Фандом: Fallout New Vegas
Персонажи: легион
Жанр: бесстыдный стеб и полный никакон - жестокий, бессмысленный и беспощадный.
Размер: мини
Статус: пока вдохновения хватило на три части.
Аннотация: В ходе диалога с Oxxra наткнулись на шизанутую идею "Родительский день в легионе". Суровые мамы суровых мальчиков наносят суровый визит в форт.
Matrem tuam*
читатьЗапыхавшийся фрументарий-рекрут вбежал в палатку диктатора, споткнувшись на пороге, пролетев носом вперед пару футов, и в конце своего пути по неровной траектории растянулся во весь рост посреди линялого ковра. Преторианцы по обе стороны входа лишь неодобрительно покачали головами, но Цезарю, похоже, пришлась по душе раболепная поза распластавшегося у его ног легионера. Отплевываясь от свалявшегося ворса ковра, посыльный задрал голову и, испуганно глядя на диктатора, обеспокоенно доложил:
- Они готовы прорвать оборону.
Цезарь нахмурился. Форт держал осаду уже вторую неделю, за это время его люди сильно упали духом, не выдерживая постоянного психологического прессинга. А пару дней назад начались диверсии - довольно смелые и отчаянные. Даже стены крепости не спасали от попыток врага прорвать защиту; вчера, к примеру, Луций принес очередные плоды ежевечернего обхода периметра: три пары вязаных носков и аккуратно переброшенную через забор жестяную банку домашних солений. Настроение в форте царило подавленное: люди обменивались мрачными взглядами, чувствуя близость грозящей опасности.
Уже неделю гражданская делегация из тылов держала форт в кольце, пытаясь прорвать периметр. И с течением времени Цезарь все отчетливее понимал, что этот противник легиону не по зубам: даже ненависть профлигатов не шла ни в какое сравнение с настойчивостью солдатских матерей, проделавших значительный путь, чтобы увидеть и поддержать своих чад перед решающим боем за дамбу Гувера. В данный момент многотысячная армия мам, не уступающая по размерам армии Сына Марса, разбила свой лагерь под стенами форта, смущая солдат запахом домашней еды и ежевечерними причитаниями под всем периметром лагеря. На ультимативные просьбы оставить вязаные шарфы у ворот и уйти с миром родственники не реагировали, вселяя страх в ряды суровых легионеров. Культ воина давал не просто трещину - он с треском рушился под несмолкаемым женским гомоном и доносящимися из-за стен крепости истошными криками: "Флавий, солнышко, ты хорошо там кушаешь?", "Маркус, немедленно выйди и поцелуй мамочку, я тут до вечера должна стоять?!", "Гай, я принесла твое любимое варенье из агавы - тебе привет от бабули!"
- Все настолько плохо? - уточнил Цезарь, недовольно растирая лоб - мигрень усиливалась. Рекрут с тяжелым вздохом кивнул, печальным взором разглядывая сапоги диктатора.
- Думаю, мы обречены...
Приподнявшись с пола на локтях и глядя снизу вверх на Сына Марса, молодой фрументарий осмелился добавить к сказанному:
- Некоторые полагают, что лучше открыть ворота: чем скорее мы все пройдем через это, тем лучше. Людям страшно, но ожидание неизбежного еще хуже...
- Неизбежного... - эхом повторил Цезарь. Дерзость этого юнца не нравилась вождю легиона, но рекрут в чем-то был прав. Опустившись в кресло, диктатор махнул рукой, подозревая, что ошибка может обойтись ему дороже, чем провал первого штурма дамбы:
- Хорошо, впустите их в форт. Удвоить преторианскую охрану, никого не впускать в штаб. Увеличить время утренних тренировок - это должно несколько облегчить ситуацию, и отбой можно трубить на час раньше, после него - комендантский час, особенно для вторженцев! Передайте им, что в их распоряжении сегодняшний день до заката: с последним лучом солнца пусть убираются обратно, иначе... иначе...
- Так просто мы их не выгоним, - мрачно заметил Луций, с ужасом предвкушая последствия смелого решения диктатора. Цезарь недовольно воззрился на лидера преторианцев и, скривившись, отозвался:
- В таком случае начнем децимацию солдат - угроза должна подействовать.
Луций просиял и удовлетворенно кивнул: Цезарь всегда проявлял изобретательность в приемах психологической войны.
- Ну, да поможет нам Марс, - вздохнул вождь легиона. - Откройте ворота.
Unus.
Одним из своих неоспоримых достоинств Вульпес считал способность незаметно скрываться в толпе - архиважное для шпиона умение. В обществе профлигатов на Стрипе всегда важно сойти за своего парня, за местного обитателя, иначе последствия разоблачения станут фатальны. Вкупе с талантами разведчика непредсказуемость тактики способствовала эффективности всех проектов фрументария, но диверсионные операции тем и примечательны, что шпион участвовал в них с позиции атакующего, отнюдь не защищающегося. Сейчас его умения призваны были спасти не просто его репутацию, честь и достоинство, но и сберечь немало нервов.
В форте царило оживление: военный лагерь напоминал рынок рабов в разгар торгов. В качестве невольников выступали на этот раз сами солдаты армии Цезаря, оккупированные разношерстной толпой крикливых женщин преклонного возраста, которые осматривали своих чад на предмет ран, излишней худобы и общей удовлетворительности физического самочувствия. Престарелые бабули и разновозрастные младшие сестры сновали между рядов палаток, внося суету и хаос в размеренную лагерную дисциплину. Расталкивая локтями дюжих бойцов, целеустремленные мамаши метались по лагерю в поисках затаившихся в укрытиях великовозрастных сынишек. Многие несчастные, чьи родственники уже открыли их местонахождение, страдали в плену удушающих объятий и задыхались под тройным слоем любовно связанных в подарок шарфов, домотканых свитеров с маленькими браминами и веселыми гекко. Заботливо пошитая долгими аризонскими вечерами шерстяная одежда вызывала у изнемогающих под мохавским пеклом солдат подобие локального парникового эффекта, но родственники придерживались четкой позиции, что забота о здоровье никогда не бывает излишней.
Инкульта скользил меж рядов палаток, попутно вынужденно улавливая обрывки малосвязных повествований о личной жизни двоюродных тетушек легионеров, проблемах ведения фермерского хозяйства и неурожае маиса в средней полосе. Кто-то жаловался на прохудившийся без мужского вмешательства амбар, некоторые – на распустившихся рабов, многие просто невнятно причитали, оплакивая постоянное отсутствие родного сына из-за затяжной службы родине в дальних профлигатских землях. Вульпес лавировал между тентов, избегая задержек на одном месте – точно зная, что таким образом значительно снижает шансы быть обнаруженным. Осталось дотерпеть лишь несколько часов до заката, потом можно будет пообедать, присесть, перевести дыхание, возможно даже поспать…
- Молодой человек, куда это вы направляетесь?
Инкульта почувствовал, как крепкие пальцы схватили его за шиворот и с силой дернули назад. Вульпес едва удержал равновесие; внутри все похолодело…
- Я? Да я, собственно, никуда… Привет, мам.
- Ну здравствуй, сынок.
С громким чмоканьем глава фрументариев подвергся целованию в обе щеки.
- Ты почему не ответил на письмо, маленький паршивец? – вслед за поцелуями последовал подзатыльник. Фрументарий попытался скрыться за палатками, подальше от посторонних глаз, поскольку чутье явственно подсказывало шпиону, что экзекуция только начинается.
- Мам, ты сменила секретный шифр – я не раскодировал…
- Во имя Марса, Вульпес! Неужели ты не состоянии расшифровать простейший биграммный алгоритм – я всего лишь писала о погоде и заказанных у караванщика новых туфлях! О более важных вещах – более сложные криптографические протоколы, но я ведь ни за что не поверю, что ты не в состоянии раскодировать… да, так и признайтесь, юноша: лень было писать ответ мамочке!
Еще один подзатыльник, на этот раз куда более чувствительный. Зашипев сквозь зубы, Вульпес недовольно потер ушибленную голову.
- У меня дела, маам. Я все время на Стрипе, в форте появляюсь редко, а почтовые курьеры нынче такие безалаберные…
- Не пытайтесь оправдываться, молодой человек! Эти твои загулы к профлигатам до добра не доведут!
Инкульта закатил глаза к небу, игнорируя пару рекрутов, устроившихся неподалеку у лагерного забора и старательно делающих вид, что разнос главы фрументариев совершенно не занимает их внимание. Однако тихое сдавленное хихиканье начисто лишало их прикрытие любой верибельности.
- Этот твой Стрип... Как медом тебе там намазано – развратный, мерзкий притон! Скажи мне, Вульпес, - женщина понизила тон до угрожающе-низкого, – ты уже пробовал сигареты?
- Нет, маам. Я РАБОТАЮ на Стрипе, мне некогда отдыхать…
Женщина склонилась ближе, пристально глядя сыну в глаза:
- А алкоголь? Ты пробовал алкоголь? Там дурная компания, Вульпес… все эти отвратительные профлигаты – рано или поздно они предложат тебе алкоголь!
- Я шпион под прикрытием, мама… Я взрослый человек и сам знаю, что делаю…
- Вот, он взрослый! Ну вы посмотрите на него… Он. Взрослый.
Всплеснув руками, в поисках поддержки объявленного постулата мать обернулась к хихикающим рекрутам - те вновь поспешно сделали вид, что данная дискуссия о самосознательной зрелости главы фрументариев их не касается.
- Алкоголь вреден для здоровья, особенно в твоем возрасте.
- Что не так с моим возрастом – мне почти тридцать… - растерянно и уныло протянул Инкульта с такой тоской в тоне, словно у него ныли зубы.
- Тем более! – возразила женщина, словно слова сына являлись подтверждающими ее теорию доказательством неоспоримой правоты. – А ведешь себя как маленький!
- Я не пью и не курю, честное слово, мама!
Подбоченившись, женщина подозрительно прищурилась, внимательно глядя на шпиона и пытаясь уличить его во лжи. Вульпес быстро сдался под ее пристальным взглядом и смущенно отвел глаза:
- Мам, мне пора идти. Дела, работа, долг, обязанности…
- Ах, сынок… Только не говори, что хочешь поскорее избавиться от общества любимой мамочки!
- Ну что ты, ма! Совершенно неотложное дело: телесные наказания плетьми вот этих двух рекрутов – ты видишь, они уже давно ждут своей очереди.
Хихикающие неподалеку солдаты почему-то резко изменились в лице. Пожилая женщина сочувственно похлопала сына по плечу:
- Весь в заботах, мой мальчик… Ну хорошо, иди, иди. Смотри, не потяни мышцы: эти новобранцы нынче такие тупоголовые – нужно приложить усилия, чтобы вбить в них хоть какой-то толк.
- Хорошо, мам, - Инкульта смущенно чмокнул женщину в щеку и развернулся к онемевшим рекрутам, в ужасе застывшим на месте. Взгляд главы фрументариев красноречиво предвещал самые недобрые последствия для двоих потерявших всякое желание хихикать вояк.
- Не забудь ответить на письмо, сынок! Помни: биграммный алгоритм! И не забывай надевать шляпу, чтобы не напекло голову. У тебя нежная кожа – на солнце может сгореть нос… тебе прислать защитного крема на жире кротокрыса?
- Не надо, мам, спасибо, - кисло улыбнувшись, Инкульта обернулся и издали махнул ей рукой на прощанье. Затем пинком ускорил еле передвигающего ноги обреченного рекрута, грустно плетущегося на неотвратимо назначенную экзекуцию.
Женщина проводила легионеров взглядом и украдкой смахнула набежавшую слезу, втайне гордясь своим сыном.
Duo.
- Мама, кто это? – взвыл Антоний, увидев на руках у матери нечто маленькое, пушистое и грозно скалящее зубы на дрессировщика боевых псов легиона.
- Познакомься, сынок – это Версенжеторикс. Правда он милый?
Антоний скептически воззрился на невзрачный комок размером с детеныша кротокрыса, злобно взирающий на ветерана легиона из-под кудряшек нависающей над глазами шерсти. Комок тоненько и препротивно рычал.
- Это… это собака? Мама, эта хлипкая тварь – просто… просто живое оскорбление для всего собачьего рода! Когда мы жили в Денвере, наши старые боги…
- Мы больше не живем в Денвере, сынок, - возразила женщина, успокаивая грозно тявкающую кудрявую шавку. – Верси очень отзывчивый и добрый мальчик, а ты его пугаешь, ути моя прелесть, кто мамина любимая собачка?
- Мааам!
Само существование этого ублюдочного четырехлапого создания, каким-то чудом заимевшего в крови черты семейства собачьих, вызывало у Антония неприязнь и недоумение по поводу мировой несправедливости бытия. Его тренированные боевые псы, способные уверенно и безжалостно разорвать горло человеку, не страшащиеся напасть на закованных в броню вооруженных профлигатов, готовые сравниться в выносливости даже с самыми закаленными солдатами – ни один из его любимых псов и помыслить не мог, что вот это кудрявое создание – тоже является какой-никакой, но собакой.
Антоний недобро глядел на Версенжиторикса, Версенжиторикс скалил мелкие зубы на Антония: оба поняли с первых минут знакомства, что во взглядах на роль друга человека в обществе их мировоззрения претерпевают тотальный антагонистический диссонанс. Долгие годы племя Битых Псов почитало собак как тотемных животных, поклонялось им - впрочем, давно отойдя от былых традиций, ветеран легиона по сей день видел в собаках некое божественное начало… видел до сегодняшнего дня. Шерстяной кудрявый комок безжалостно рушил его устоявшуюся картину мира. Таких выродков собачьего рода следует убивать еще щенками…
Спонтанная мысль закралась в голову Антония. Вероятно, вселенское равновесие можно исправить, как и вернуть честь собачьего рода. Легионер лукаво взглянул на женщину перед собой:
- Знаешь, мам, твой… - назвать ЭТО «псом» не поворачивался язык, - Твой питомец наверняка скучает? Может я его выпущу в загон к моим ребятам, пусть поиграют.
«Надеюсь, мама не очень расстроится, когда от этой шавки останутся только клочья шерсти – я подберу ей нормального, здорового и сильного щенка».
- Это так мило, сынок – разумеется, Верси не откажется размять лапки. Ну, иди малыш – не запачкай животик, там в загоне грязно!
Антоний ловко перекинул озлобленно рычащий комок через забор, вовремя убрав пальцы из капкана мелких, но острых зубов. Комок пролетел десять футов по воздуху и плюхнулся в лужу, обрызгав недоверчиво вздернувшую голову Лупу. Гигантская полукровка подняла вопросительный взгляд на прибавление в загоне и предупредительно утробно заворчала. Счастливая улыбка почти свершенного возмездия набежала на лицо легионера, и он с цветущим видом обернулся к матери:
- Ну, расскажи мне, как дела дома…
Ближе к закату, когда отведенное на посещения время подходило к концу, Антоний проследовал в загон, заранее готовясь утешать мать в ее вполне восполнимой утрате. В загоне было тихо – наконец-то эта мелкая шавка прекратила свой пронзительный скулеж. Открыв решетчатые ворота, ветеран легиона гордо осмотрел своих псов; мать прошла следом, призывно крича и похлопывая по коленкам.
- Верси, малыш, пора домой!
Антоний украдкой скрывал снисходительную усмешку – бесполезно, мама, прости. У Лупы есть отличные молодые щенки… О нет…
Лупа… Нет!
Антоний изменился в лице, побледнев и приоткрыв рот. Его любовь и гордость, любимица Лупа распласталась на пузе в грязи, а сверху пристроился кудрявый шерстяной комок, совершая акт соития с лучшей бойцовской собакой легиона.
- Лупа, девочка моя, - взвыл Антоний, в ужасе пытаясь исправить положение, пока не стало слишком поздно – приплод кудрявых болонок внес бы некоторый элемент хаотичности в ряды тщательно взращенных хищников стаи. От выверенного пинка легионерским сапогом Версенжеторикс перелетел через забор загона, сопровождаемый шокированным вздохом мамы и удивленным взглядом обалдевшей Лупы.
- Прости, мам, но вам, кажется, уже пора, - растерянно пробормотал Антоний, смутившись под укоризненными взорами двух разочаровавшихся в его добродетели женщин.
- Знаешь, Антоний…- начало фразы его матери заблаговременно не предвещало ничего хорошего, но кровь ветерана легиона застыла в жилах, когда он услышал из-за ограды низкий, раскатистый, хорошо знакомый бас:
- Да дохлого брамина вам в задницу, какой мудак кинул в меня этот шерстяной комок?!!
«Ланий», - обреченно подумал Антоний, подозревая, что это последние секунды его жизни и уж точно последняя встреча с мамой...
Tres.
- Вот ты где, мой одуванчик!Преторианец у входа изменился в лице: сначала покраснел, затем побледнел, и в итоге посинел, сдерживая прорывающийся наружу смех.
- Иди сюда и обними мамочку!
Гвардейцы усердно делали вид, что происходящее их не касается, но каждый отныне сомневался, доживет ли теперь до утра, владея такими компрометирующими данными. Возможно, преторианская охрана подлежит полной замене… Первая же фраза диктатора служила утвердительным предвестием данному мрачному предположению:
- Кто. Ее. Сюда. Впустил.
Разумеется, все молчали. Прямое невыполнение приказа – непростительный проступок, но попробуй останови деловитую старушку, которая с боем прорывалась в штабную палатку, юрко проскальзывая под руками пытающихся задержать ее охранников.
- Эдди, солнышко… ты совсем не узнаешь мамочку, гребаный ты неблагодарный ублюдок?!!
- Здравствуй, маам, - мрачно насупившись, протянул диктатор, не глядя на женщину и нервно ерзая на своем троне. Растолкав преторианцев, все еще тщетно старающихся обеспечить безопасность вождя, старушка устремилась к сыну и заключила того в объятия. Цезарь не сопротивлялся, обреченно опустив руки и тоскливым, полным безнадеги взором глядя в стену.
- Ну чего ты расселся? Уступи маме место, у меня между прочим ноги больные!
Диктатор недоверчиво взглянул на женщину исподлобья и с тяжелым вздохом поднялся с трона. Старушка бойко заняла сидение, свесив с кресла короткие худые ноги.
- Я погляжу, ты неплохо устроился. А мамочку совсем забыл: даже писать перестал – кажется, еще в сорок восьмом… эгоистичный мелкий паршивец!
- Мам… я диктатор легиона, вождь восьмидесяти шести племен, божественный Сын Марса…
- Кого-кого? Знаешь что, молодой человек – я еще не настолько старая склерозная развалина, чтобы не помнить имена всех своих любовников! Смею тебя уверить - ни Марса, ни Макса среди них не было!
Диктатор чувствовал, как наработанный десятилетиями имидж лидера стремительно рушится… пожалуй, впервые он чувствовал себя загнанным в угол в столь безвыходном положении. Оставался еще один вариант, чтобы исправить и без того сметенную в пыль репутацию:
- Кто вы, женщина? Я вас не знаю! – диктатор сделал удивленные глаза и даже на всякий случай отступил на шаг от «предполагаемой сумасшедшей».
Старушечья деревянная клюка опустилась ему на бедро – то есть Цезарь предпочел бы назвать эту зону своего тела бедром: всяк лучше, чем признать, что диктатора побили по заднице.
- Ах ты неблагодарный засранец! Вырастила, выкормила, воспитала… Семь лет ему пеленки меняла, пока он по ночам ссался в штаны, и что я теперь получаю?
Еще несколько ударов клюкой нашли свою цель – на этот раз достаточно точно, целенаправленно и однозначно, что невозможно было и далее именовать сию область «бедром».
Преторианцы угрюмо смотрели в пол, не пытаясь вмешаться и стремясь по возможности слиться со складками в стенах палатки.
Диктатор безнадежно пытался скрыться от карающей клюки за троном, но орудие возмездия настигло его и там.
- Кхм, простите… Знаете, вы абсолютно правы.
Цезарь и старушка удивленно воззрились на вмешавшегося в семейную сцену главу преторианской охраны.
- Дети растут такие неблагодарные, - продолжал Луций, потихоньку занимая внимания женщины и полностью игнорируя угрожающий безжалостной кровавой расправой взгляд диктатора. "И ты, Брут?" - явственно читалось в не предвещающем ничего хорошего взоре Цезаря. Старушка опустила клюку и пристально уставилась на мужчину.
- В вопросах воспитания моя мама полностью солидарна с вами – она тут рядом, где-то ходит по лагерю. Я ее еще не видел, ибо долг обязывает оставаться на посту, но… - Луций тяжело сглотнул и, наконец, решился. - Предлагаю ее найти вместе - думаю, вам стоит многое обсудить.
По палатке пронесся тихий ропот восхищения столь самопожертвенной отвагой. Смягчившимся, полным немой благодарности взглядом диктатор воззрился на верного Луция и по возможности тихо и незаметно отступил в тень, скрываясь со сцены действий. Старушка с интересом рассматривала лидера преторианцев, явно не замечая смиреной обреченности во взгляде несчастного мужчины.
- Ну, идемте, - Луций решительно взял ее под руку и, тяжело и обреченно вздохнув, шагнул ко входу. Из мнимой безопасности палатки претория навстречу толпе мам. Навстречу неотвратимому будущему. Навстречу своей судьбе.
- Я не забуду, мой верный друг, - тихо произнес Цезарь, украдкой смахивая набежавшую слезу. И пока старушка не среагировала на его голос, вновь поспешил укрыться за спинкой трона.
_________
* - (лат.) мать твою.