшего повода.
Для начала Инкульта набросал кратенький список разведчиков, которые могли без ущерба для легенды оставлять свое место дислокации. Затем кроты со Стрипа и ближайших лагерей НКР, которые подлежали захвату в обозримом будущем. С остальными, находящимися на ключевых позициях как в республиканской системе, так и в окрестных племенах, он намеревался разобраться позже. Ему нужно было лишь чуть потянуть время, оттягивать решающий момент до последнего: разослать этот странный, алогичный приказ как минимум после штурма Вегаса. В ближайшие дни многое может случиться, расклад способен перераспределиться самым непредсказуемым образом: вплоть до смены самого главнокомандующего легиона.
На данный момент его проблемы делились на отложенные и не подлежащие сиюминутному разрешению по независящим от Вульпеса причинам. Подобное логическое распределение последовательности действий помогало не только сосредоточиться, но и отогнать тревожные мысли, вытесняя тоску активной деятельностью или, по крайней мере, самоуспокоительной ее имитацией. Чем дальше от форта находился агент, тем меньше тревог он пока вызывал, однако не только фрументарии составляли его сеть, но и множество искусно завербованных преданных недотеп, даже не подозревающих, что работают на легион. Как сдать их всех под отчетность этому выскочке, ставленнику Мясника, даже не зная, справится ли тот с браздами правления? Пока не упущено драгоценное время, Инкульте следовало заняться прочими, наиболее дистанционно близкими своими подопечными, за которых он в той или иной степени нес ответственность. Некоторые дела не требовали отлагательств: слово чести жгло невыполненным обещанием — и, в отличие от агентов в тылах НКР, еще одна жертва нового режима не располагала двумя неделями предоставленной Ланием форы.
Инкульта без труда нашел преторианца из бывшей охраны Цезаря, твердо зная, что этот парень владеет необходимой информацией: Луций полностью доверял своим людям, и приказ наверняка возложили на одного из телохранителей, дежуривших у претория еще с прошлой ночи. Никто не отменял расписание караулов, и мужчина до сих пор бесцельно охранял пустую штабную палатку, давно покинутую центурионами, вынесшими тело Цезаря к погребальному костру. Во избежание распространения слухов Луций вряд ли привлек бы сторонних людей, поэтому Инкульта ожидал услышать однозначный ответ, удовлетворяющий его интерес.
- Что с профлигатом, лечившим Цезаря?
Под его решительным нажимом преторианец стушевался; он явно еще не был в курсе оглашенных на совете приказов о смене должности главы фрументариев. Не раздумывая, как и положено солдату перед лицом вышестоящего чина, преторианец отрывисто отчеканил:
- Северный внешний вал, висит на столбе у самого частокола. Сказали привязать подальше, чтобы не привлекал внимания.
- Еще жив? - с некоторым удивлением переспросил Инкульта. Разумеется, никто не желал раньше времени предавать огласке факт смерти Цезаря, но вешать провалившего операцию доктора на крест вместо того, чтобы по-тихому перерезать горло и избавиться от тела... Непоследовательно. Впрочем, Вульпес уже догадывался о причинах сего поступка: в его силах было предотвратить задуманное Ланием. Не только из духа противоречия, желания досадить легату, но и памятуя о данном доктору обещании. Однажды он уже поступился собственным словом, обманом принудив Последователя Апокалипсиса к сотрудничеству с легионом. Второй раз разочаровать именно этого человека Инкульта почему-то считал постыдным лично для себя.
Предательство давно являлось частью жизни, неизбежной составляющей работы фрументария: еще на заре его шпионской карьеры не одно дикарское племя сподобилось познать горькую цену доверчивости и наивности. Но в случае с Генноном Вульпес принципиально желал хоть немного изменить традициям. Еще при первой встрече между ними ощущалось некое сродство, странная связь: любопытство, взаимный интерес, вылившийся со стороны Аркейда в нездоровое сексуальное влечение. Отнюдь не дикарь отсталой общины, а достойный оппонент, умный собеседник — в некотором плане зеркальный антипод его самого. Вульпес не желал бесславно проигрывать в неофициально объявленном противостоянии: негласный поединок двух представителей контрастных миров не мог окончиться подобным бесчестным финалом, при котором Инкульта, несмотря на триумф легиона, ощущал бы личное поражение. Он не нанес решающий удар, а лишь продемонстрировал собственную слабость, ничтожность труса, прикрывающегося необоримостью влияния чужих приказов. Казалось важным доказать этому человеку, что слово легионера имеет хоть какой-то вес, не является пустым звуком. Его слово, персональное обещание Вульпеса Инкульты, пусть даже данное под личиной мистера Фокса.
«Никто не причинит вам вреда, Геннон».
Еще не поздно исправить, спасти хоть что-то, противоборствуя течению воронки тянущего ко дну водоворота. Немногое оставшееся от изодранного в клочья, втоптанного в грязь и покрытого презрением имени. Хотя бы самому себе доказать, что внутри еще осталось человеческое достоинство. И если своевольная выходка сыграет наперекор планам легата — тем лучше...
Память — тропинка в прошлое, где Рэй хотелось затеряться, остаться как можно дольше в отчаянном бегстве от невеселой реальности. Пожалуй, опрометчиво было считать, что все лучшее в ее жизни уже свершилось, закончилось сегодняшним утром, но будущее не сулило надежды, не предвещало счастливый конец лишь для них двоих. Она успела потерять свою любовь прежде, чем по-настоящему обрела.
Вульпес. Человек, рядом с которым ее жизнь наполнялась смыслом. С его уходом что-то погасло внутри, будто он забрал с собой частичку... нет, даже весь без остатка внутренний свет, дающий сил к существованию.
Память услужливо навязывала образы, пробуждала еще не стертые ощущения, от которых лишь усиливалась боль... Худощавое, почти мальчишеское тело, но хорошо развитая, рельефная мужская мускулатура. Бледная кожа, почти нечувствительная к ласкам, словно поверх нервных окончаний тонкой пленкой все тело окутывал некий прозрачный барьер из сосредоточенной серьезности и робкой, едва ли не стыдливой сдержанности. Он не отдавался страсти целиком, до самозабвения, продолжая анализировать и просчитывать свои движения даже в моменты, провоцирующие, казалось бы, неприкрытое обнажение его истинной сущности.
Тело бойца, легионера, чьей жизнью являлась лишь война. Грубые, бугристые полоски шрамов меж лопаток: давняя порка розгами или тонкой плетью. Розоватый рубец от холодного оружия на ключице, на животе справа родинки сложились неровным косым треугольником. Чуть выше, под ребром, рваный отпечаток мощной челюсти: укус крупной собаки или койота.
Позже, при включенном свете, Рэй успела как следует рассмотреть его фигуру во всех деталях, в том числе упомянутые прошлым вечером полосы неровного загара на ногах. Он долго возился с радиопередатчиком, небрежно накинув на плечи постоянно норовящую сползти на пол простыню. Из одежды лишь ботинки и застиранное до невнятного грязно-серого оттенка нижнее белье, в остальном девушке открывался великолепный обзор неприкрытых простыней частей подтянутого тела, и она наслаждалась возможностью рассмотреть его во всех подробностях, досконально запомнить, накрепко запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый изгиб, родимое пятно и царапинку, каждую веснушку, каждый шрам...
Вульпес.
Все, что в нем было. Он весь. Ментальная фотография, неизменная даже спустя многие годы: удержать навсегда слепок его образа, чтобы позже возвращаться к нему в воспоминаниях снова и снова во всей полноте эмоций. Очертания обнаженной фигуры, тесно прижимающейся к ее телу, запах и его тепло, осторожные прикосновения его рук к коже. Тихий голос: немногословные реплики, ни единой фразы о любви и прочих высоких материях, но явственно ощущаемая нежность за этой еще не сломленной стеной внутренней защиты. Стук его сердца, ритмичными ударами отдающийся под ее щекой, прижатой к груди мужчины. Долгая уютная дремота в его объятиях: спокойствие, защищенность и наполняющее сладким умиротворением осознание разделенного чувства.
Остаток ночи и все утро принадлежали лишь им одним. Каждый раз при пробуждении Рэй не могла удержаться, чтобы не провести кончиками пальцев по телу Вульпеса, убеждаясь, что реальность не обернется грезой. Прочертить короткую цепочку невесомых поцелуев на его коже, едва касаясь губами, чтобы не разбудить, не потревожить, а затем вновь медленно погрузиться в чуткое полузабытье, наслаждаясь близостью и теплом расслабленного тела рядом.
Ленивая нега в объятиях друг друга оборвалась ближе к полудню, когда Инкульта окончательно проснулся и выбрался из беспорядочного кокона скомканных одеял в поисках фляги с водой. Тогда в подвале впервые со вчерашней ночи зажегся свет, вынуждая Рэй смущенно натянуть на себя рваный шерстяной плед. При виде ее стыдливого инстинктивного жеста Инкульта лишь криво ухмыльнулся, не отрывая губ от горлышка фляги и продолжая внимательно и с явным удовольствием рассматривать девушку. Капли воды тонкой струйкой скатывались на голую грудь мужчины.
Затем снова секс, при включенном свете. Новые, еще неизученные подробности. В той же консервативной и скованной манере, хотя на этот раз причиной подобной сдержанности преимущественно являлось ощутимое присутствие третьего человека в комнате. Контуженный солдат на дальней койке не шевелился, все еще находясь в состоянии комы, но оба любовника едва ли могли вытравить из восприятия факт, что не находились в одиночестве. Ранее темнота скрывала излишние детали обстановки, но при свете очевидная неловкость положения проявилась в полной мере: долгое время тревожным сигналом в подсознании отзывался навязчивый факт чужого присутствия. Парень дышал, его глаза двигались под чуть заметно подрагивающими веками, но он оставался тих и неподвижен, и в итоге перестал отвлекать внимание. Впрочем, при всем дискомфорте ни Рэй, ни Вульпес не стремились вновь выключать свет, ненасытно желая удовлетворить свою жажду исследования.
Аттикус не беспокоил их: вероятно, давал возможность выспаться, или же прекрасно осознавал истинность незамысловатых занятий оставленных наедине мужчины и женщины. И они сполна использовали предоставленную судьбой возможность, отчаянно желая, чтобы эти краткие часы покоя, безмятежности и целостного единения длились как можно дольше.
Однако, реальность вносила жестокие коррективы в мечты; ближе к полудню Инкульта вынужденно признал, что вопреки свои желаниям не может более затягивать с отбытием в Форт. Прощание не состоялось: он просто тихо выбрался из одеяла и сосредоточенно начал одеваться, стараясь не шуметь. Рэй сделала вид, что все еще дремлет, хотя на самом деле чутко прислушивалась к каждому звуку, к каждому шороху, едва сдерживая готовые заструиться из-под сомкнутых век слезы.
Никто из них не знал, как себя вести, какие слова и обещания давать друг другу, да и уместны ли вообще эти сантименты? Их перешедшее на новый уровень общение еще не выработало верной основы, системы рамок дозволенного и степени взаимной открытости.Рэй боялась, что излишняя сентиментальность по привычке покажется Инкульте слабостью, и в то же время переживала, что если не выскажет истинную горечь вынужденного расставания, то в глубине души обидит мужчину поверхностностью своих чувств.
Притворство неподвижно лежащей Рэй не ускользнуло и от фрументария, и девушка тоже прекрасно осознавала, что он раскусил ее нехитрую уловку. Впрочем, оба предпочли и дальше играть свои роли, поскольку втайне боялись, что бурное прощание станет куда более тяжелым и болезненным для обоих.
Некоторое время Вульпес шуршал бумагами на столе рядом с радиопередатчиком — предусмотрительно записывал частоты связи, хотя набор цифр и так накрепко засел в голове курьера. Потом он ушел, тихо прикрыв за собой дверь, а Рэй еще долго лежала на кровати, остекленевшим взглядом уставившись в покрытый трещинками потолок. Не осталось ни сил, ни желания, чтобы подняться и куда-то идти, что-то делать, разговаривать, думать, существовать... Хотелось бежать следом за ним и умолять взять с собой, но не позволяли ни гордость, ни верность данному слову.
Слезы невольно наворачивались на глаза, иссушающая безвольная усталость наползала изнутри, лишая желания жить. В итоге Рэй вновь задремала, плотно укутавшись в одеяло, всем своим существом ощущая потерю, отсутствие любимого мужчины рядом.
Ее разбудили громкие шаги на подвальной лестнице. Аттикус деликатно постучал в дверь и, не дождавшись ответа, осторожно заглянул в помещение. Рэй плотнее укуталась в рваный плед, жалея, что из-за собственного приступа жалкой меланхолии до сих пор не удосужилась одеться.
- Ужинать будешь? - поинтересовался легионер, не глядя на девушку и устремившись прямиком к неподвижному рекруту. Рэй в некоторой степени подивилась его формулировке и взглянула на хронометр пип-боя: девять вечера, она проспала весь день.
Аттикус проверил пульс рекрута, оттянул веко, заглянул в зрачок и сокрушенно качнул головой. В теле солдата все еще теплилась жизнь, но, вероятно, гораздо милосерднее было бы просто опустить ему на лицо подушку. Без воды и пищи парень вскоре умрет, незачем продлевать его страдания, но Аттикус, похоже, придерживался иного мнения. Легионер проверил перевязки раненого, приподнимая края бинтов; чуть задержался при осмотре изуродованной ноги, и увиденное определенно ему не нравилось — начиналось нагноение. Мужчина вытащил из-под кровати аптечку и молча занялся чисткой раны, все еще не обращая на Рэй никакого внимания. Курьер лениво наблюдала за его действиями, все еще чувствуя усталость и истощение, даже невзирая на длительный сон.
Наконец, Аттикус закончил нехитрую процедуру лечения и оставил в покое так и не пришедшего в сознании рекрута. Затем обернулся к девушке, с бесстыдным любопытством пялясь на ее тело, облаченное лишь в зияющее прорехами одеяло. Рэй с вызовом ответно воззрилась на легионера, целенаправленно не предпринимая попыток укутаться плотнее, дабы скрыться от назойливого масляного взгляда. Аттикус определенно заметил беспорядочно разбросанную одежду и вполне справедливо мог прийти к очевидным выводам по поводу наготы Рэй — впрочем, он предпочел сделать вид, что сей факт остался вне его интереса и компетенции. Уходя, Аттикус оставил открытой нараспашку дверь на лестницу и уже со ступеней коротко бросил:
- Не трогай, пусть проветрится. Жду тебя наверху, каша стынет.
Свежий воздух ворвался внутрь комнаты, и лишь сейчас курьер осознала, что ранее в закрытом помещении практически нечем было дышать. Застоялась атмосфера хранила запах пота, запах секса, запах Вульпеса... Слабый привкус, тонкие, едва уловимые нотки все еще исходили от смятого белья, от ее собственной кожи. Недавние воспоминания ожили с новой силой.
Рэй выбралась из кровати, тщательно отгоняя вновь нахлынувшую унылую хандру.
Ужинали вместе с Аттикусом в тишине, обмениваясь лишь краткими, сугубо прагматичными фразами вроде: «Передай еще добавки». Возможно, легионер чувствовал ее настрой, хотя с большей вероятностью просто не стремился поддерживать беседу: разумеется, она ведь всего лишь какая-то женщина, диссолют, пусть и спит с главой фрументариев легиона...
После еды курьер вновь отправилась вниз, ожидая, когда Инкульта выйдет на связь. Возле передатчика обнаружилась оставленная Вульпесом записка: как и предполагала курьер, уточнение радиочастот, но крошечная строка внизу стала для Рэй неожиданностью. Мелкий почерк с сильным наклоном, толстая точка в начале заглавной буквы, будто Инкульта долго размышлял над формулировкой, прежде чем передать слова бумаге.
«Будь моей хорошей девочкой».
Рэй почувствовала, как слезы вновь вопреки волевому усилию готовы заструиться по щекам, в горле встрял плотный комок, туго сдавливая гортань. Она буквально видела, в деталях представляла перед внутренним взором до боли живую картину, как он тихо произносит эти слова, на прощание целуя ее в лоб. Сквозила в этой фразе и забота, и собственническое напоминание, и завуалированный приказ послушно не нарушать данное ему обещание. В этом был весь он: с легкостью играл ее чувствами, даже на расстоянии, не находясь рядом.
Курьер аккуратно сложила записку и спрятала в карман. Она устала от душевной боли, чувствуя насущную потребность переключить внимание, поскольку в бездействии ее слезливая тоска лишь многократно усиливалась. С углублением в подобные думы все более заманчивым и обоснованным казалось расторжение любых договоренностей и обещаний — Рэй хотела находиться рядом с Вульпесом, неотступно следовать рядом, несмотря ни на что. Шестое чувство не просто шептало — оно кричало, что сейчас ее помощь как никогда нужна ему; впрочем, интуиция курьера обычно имела свойство подводить ее, нежели направлять на верный путь.
Желая насильно выдавить тревогу из головы, Рэй вынужденно переключила внимание на активные действия: можно бесконечно жалеть себя и напрасно терзаться, вместо того, чтобы заняться, наконец, чем-то полезным. Ей требовалось эффективно скоротать свободное время, которого в ближайшем будущем у нее планировалось необозримо много: курьер занялась ремонтом ЭД-Э, намереваясь досконально отреставрировать все еще сыплющего искрами робота. Механический ручной труд успокаивал монотонными, рутинными операциями, вытравливал мрачные мысли. Уж лучше загрузить сознание проблемами горелых деталей, нежели неровной пульсацией собственного полыхающего сердца.
По расчетам Рэй, Вульпес уже должен был прибыть в форт, но передатчик пока молчал. У фрументария определенно хватало забот, курьер и не надеялась на скорый отчет, однако, подтачивающая нервы тягость ожидания растягивала минуты в бесконечные часы.
При ремонте робота у девушки возникли проблемы с запчастями: некоторые изрядно покореженные детали пришлось оставить в прежнем состоянии — Рэй надеялась, что ЭД-Э дотянет хотя бы до ближайшей лавки старьевщика. Немалую досаду вызывал факт, что робот едва вернулся с капитального ремонта у Последователей, и вся кропотливая работа техников оказалась тщетной. Более подробный осмотр робоглаза повлек весьма неутешительное заключение: ЭД-Э лишь благодаря какому-то чуду не разваливался на кусочки. Серьезные повреждения получили система стабилизации высоты и регистратор координат; это означало, что без присутствия цели-ориентира, которой в данном случае являлась Рэй, робот с трудом мог ориентироваться в пространстве. Проблема затрагивала не только перемещения на заданные маршрутом дистанции, но и наличие сбоев в банальном маневрировании: ЭД-Э умудрялся не врезаться в стены, но то и дело норовил стукнуться корпусом об потолок.
Не меньше неудобств причиняло использование паяльника, поскольку от генератора запитывался всего один провод, в данный момент подсоединенный к радиостанции. Рэй приходилось то и дело отключать связь, чтобы нагреть инструмент до должного накала, а затем поспешно приспосабливать контакты обратно к радиоточке. Подобная суета несказанно нервировала девушку, но она не желала бросать начатое на полпути: Инкульта может подождать три-четыре минуты, а в его настойчивости курьер не сомневалась, как-нибудь да выйдет на связь.
Ближе к полуночи Аттикус спустился к девушке: заинтересовался ее роботом или же просто заскучал в одиночестве, в любом случае компания живого человека казалась предпочтительнее общества неподвижного парня где-то в темном углу за ее спиной. Аттикус недоверчиво поглядывал на внутренности робота, снятый корпус которого лежал отдельно на полу, уважительно провел пальцем по пулевым вмятинам на броне и одобрительно хмыкнул. Рэй лишь криво усмехнулась, краем глаза поглядывая на явно впечатленного легионера.
Некоторое время Аттикус с интересом наблюдал за работой девушки, затем решил проверить состояние коматозного солдата. Спайка разошлась под жалом паяльника, когда из-за спины курьера раздалось тихое, почти удивленное:
- Умер... Остыть уже успел.
Девушка сдержанно кашлянула и отложила паяльник, лишь затем неспешно обернулась к Аттикусу. Легкой дрожью по спине пробежало осознание, что последние несколько часов в подвале она провела в компании трупа.
- У него не было шансов, - покачала головой Рэй, едва ли удивленная закономерно ожидаемым исходом. На всякий случай уточнила: - Будем хоронить?
Легионер кивнул: не хватало еще привлечь хищников к убежищу на запах мертвечины.
- Лопата наверху, в шкафу слева, - проинструктировал девушку Аттикус. Распрямив затекшие плечи, Рэй поднялась со стула, с треском костяшек размяла занемевшие пальцы. Этой ночью предстоит основательно попотеть, чтобы вырыть сообразно глубокую могилу.
Аттикус возился с телом покойного, освобождая его от одежды — непростительная была бы растрата, имущество скорее пригодится живым, нежели этому несчастному парню в его отныне постоянной резиденции в четырех футах под землей. Крякнув от натуги, Аттикус подхватил обнаженное тело под руки и стащил с кровати на пол. Рэй взялась за ноги. Вдвоем они оттащили труп вверх по лестнице: рекрут не выделялся лишним весом, но рост его значительно превышал средний, транспортировка долговязого тела доставляла в узком пространстве определенные трудности.
Перед тем, как покинуть хижину, курьер предварительно убедилась, что паяльник не вызовет локальный пожар в подвале, пока она с легионером обустраивает похороны. Вернулась она не зря: в растерянной спешке девушка не заметила, что забыла заново подключить передатчик к генератору. Рэй вовремя исправила оплошность, восстановив связь. Впрочем, ее предусмотрительность не смогла повлиять на неизбежные планы судьбы: из-за длительной отлучки на время копания могилы, девушка так и не узнала, что пропустила вызов Инкульты.
Покинув внутренний периметр форта, Вульпес испытал некоторое облегчения, наконец-то оказавшись в одиночестве, вдали от настороженных и сочувственных взглядов. На плац начали стекаться люди из соседнего лагеря, раскинувшегося в полутора милях к востоку — форт едва мог вместить такое количество человек, на перекрестках в сгущении толпы было не протолкнуться. Вздумай профлигаты использовать сей момент для атаки, они без труда заняли бы оба растревоженных лагеря, где во всеобщей суматохе и хаосе легионеры едва ли могли быстро организовать упорядоченную оборону и дать достойный отпор.
Шумная людская толпа осталась позади, за внутренним кольцом частокола. Свежий ночной воздух приятно холодил разгоряченное лицо, пустошь дышала дымом костров и тонким ароматом едва распустившейся юкки. Черная блестящая лента реки вилась далеко внизу, у подножья фортификационного холма, а во тьме на другом берегу размытыми желтыми точками светились огоньки Боулдер Сити. Ночные дежурные республиканцев определенно заметили оживление в лагере противника. Вульпес знал, что активность легионеров породила волнение и в рядах нкровцев — насторожились, наверняка сейчас прильнули к оптике и встревоженно осматривают линию восточного берега; похоже, этой ночью никто не сможет уснуть спокойно.
Вульпес медленно брел по узкой тропке вдоль защитного рва. Не боялся оступиться - зарево над фортом разгоняло ночной мрак, хотя любой неосторожный шаг мог повлечь за собой падение в утыканную заточенными кольями канаву. Что же, у Фортуны своеобразное чувство юмора — если ему суждено погибнуть столь нелепым образом... уж лучше так, чем от руки своих братьев по оружию.
Сюда, к северной границе укреплений, редко забредали солдаты или рабы, лишь патрули периодически обходили по периметру лагерь, но не задерживались надолго — кроме бурьяна и кактусов охранять тут нечего. Чуть западнее вдоль внешнего заграждения через равные промежутки из земли торчали кресты, большинство из них пустовало, лишь на двух ближайших к лагерным воротам бессильно обвисли истерзанные тела. Кажется, оба пленника уже покинули свои бренные оболочки, оказавшись где-то в ином, наверняка несравнимо лучшем месте.
Вульпес равнодушно покосился на покойников и продолжил свой путь дальше; отнюдь не эти люди интересовали его. Легионер едва не пропустил искомый пункт: одинокий крест был вкопан в самом темном углу, далеко на отшибе, вдали от вытоптанной патрулями тропы. Инкульта осторожно пересек ров и направился к пленнику; тот был еще жив и незамедлительно среагировал на появление человека, с видимым усилием оторвав от груди отяжелевшую голову. Его лицо — черное, бугристое, бесформенное пятно во тьме - превратилось в сплошной кровоподтек, разбитые губы спеклись толстой коркой засохшей крови. Инкульта подозревал, что у пленника вырезан язык: по крайней мере, именно так он сам обезопасил бы легион от преждевременного распространения информации. Однако шпион ошибся; с трудом разлепляя губы, пленник глухим, каркающим голосом с трудом вымолвил:
- Ты?..
Больше удивления, нежели испуга. Даже с твердым осознанием, что обречен на неминуемую смерть, Аркейд Геннон не растерял ни прежнего норова, ни самодостоинства. Вульпес остановился перед привязанным к кресту Последователем Апокалипсиса, с минуту молча разглядывал израненного мужчину.
Избивали. Достаточно умело, чтобы не нанести несовместимых с жизнью травм, ускоряющих уже предрешенный конец. Правая рука сломана, из открытой раны торчат острые обломки кости: наверняка малейшее напряжение затекших мышц доставляет неимоверную боль, даже не учитывая онемение конечностей, еще с прошлой ночи крепко стянутых веревками.
Вульпес не знал, что сказать. «Извини, что так получилось». «Прости, что не оправдал доверие». «Мне жаль...» Ему действительно было жаль, он искренне сожалел о случившемся, но что стоили его слова — пустой звук для человека, уже сквозь затуманившую взгляд пелену отчетливо различающего очертания приближающейся смерти.
Инкульта нервно осмотрелся по сторонам, выискивая любых свидетелей его присутствия рядом с пленником. Отдаленность места казни сейчас играла ему на руку: Вульпес мог не опасаться, что его заметят. Он обошел крест и опробовал на прочность опору — сооружение держалось крепко. Инкульта подтянулся и взобрался на верхнюю балку, оказавшись прямо за спиной Геннона. Устроился удобнее, обхватив поперечную перекладину, и снял с пояса флягу с водой.
Аркейд даже не дергался, не придавая значения странным перемещениям Инкульты — пленник уже достиг состояния аморфного безразличия, когда окружающий мир перестал интересовать и удивлять: средоточием вселенной являлось лишь собственное тело, разрываемое болью и мучительной тоской от неизбывного ощущения угасающей жизни. Он желал лишь скорейшего прекращения этой муки.
Перегнувшись через перекладину, чтобы видеть лицо мужчины, Вульпес приложил флягу к губам Аркейда; из-под затекших век тот метнул на него удивленный взгляд, словно ожидая, что содержимым фляги окажется скипидар или моча.
- Пей. Я здесь, чтобы помочь, - заверил его Инкульта, и Последователь Апокалипсиса жадно припал к свежей воде.
Вульпес медленно наклонял флягу, чтобы пленник не захлебнулся.
- Я сожалею, что не присутствовал при операции, - негромко вымолвил легионер. Как и ожидалось, врач не ответил, жадными глотками втягивая воду. Неуверенно прикусив губу, Инкульта продолжал, даже не предполагая, как Геннон среагирует на вопрос: действительно ли медик не смог справиться со столь тяжелым случаем болезни, или же намеренно поспособствовал смерти пациента?
- Что там произошло, почему умер Цезарь?
Сделав еще несколько глотков, Аркейд оторвался от горлышка фляги и глубокими тяжелыми вдохами восстановил сбившееся дыхание. Тут же невольно застонал от острой боли при расширении грудной клетки. Вульпес расположился на кресте за его спиной, терпеливо ожидая, когда Геннон оправится для внятного ответа.
- Я говорил им, - хриплым, слабым голосом начал он, уже истощенный постоянством непрерывной, непрекращающейся боли. - Я говорил... я не смогу... Всего лишь терапевт, им нужен был доктор Генри.
Он прерывисто вздохнул; слова давались ему с трудом.
- Джейкобстаун, к северу от Вегаса городок в горах... Генри. Нейрохирург, специалист в это области... А я... нет... - Последователь не то застонал, не то тихо хмыкнул и прикрыл опухшие веки. - С таким же успехом можно было вручить скальпель вам, Фокс...
Инкульта жадно впитывал его рваные, едва слышные слова — жуткое осознание свершившегося медленно заполняло его. На чистом автоматизме он тщательно закрутил опустевшую флягу, несфокусированно уставившись в темноту глубокой раны рва у подножия линии частокола. Перед глазами повисла серая пелена, взгляд затуманился. Вульпес чувствовал бессильную злость: на некомпетентность врача, на собственную ошибку при выборе именно этого человека из всего персонала базы Последователей, злился на тупость Луция и прочих легионеров, принявших решение о проведении операции без должных подручных средств. В конце концов на неудачное стечение обстоятельств, на саму судьбу.
- Я думал, автодок сработает, - задумчиво произнес Инкульта. Голос Аркейда звучал тихо и невнятно: сил ему даже не хватало, чтобы приподнять с груди безвольно повисшую голову.
- Вы преувеличиваете... возможности машины. И недооцениваете сложность операции на... на открытом мозге.
Легионер едва слышно вздохнул и тут же замер, затих, не решаясь привлекать внимание — двое патрульных с факелом двигались по тропе вдоль рва. Мужчины негромко переговаривались, не глядя по сторонам. Свет собственного факела слепил их: сомнительно, что легионеры могли что-либо рассмотреть в отдаленном темному углу в густой тени внешнего частокола, и все же Вульпес попал бы в щекотливое положение в случае своего обнаружения. Бывший глава фрументариев, вскарабкавшийся на крест к профлигату... не каждый день увидишь подобную сцену. К счастью, солдаты так и не обернулись в их сторону и вскоре скрылись в темноте.
- Мне жаль, что я не присутствовал там, - вновь повторил Вульпес. Аркейд скептически хмыкнул:
- Что бы вы могли изменить?
Инкульта промолчал: доктор был прав. И все же в его силах предотвратить отнюдь не благостное будущее, предначертанное Геннону.
Они оттащили тело футов на пятьсот от хижины: там, под склоном крутого песчаного обрыва, в мягкой почве Аттикус начал копать могилу. Рэй приметила неподалеку несколько сваленных кучками крупных камней: наскоро обозначенные надгробия - не первая смерть, не первые похороны.
Предложение курьера работать поочередно - пока один роет яму, второй дежурит у передатчика - легионер решительно отверг. Аттикус приказал девушке отправляться обратно в хижину, заявив, что закончит сам, по какой-то причине он отказывался принимать любую помощь. Рэй не знала, являлась ли поводом ее явная связь с главой фрументариев, или же легионер все еще придерживался мнения, что содействие профлигата не должно осквернять память покойного. Вероятно, Аттикус планировал некий особый похоронный ритуал, не желая в этот момент видеть ее поблизости: обряды по обычаям легиона или его собственного племени. Возможно, просто скажет пару последних слов над мертвецом, а такие порывы в своей искренности не терпят присутствия посторонних. Позже выяснилось, что Аттикус лишь свалил голое тело в яму без всяческих сантиментов: он даже не знал имени солдата.
Курьер вернулась в подвал, опоздав всего на пару минут и так и не узнав, что передатчик совсем недавно упорно и безрезультатно принимал сигнал, оставшийся без ответа. Она вновь заняла прежнее место за столом и занялась отладкой ЭД-Э, с тоской и затаенной надеждой постоянно поглядывая на радио. Прибор молчал, и затянувшаяся тишина вызывала все большую тревогу.
Минуты текли мучительно медленно, ожидание уподобилось пытке. Спустя полчаса разум захватило все усиливающееся небезосновательное подозрение, что Вульпес пытался достучаться до нее, пока она с Аттикусом перетаскивала труп рекрута в пустыню. Невозможность подтвердить или опровергнуть собственную догадку лишь обостряла общую нервозность. Наконец, не выдержав, Рэй попыталась выйти на связь сама, вопреки приказу Вульпеса: три попытки с небольшими интервалами не принесли никакого результата, кроме достижения пика эмоционального напряжения.
Рэй поняла, что не может и далее безмятежно ковыряться в разобранном ЭД-Э — руки не слушались, а все ее внимание было приковано к передатчику, девушка не могла сосредоточиться ни на чем ином. Она отложила инструменты в сторону. Имелся бы в наличии алкоголь — влила бы в себя залпом полбутылки, лишь бы расслабить натянутые нервы. Сигареты закончились уже давно, но никотиновая ломка казалась сущим пустяком на фоне общего стресса.
Три часа пополуночи. Сна ни в одном глазу. Монотонное гудение генератора, тихое жужжание лампы, входная дверь едва слышно поскрипывает ржавыми петлями под порывами пустынного ветра. Психика измотана, бездействие и собственное бессилие занимают все существо: кажется, вот-вот заструятся по щекам слезы жалкой истерики.
Сначала она беспокойно шагала взад-вперед по подвалу, затем вернулась обратно к столу, прикрыв глаза и пытаясь сосредоточиться на посторонних шумах, на ритме собственного дыхания, лишь бы тишина радиоэфира не давила на уши, порождая отчаяние.
Еще одна попытка выйти на связь: тихое, осторожное: «Вульпес?» бесплотным сигналом потонуло в ночи, унеслось в пустоту, не достигая цели. Рэй закрыла лицо ладонями и замерла над радиопередатчиком, долгое время сидела неподвижно в ожидании, начиная ощущать обиду и ярость. Фрументарий не особо спешил общаться, установив информирование курьера о текущей обстановке далеко не на первую позицию в списке личных приоритетов. Гнев на его эгоистичную безответственность был лучше тревожной тоски; Рэй предпочитала злиться, нежели задумываться, что Инкульта практически никогда не нарушал свои обещания, и причины его молчания могут оказаться действительно серьезными.
Резкий грохот хлопнувшей наверху двери заставил девушку испуганно вздрогнуть и настороженно вскинуть голову. Не тот звук, которого она так ждала, но хоть какое-то разнообразие в сводящей с ума тишине. Аттикус шумно топтался наверху, с громким металлическим лязгом пристраивая лопату обратно в подсобный шкаф. Затем спустился к курьеру; даже не стал задавать вопросов, по одному ее виду в полной мере представив ситуацию.
- Инкульта давно должен был прибыть в форт, - заключил легионер, тревожно нахмурившись. Влажной тряпкой отер руки от песчаной пыли и встал возле передатчика в шаге за спиной девушки.
- Он ведь не мог просто забыть обо мне, - с отчаянием произнесла Рэй, покачав головой, краем сознания понимая, сколь нелепо и жалко звучит ее предположение.
Аттикус промолчал, не решаясь вдаваться в подробности отношений девушки-диссолюта и главы фрументариев. Сомнительно, что Инкульта целенаправленно избегал контакта с этой втюрившейся в него по уши особой: уж если он что-то обещал прямым текстом, то, как правило, не бросал слова на ветер.
Рассеянно почесав затылок, легионер взглянул в сторону двери и пространно заметил:
- Скоро рассвет.
На мгновение Рэй захотелось врезать ему по лицу: она не нуждалась в напоминании, что времени прошло слишком много, чтобы до сих пор надеяться, что «все в порядке». В бессильной ярости курьер стиснула кулаки и глубоко втянула воздух, заполняя до предела легкие: Аттикус не являлся виновником сложившейся ситуации, глупо вымещать на нем собственную злость.
- Сходи наверх, разогрей еду, - попросил легионер девушку, наклонившись через стол к передатчику. - Я попробую связаться с Коттонвуд Коув, узнаю новости.
Он деликатно оттеснил Рэй плечом и крутанул колесо настроек, наводясь на нужную частоту - всем своим видом демонстративно намекая, что девушке не помешало бы освободить ему место перед радиоточкой и предоставить свободу действий.
- Если ты не заметил, я не меньше тебя желаю знать новости, - жестко произнесла курьер, но все же поднялась из-за стола, открывая фрументарию доступ к приемнику. Скрестив руки на груди, девушка встала позади Аттикуса за спинкой стула, внимательно наблюдая за легионером.
- Ты здесь не останешься, - покачал головой мужчина, не оборачиваясь к ней. - Инкульта мог дать тебе сведения о резервной волне - это его дело, но я не собираюсь в твоем присутствии афишировать частоты или позывные для связи с прочими подразделениями. Поэтому давай, марш на улицу греть ужин... или это уже завтрак... В общем, исчезни на четверть часа, позже я расскажу тебе обо всем.
Рэй стиснула зубы, но любые протесты в ее положении являлись безосновательными - выбора не оставалось, пришлось подчиниться.
Она пыталась хоть что-то подслушать, приложив ухо к двери хижины: тщетно, до нее не долетало ни звука. Эти десять минут показались самыми долгими в жизни: некоторое время она переминалась с ноги на ногу у порога, затем обошла хижину по периметру, пока, наконец, не решила, что Аттикус не зря обеспечил ее заданием, чтобы она не бродила впустую в ожидании.
Девушка притащила охапку увядших стеблей на старое кострище: обычный растопный материал, быстро занимающийся пламенем и столь же быстро сгорающий — достаточно, чтобы чуть подогреть подернувшуюся высохшей коркой кашу и не тратить драгоценную древесину на длительное поддержание огня. Даже столь простые действия давались ей с трудом: мысли концентрировались отнюдь не вокруг котелка с пищей; Рэй умудрилась обжечь палец и едва не вывалить еду на песок. Впрочем, собственная неуклюжесть ничуть не волновала ее.
Курьер встрепенулась, когда дверь хижины тихо скрипнула. Аттикус выскользнул наружу и направился к костру, неся с собой две пустые миски и ложки.
- Ну, что?! - нетерпеливо вопросила девушка, вскочив на ноги и подавшись вперед, навстречу легионеру. Фрументарий молча протянул ей посудину, зачерпнул немного каши и устроился на песке у истлевшего до белого пепла снопа прогоревшей травы — погасший костер едва мерцал тусклыми красными искорками, не давая ни тепла, ни света.
- Мдаа... - отстраненно произнес Аттикус, тихо выдохнув и возведя взгляд к усыпанному звездами небу. - Это безумие какое-то...
Затем покачал головой и с досадой вонзил ложку в слипшиеся комья густой каши.
- Цезарь мертв, - наконец, вымолвил легионер.
Рэй приоткрыла рот: не то шумный сдавленный выдох, не то оборвавшийся в горле возглас удивления. Подобный исход она подозревала изначально, рассудив, что при данном стечении обстоятельств у Инкульты вряд ли выдастся свободная минута для нее: теперь главе фрументариев придется брать ситуацию под свой контроль. Разгребать все, что оставил в наследие диктатор: не удивительно, что он до сих пор молчит...
Девушка все еще ощущала обеспокоенность, но обида на Вульпеса исчезла, а на смену ей пришла гордость за своего мужчину — отныне ему предстоит вести легион за собой.
- Ты настроил приемник на прежнюю частоту? - спохватилась Рэй, поставив на землю миску с кашей — к еде курьер так и не притронулась. Он проворно выпрямилась, с тревогой глядя в сторону хижины. - Нужно возвращаться, Вульпес все еще может в любой момент...
- Не дергайся, сядь, - мрачно оборвал ее Аттикус, раздраженный гиперактивностью девушки. Вновь с угрюмым видом размешал свою порцию каши, лишь бы чем-то занять руки, затем с тем же безразличием отставил миску в сторону. Аппетит у него отсутствовал, как и у курьера.
- Инкульте сейчас точно не до тебя, у него неприятности.
Рэй замерла на месте, окаменев на миг, затем с тревогой обернулась к легионеру, настороженно вглядываясь в темноте в его лицо. Тот кашлянул, прочистив горло.
- У меня нет полномочий для связи непосредственно с фортом, а в Коттонвуд поступают лишь обрывки информации. Передаю слово в слово: Цезаря убил профлигат, у власти теперь Ланий, этой ночью он успел сместить весь офицерский состав с должностей. Он больше не носит маску, а без нее выглядит, будто родной сын диктатора. Далее еще веселее - всех фрументариев и преторианцев из бывшей охраны Цезаря обещали казнить после штурма Вегаса: я сам, по всей видимости, тоже должен попасть под раздачу. Да, еще имя Марса теперь лучше вообще не произносить вслух, поскольку любые религиозные упоминания будут строго караться. Вот все, о чем говорят на переправе: вряд ли дурацкая шутка, но на правду похоже еще меньше... Если хоть часть слухов является истиной, то... я не знаю, какой-то бред!
Резко поднимаясь на ноги, Аттикус досадливым пинком взметнул песок и засыпал едва тлеющую солому. Прошагал к хижине мимо курьера, замысловато выматерившись себе под нос. Рэй застыла на месте в прострации, переваривая услышанное.
- Я... я не понимаю, - невнятно пробормотала она легионеру в спину. - Что значит «казнить всех фрументариев»? Такое вообще возможно?
Мужчина едва повернул голову и надменно хмыкнул, но курьер явственно чувствовала, что за его бравадой скрывается контролируемое смятение:
- Я бы не волновался раньше времени: пока не поступят прямые приказы из форта, не стоит верить слухам. Один придурок что-то неправильно услышал, подхватил и разнес, а другой поверил и приукрасил: так и рождаются сплетни. Поверь мне, девочка, за все мое время службы на пограничных постах я раза четыре получал истеричные донесения о смерти Грэ... кхм, бывшего легата, и лишь на пятый раз вести оказались правдой. На моей памяти, согласно подобным источникам «один парень из штаба мне по секрету сказал», сам Цезарь изволит умирать уже третий раз. Если бы я при каждом удобном случае впадал в панику, то давно бы свихнулся. Поэтому ждем официальной депеши: думаю, ближе к утру они там, в форте, соизволят вспомнить о том, что инженерная служба разведки не зря возилась с системой связи и понатыкала радиоточек по отдаленным постам вроде моего.
Рэй зябко поежилась, спускаясь по подвальной лестнице следом за Аттикусом. В словах легионера содержалось рациональное зерно, но волнение девушки лишь усилилось: к изматывающему ожиданию неизвестности прибавились новые, пугающие детали.
- Даже если Ланий занял теперь место Цезаря, - рассудительно начала курьер, - то с его стороны довольно самонадеянно первым же приказом сместить всю верхушку штаба перед самым штурмом дамбы, а после отправить на казнь разведчиков и гвардейцев... Я не верю в это.
Аттикус пожал плечами:
- Вероятно, наш Мясник решил избавиться от давно мозолящих глаза недругов: слухи идут обо всех фрументариях и преторианцах, а на деле наверняка пострадали всего с десяток неугодных. Но зато какая паника поднялась...
- То есть... - неуверенно начала Рэй, уже предполагая самое худшее, - и кто, по твоему, возглавил бы список этих пострадавших врагов Лания?
Аттикус поджал губы и не отвечал достаточно долго, чтобы курьер окончательно укрепилась в своих подозрениях. Наконец, не глядя девушке в глаза, мужчина тихо, но твердо перечислил имена:
- Луций. Томпсон. Инкульта.
Вульпес почувствовал, что соскальзывает вниз, и удобнее перехватил перекладину креста. Аркейд тихо застонал сквозь зубы, когда Инкульта непреднамеренно задел его спину.
- Менее часа назад известие о смерти Цезаря донесли до солдат легиона, - произнес бывший фрументарий. Пленник даже не повернул голову, словно и не слышал прозвучавших слов; Вульпес подался чуть вперед, склоняясь к его уху.
- Вы должны представлять, что станет с вами, когда весь этот дикий разъяренный сброд прознает о косвенном виновнике гибели Сына Марса. То, что сейчас происходит здесь — лишь слабая тень той боли, что ожидает вас впереди, Геннон.
Последователь не ответил. Инкульта тихо вздохнул, словно набираясь мужества, чтобы озвучить истинную причину своего визита.
- Я в долгу перед вами, вы спасли мне жизнь, - наконец, пояснил он, и открытое, честное признание сего факта далось ему не без усилий. - Я здесь, чтобы спасти вас.
Аркейд помолчал, затем печально усмехнулся, и легионер лишь подивился стойкости несломленного духа этого мужчины: даже сейчас, на пороге смерти, он не лишился своего скептического сарказма.
- Я польщен, Фокс, и... знаете, не медлите более в своем начинании... Я устал тут висеть, правда... устал.
Что-то в его словах заставило Вульпеса содрогнуться — они говорили на одном языке, и Геннон с самого начала понимал, зачем Инкульта пришел к нему.
Вульпес знал, чем рискует. Если его поймают, то наверняка его ждет та же судьба, что и Последователя Апокалипсиса. И все же долг и честь призывали его не отступаться от задуманного - да, он готов был жертвовать собой ради профлигата, сколь бы безумной не казалась затея.
- Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, - с грустью и искренним сожалением произнес Инкульта. Он держался за крест левой рукой, другой извлекая из-за пояса широкий боевой нож. Геннон слышал тихое шуршание стали в кожаных ножнах и громко, прерывисто вздохнул, стремясь по возможности не шевелиться, не посылать новую вспышку боли по телу.
- Мне тоже... жаль... И спасибо вам, Фокс... надеюсь на ваш профессионализм...
Вульпес не ответил, и Геннон вновь судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он все прекрасно понимал, не строил никаких иллюзий. Он даже не вскрикнул, когда Инкульта резким толчком всадил лезвие ему под лопатку. Его внезапно обмякшее тело лишь судорожно дернулось в короткой агонии, затем он затих.
Оттолкнувшись от перекладины, Вульпес отстранился, чтобы струя крови не залила его тунику, и на подкашивающихся ногах спрыгнул с креста, пару футов прокатившись в сторону по песку.
Он вытер лезвие о штанину мертвого Последователя и в последний раз взглянул ему в лицо. В темноте сложно было однозначно определить, но Вульпесу казалось, что в потухших глазах осталась тень умиротворения и облегчения. По крайней мере, так ему хотелось бы верить...
Кровь стекала по деревянному столбу поблескивающей черной струйкой, без остатка впитываясь в землю у основания креста. Убийство из мести мог совершить любой легионер, мотивы имелись у всего лагеря. Другой вопрос — многие ли ограничились бы лишь ударом милосердия?
Отряхнув одежду, Инкульта направился обратно к преторию: он должен появиться перед Ланием, пока кто-либо не заметил его рядом с трупом. Быстро шагая к лагерным воротам, Вульпес не останавливался и не оглядывался. Ни на миг не сожалел о своем решении.