Фандом: Oblivion
Персонажи: Темное Братство, весьма спортивный мГГ (да я сама фшоке!).
Рейтинг: невинный.
Предупреждения: надругательство над канонными событиями в квестах ТБ. Спорные анахронизмы. Эпизодическая расчлененка.
Нападающий.
читать дальшеПожалуй, я ни секунды не сомневался в выборе, когда мне предложили вступить в «семью». Стать частью подобной компании сулило многие преимущества, а я всегда тяготел к самоидентификации с определенной группой. В людях развит стадный инстинкт, в одиночку человек слабее - это общепризнанный постулат, о котором нянюшки сызмальства втолковывают ребятне поучительные притчи. Так же и я устал от сольных гастролей... словом, спикер Черной Руки выдвинул предложение, от которого сложно было отказаться.
«Семья» предлагала поддержку, общество пусть не единомышленников, но соратников. Команда. Всегда ощущал себя стайным животным, волки охотятся в стае: так безопаснее, так интереснее, так любая охота приобретает элемент игры, соперничества. Кто первым прикончит жертву, опередив других преследователей всего на шаг, на один решающий прыжок? Вонзая зубы в трепещущую добычу, ощущаешь свое превосходство, головокружительный победный триумф и бесспорное укрепление авторитета в глазах собратьев.
Они встретили меня как равного: тепло и с неподдельным искренним расположением. Не раз упоминали о строгой иерархии, но умудрялись умело подавлять любые намеки на ранги внутри организации как при повседневном общении, так и при оглашении приказов. Мы спаяны единой целью, распри внутри семьи ни к чему, поскольку мы одни плечом к плечу противостоим всему остальному миру... Наверное, давно я не чувствовал себя настолько на своем месте. И это навязчивое, но оправданное «мы» прижилось в моих мыслях и речи довольно быстро и прочно.
Позабытые эмоции — каждый раз, завершая очередное поручение, я знал, что возвращаюсь домой. Уверенность эта была крепка: сродни той, что родом из детства, когда за спиной надежная опора и поддержка старших родственников и друзей, тело полнится неуемной энергией, а весь мир распахнут перед тобой, как на ладони, нужно лишь дотянуться и взять.
Я до сих пор верю, что не нарисовал в сознании красивую сказку, не принял иллюзию за реальность: просто счастливая пора завершилась столь же скоротечно, как далекое и краткое волшебное лето...
Детство. Беззаботность и гармония с миром и с собой, когда насущные проблемы взрослой жизни еще полновесно не свалились на плечи. Долгие-долгие дни, когда успеваешь сотворить немыслимое количество дел: наловить жуков, искупаться в речке, наворовать на обед яблок в соседском саду, сбегать к ближайшей деревне ради драки с тамошними мальчишками и засветло вернуться обратно... А потом до самой темноты месить грязь на заросшем репьем пустыре, гоняя облезлый мяч. Уже ночь опустилась на поселок, в окошках домов тускло мерцает свет, в темноте даже ног своих не видно, а мяч невнятным серым пятном сливается с густыми сумерками... но силы еще есть, потому что важна не сама игра, а горделивое, цельное ощущение причастности к команде. И несмываемый позор падет на отправившегося пораньше домой, бросившего своих товарищей на растерзание противнику, который вследствие предательства приобретет численный перевес.
В те времена все в жизни казалось простым и понятным - детские забавы отличаются от взрослых игр. Да, когда-то я считался неплохим нападающим в команде, сегодня же это обозначение приобрело несколько иной, буквальный оттенок. Сначала «убийца», потом «истребитель», затем «ликвидатор»... в итоге - помощник спикера Черной Руки. Путь наверх, проложенный кровью. И ритуал Очищения — ошибка, которую не в моих силах оказалось предотвратить.
Для кого все это? Лишь исполнители, пешки, у которых и потребности иные, и запросы проще. Жертвы, которые даже не понимали, почему их казнили, во имя чьих интересов. Разве мы жаждали крови во имя Ситиса? В этом сложно признаться, но каждый работал лишь для себя, потворствуя живущей глубоко внутри темной тяге: последний раз взглянуть в лицо жертвы, прочесть в ее глазах безысходность, когда она в полной мере осознает, что уже пересечена грань двух миров. Безвозвратно. Исход предопределен. Никаких компромиссов, пересмотров, пробуждений в холодном поту и спасительного чуда в последний миг. А в глазах убийцы пляшет торжество, потому что именно он остается здесь, в теперь уже недоступной реальности, во все еще продолжающем жить мире. Последнее прощание. Ситис здесь ни при чем: он лишь финальный консуматор, бездонная ненасытная пасть, где рано или поздно завершит свой путь каждый. Ему не ведома страсть охоты, ярость битвы, упоение победой, наслаждение каждым последующим вдохом и выдохом выжившего в смертельном поединке. Холодная пустота — не больше и не меньше. Ему недоступна игра.
Семья, клан Чейдинхола: я мог поручиться за любого из них. Не знаю, чем руководствовался Лашанс... он не разобрался в правилах, предложенных неуловимым убийцей — вместо этого он начал новый тайм со своей стратегией, не понимая, что декорации давно сменились: вокруг уже не поле, где увязаешь по щиколотку в грязи. Это катакомбы с низкими потолками, где кровавый прилив медленно подступает к горлу, угрожая захлестнуть с головой.
Лашанс научил нас всему, он буквально с нуля создал, слепил каждого из нас, направил развитие в нужное русло. Отточенные навыки, безупречная реакция и неутолимая жажда убийства. У нас была единая, слаженная команда, успешный союз единомышленников... пока тренер не допустил ряд оплошностей. Я вспоминаю, и до сих пор не могу понять, почему вообще согласился на это? Лишить жизни собственных братьев и сестер... Испугался? Подвергся влиянию и убеждениям? Никогда не был силен в принятии единоличных решений — возможно, просто беспрекословно подчинился вожаку, потому что так надо. Потому что я всегда знал свое место в стае.
Сейчас я понимаю, что во всем виноват был лишь Люсьен. Если команда проигрывает поединок за поединком, то далеко не всегда вина лежит на игроках... Но вместо того, чтобы пересмотреть собственные ошибки, взглянуть в лицо личным неудачам, тренер предпочел вычеркнуть, стереть готовую сработавшуюся группу с индивидуальными привычками, с индивидуальным стилем. Начать заново. Из ничего. Пустота — это так в стиле нашего господина!
Подлежало ли решение пересмотру, можно ли было переиграть расклад? Я не знаю. Мне не предоставили ни времени, ни возможностей, ни полномочий предложить альтернативу - и, как следствие, череда новых душ отбыла в равнодушные, холодные объятия нашего Отца. Я все еще не вижу вариантов иного выхода, когда размышляю о свершенном моей рукой. Воспоминания блокируются: я не желаю об этом думать, не хочу, но где-то глубоко в сознании, словно пленная птица в непрозрачной стеклянной клетке, неотступно бьется мысль, что у меня был выбор. Был шанс.
Позже все стерлось, заросло коростой времени. Теперь внутри лишь пустота — хайль, Ситис, и спасибо за этот ничтожный, но важный для меня дар. Я всего лишь клинок, лезвие, которому проще существовать без мыслей и тревожных дум. Вытравилось, выболело. Я чувствовал лишь жалость и обиду, когда смотрел в мертвые глаза нашего мастера, подвешенного к потолку заброшенной лачуги. Виноват сам: не оправдал доверие ни выше стоящих, ни своих подчиненных. При всем своем красноречии, при околдовывающей харизме, он не смог убедить, не смог доказать. Еще одна ошибка, но за эту слабость я его не виню: я ни за что не хотел бы оказаться висящим там обескровленным, изуродованным куском плоти.
Все мы боимся боли. Не боимся причинять ее другим, но сами, по большей части, позабыли, каково это: самому оказаться на месте жертвы в окружении стаи хищников. Полагаю, он добровольно признался во всем, еще когда ему наживую начали срезать кожу с ребер, обнажая потоку холодного воздуха трепещущие легкие.
Основополагающая ошибка в выводах, предтеча краха. Никто так и не понял, что важна не идея, а исполнители. Простые люди вокруг нас: предсказуемые, просчитываемые, со своей личной тактикой. Когда в азарте атаки бежишь по полю за мячом, то смотришь не на этот набитый тряпьем клубок крысиных шкурок — смотришь на противника, лучше всего в глаза, если только сможешь уловить его взгляд в суетной спешке поединка. Ты уже знаешь его следующий жест, по напрягшимся мышцам предсказываешь направление рывка, обманный маневр или отчаянную лобовую атаку. Грош цена тому нападающему, который не сможет определить последующий шаг своего оппонента, предугадать его ход, даже если собственные нервы взведены, словно звенящая тетива лука, даже если под ногами путается хаотичная толпа из своих, чужих, бестолковых сочувствующих и прочих воздержавшихся.
Люди вокруг нас: стоит лишь открыть глаза и посмотреть — они сами все скажут, не нужно убийств и пыток, они признаются добровольно, без слов, не нужно даже озвучивать вопрос.
- Он был невиновен.
- Сначала он тоже так говорил.
- Он был невиновен!
- Доказательства?
Дневник. Потрепанная тетрадка из объемного рюкзака небрежно переброшена в руки Арквен. Все еще зол. На их тупость, на собственную тупость, на тупость Лашанса. Ситис дал им руки и оружие, чтобы убивать под покровом ночи, но не дал им глаз, чтобы видеть и оценивать свои деяния. Милосердная Матушка, помилуй своих детей, помоги им всем!
- Возможно... мы допустили ошибку.
Арквен хмурится. Еще не все потеряно: хоть у кого-то хватило отваги признать свою несостоятельность.
- В таком случае, предатель все еще среди нас.
- Что же, дело отнюдь не закончено.
- Что-нибудь еще было найдено под маяком?
Волнуются, сомневаются. Обнажают зубы, словно ощерившиеся в оскале волки, готовые вцепиться друг другу в глотки. Одного уже разорвали, но жажда крови все еще застилает их разум. Полагают, что Мать Ночи сможет рассудить их, снова пытаются вычислять виноватого, переложить свои проблемы на плечи других. Отрицание, лишь бы не прорываться сквозь собственный страх, сквозь слепящий амок бешенства.
- Было. Было найдено.
Ответ тихий, едва слышный, но всеобщее внимание вновь резко сконцентрировано на мне. Не в рюкзак смотрите - друг на друга! Не устраняйте следствие, ищите причину!
Голова. Засушенная, мумифицированная голова пожилой женщины. Реденькие космы темных волос; бледная и хрупкая, словно старый пергамент кожа крошится под моими пальцами — путешествие в рюкзаке отнюдь не пошло ей на пользу.
Люди в черных капюшонах неподвижно, пристально наблюдают за моими движениями. Достойный уважения самоконтроль. Если один из них видит голову своей матери, которую я, ухватив за остатки волос, небрежно раскачиваю на вытянутой руке, то сдерживается изо всех сил, чтобы не изничтожить меня на месте за столь непочтительное отношение с его дорогой мамочкой. Приемы грубого прессинга соперника хорошо мне знакомы, я давно не новичок в этой игре.
Она почти такая же шершавая и несоразмерно уравновешенная, как мяч из шкурок злокрыса. Круглая, тяжелая. На колено, отбивка. Голова взмывает к потолку: я превосходно чувствую баланс, навыки не забылись. И еще пинок с прежней силой... Волосы развеваются черным шлейфом, при очередном ударе об колено из трухлявой челюсти костяными брызгами вылетает пара зубов. Не смотреть на ноги, не смотреть на мой взмывающий к балкам потолка «мяч» - только на противника...
Он сам даст тебе подсказку, едва уловимое напряжение мышц выдаст следующий маневр, и ты уже будешь знать, кто встанет на пути полета мяча к цели.
Мощный пинок.
Пас прямо в руки.
Охнув от неожиданности, он обхватывает ладонями врезавшуюся прямо в грудь голову своей матери.
Лови, предатель, лови. Из тебя получился бы неплохой вратарь, Мэтью Беламон, только вот Ситис не любит игры. Зато он не любит проигрывать...
«Семья» предлагала поддержку, общество пусть не единомышленников, но соратников. Команда. Всегда ощущал себя стайным животным, волки охотятся в стае: так безопаснее, так интереснее, так любая охота приобретает элемент игры, соперничества. Кто первым прикончит жертву, опередив других преследователей всего на шаг, на один решающий прыжок? Вонзая зубы в трепещущую добычу, ощущаешь свое превосходство, головокружительный победный триумф и бесспорное укрепление авторитета в глазах собратьев.
Они встретили меня как равного: тепло и с неподдельным искренним расположением. Не раз упоминали о строгой иерархии, но умудрялись умело подавлять любые намеки на ранги внутри организации как при повседневном общении, так и при оглашении приказов. Мы спаяны единой целью, распри внутри семьи ни к чему, поскольку мы одни плечом к плечу противостоим всему остальному миру... Наверное, давно я не чувствовал себя настолько на своем месте. И это навязчивое, но оправданное «мы» прижилось в моих мыслях и речи довольно быстро и прочно.
Позабытые эмоции — каждый раз, завершая очередное поручение, я знал, что возвращаюсь домой. Уверенность эта была крепка: сродни той, что родом из детства, когда за спиной надежная опора и поддержка старших родственников и друзей, тело полнится неуемной энергией, а весь мир распахнут перед тобой, как на ладони, нужно лишь дотянуться и взять.
Я до сих пор верю, что не нарисовал в сознании красивую сказку, не принял иллюзию за реальность: просто счастливая пора завершилась столь же скоротечно, как далекое и краткое волшебное лето...
Детство. Беззаботность и гармония с миром и с собой, когда насущные проблемы взрослой жизни еще полновесно не свалились на плечи. Долгие-долгие дни, когда успеваешь сотворить немыслимое количество дел: наловить жуков, искупаться в речке, наворовать на обед яблок в соседском саду, сбегать к ближайшей деревне ради драки с тамошними мальчишками и засветло вернуться обратно... А потом до самой темноты месить грязь на заросшем репьем пустыре, гоняя облезлый мяч. Уже ночь опустилась на поселок, в окошках домов тускло мерцает свет, в темноте даже ног своих не видно, а мяч невнятным серым пятном сливается с густыми сумерками... но силы еще есть, потому что важна не сама игра, а горделивое, цельное ощущение причастности к команде. И несмываемый позор падет на отправившегося пораньше домой, бросившего своих товарищей на растерзание противнику, который вследствие предательства приобретет численный перевес.
В те времена все в жизни казалось простым и понятным - детские забавы отличаются от взрослых игр. Да, когда-то я считался неплохим нападающим в команде, сегодня же это обозначение приобрело несколько иной, буквальный оттенок. Сначала «убийца», потом «истребитель», затем «ликвидатор»... в итоге - помощник спикера Черной Руки. Путь наверх, проложенный кровью. И ритуал Очищения — ошибка, которую не в моих силах оказалось предотвратить.
Для кого все это? Лишь исполнители, пешки, у которых и потребности иные, и запросы проще. Жертвы, которые даже не понимали, почему их казнили, во имя чьих интересов. Разве мы жаждали крови во имя Ситиса? В этом сложно признаться, но каждый работал лишь для себя, потворствуя живущей глубоко внутри темной тяге: последний раз взглянуть в лицо жертвы, прочесть в ее глазах безысходность, когда она в полной мере осознает, что уже пересечена грань двух миров. Безвозвратно. Исход предопределен. Никаких компромиссов, пересмотров, пробуждений в холодном поту и спасительного чуда в последний миг. А в глазах убийцы пляшет торжество, потому что именно он остается здесь, в теперь уже недоступной реальности, во все еще продолжающем жить мире. Последнее прощание. Ситис здесь ни при чем: он лишь финальный консуматор, бездонная ненасытная пасть, где рано или поздно завершит свой путь каждый. Ему не ведома страсть охоты, ярость битвы, упоение победой, наслаждение каждым последующим вдохом и выдохом выжившего в смертельном поединке. Холодная пустота — не больше и не меньше. Ему недоступна игра.
Семья, клан Чейдинхола: я мог поручиться за любого из них. Не знаю, чем руководствовался Лашанс... он не разобрался в правилах, предложенных неуловимым убийцей — вместо этого он начал новый тайм со своей стратегией, не понимая, что декорации давно сменились: вокруг уже не поле, где увязаешь по щиколотку в грязи. Это катакомбы с низкими потолками, где кровавый прилив медленно подступает к горлу, угрожая захлестнуть с головой.
Лашанс научил нас всему, он буквально с нуля создал, слепил каждого из нас, направил развитие в нужное русло. Отточенные навыки, безупречная реакция и неутолимая жажда убийства. У нас была единая, слаженная команда, успешный союз единомышленников... пока тренер не допустил ряд оплошностей. Я вспоминаю, и до сих пор не могу понять, почему вообще согласился на это? Лишить жизни собственных братьев и сестер... Испугался? Подвергся влиянию и убеждениям? Никогда не был силен в принятии единоличных решений — возможно, просто беспрекословно подчинился вожаку, потому что так надо. Потому что я всегда знал свое место в стае.
Сейчас я понимаю, что во всем виноват был лишь Люсьен. Если команда проигрывает поединок за поединком, то далеко не всегда вина лежит на игроках... Но вместо того, чтобы пересмотреть собственные ошибки, взглянуть в лицо личным неудачам, тренер предпочел вычеркнуть, стереть готовую сработавшуюся группу с индивидуальными привычками, с индивидуальным стилем. Начать заново. Из ничего. Пустота — это так в стиле нашего господина!
Подлежало ли решение пересмотру, можно ли было переиграть расклад? Я не знаю. Мне не предоставили ни времени, ни возможностей, ни полномочий предложить альтернативу - и, как следствие, череда новых душ отбыла в равнодушные, холодные объятия нашего Отца. Я все еще не вижу вариантов иного выхода, когда размышляю о свершенном моей рукой. Воспоминания блокируются: я не желаю об этом думать, не хочу, но где-то глубоко в сознании, словно пленная птица в непрозрачной стеклянной клетке, неотступно бьется мысль, что у меня был выбор. Был шанс.
Позже все стерлось, заросло коростой времени. Теперь внутри лишь пустота — хайль, Ситис, и спасибо за этот ничтожный, но важный для меня дар. Я всего лишь клинок, лезвие, которому проще существовать без мыслей и тревожных дум. Вытравилось, выболело. Я чувствовал лишь жалость и обиду, когда смотрел в мертвые глаза нашего мастера, подвешенного к потолку заброшенной лачуги. Виноват сам: не оправдал доверие ни выше стоящих, ни своих подчиненных. При всем своем красноречии, при околдовывающей харизме, он не смог убедить, не смог доказать. Еще одна ошибка, но за эту слабость я его не виню: я ни за что не хотел бы оказаться висящим там обескровленным, изуродованным куском плоти.
Все мы боимся боли. Не боимся причинять ее другим, но сами, по большей части, позабыли, каково это: самому оказаться на месте жертвы в окружении стаи хищников. Полагаю, он добровольно признался во всем, еще когда ему наживую начали срезать кожу с ребер, обнажая потоку холодного воздуха трепещущие легкие.
Основополагающая ошибка в выводах, предтеча краха. Никто так и не понял, что важна не идея, а исполнители. Простые люди вокруг нас: предсказуемые, просчитываемые, со своей личной тактикой. Когда в азарте атаки бежишь по полю за мячом, то смотришь не на этот набитый тряпьем клубок крысиных шкурок — смотришь на противника, лучше всего в глаза, если только сможешь уловить его взгляд в суетной спешке поединка. Ты уже знаешь его следующий жест, по напрягшимся мышцам предсказываешь направление рывка, обманный маневр или отчаянную лобовую атаку. Грош цена тому нападающему, который не сможет определить последующий шаг своего оппонента, предугадать его ход, даже если собственные нервы взведены, словно звенящая тетива лука, даже если под ногами путается хаотичная толпа из своих, чужих, бестолковых сочувствующих и прочих воздержавшихся.
Люди вокруг нас: стоит лишь открыть глаза и посмотреть — они сами все скажут, не нужно убийств и пыток, они признаются добровольно, без слов, не нужно даже озвучивать вопрос.
- Он был невиновен.
- Сначала он тоже так говорил.
- Он был невиновен!
- Доказательства?
Дневник. Потрепанная тетрадка из объемного рюкзака небрежно переброшена в руки Арквен. Все еще зол. На их тупость, на собственную тупость, на тупость Лашанса. Ситис дал им руки и оружие, чтобы убивать под покровом ночи, но не дал им глаз, чтобы видеть и оценивать свои деяния. Милосердная Матушка, помилуй своих детей, помоги им всем!
- Возможно... мы допустили ошибку.
Арквен хмурится. Еще не все потеряно: хоть у кого-то хватило отваги признать свою несостоятельность.
- В таком случае, предатель все еще среди нас.
- Что же, дело отнюдь не закончено.
- Что-нибудь еще было найдено под маяком?
Волнуются, сомневаются. Обнажают зубы, словно ощерившиеся в оскале волки, готовые вцепиться друг другу в глотки. Одного уже разорвали, но жажда крови все еще застилает их разум. Полагают, что Мать Ночи сможет рассудить их, снова пытаются вычислять виноватого, переложить свои проблемы на плечи других. Отрицание, лишь бы не прорываться сквозь собственный страх, сквозь слепящий амок бешенства.
- Было. Было найдено.
Ответ тихий, едва слышный, но всеобщее внимание вновь резко сконцентрировано на мне. Не в рюкзак смотрите - друг на друга! Не устраняйте следствие, ищите причину!
Голова. Засушенная, мумифицированная голова пожилой женщины. Реденькие космы темных волос; бледная и хрупкая, словно старый пергамент кожа крошится под моими пальцами — путешествие в рюкзаке отнюдь не пошло ей на пользу.
Люди в черных капюшонах неподвижно, пристально наблюдают за моими движениями. Достойный уважения самоконтроль. Если один из них видит голову своей матери, которую я, ухватив за остатки волос, небрежно раскачиваю на вытянутой руке, то сдерживается изо всех сил, чтобы не изничтожить меня на месте за столь непочтительное отношение с его дорогой мамочкой. Приемы грубого прессинга соперника хорошо мне знакомы, я давно не новичок в этой игре.
Она почти такая же шершавая и несоразмерно уравновешенная, как мяч из шкурок злокрыса. Круглая, тяжелая. На колено, отбивка. Голова взмывает к потолку: я превосходно чувствую баланс, навыки не забылись. И еще пинок с прежней силой... Волосы развеваются черным шлейфом, при очередном ударе об колено из трухлявой челюсти костяными брызгами вылетает пара зубов. Не смотреть на ноги, не смотреть на мой взмывающий к балкам потолка «мяч» - только на противника...
Он сам даст тебе подсказку, едва уловимое напряжение мышц выдаст следующий маневр, и ты уже будешь знать, кто встанет на пути полета мяча к цели.
Мощный пинок.
Пас прямо в руки.
Охнув от неожиданности, он обхватывает ладонями врезавшуюся прямо в грудь голову своей матери.
Лови, предатель, лови. Из тебя получился бы неплохой вратарь, Мэтью Беламон, только вот Ситис не любит игры. Зато он не любит проигрывать...