Персонажи: узнаваемы
Размер: неприлично мелкий
Жанр: смутно определяемая AU
Примечание: дадагой Русалке на 25-летие. Фик с говорящим названием )
Старость.
читать дальшеМладший походил на него самого, каким он был в детстве: тощий, глазастый и жутко любопытный.
- Дееедушкааа, - протяжно гундосил мальчик, дергая старика за руку. – Ну ты обещааал…
- Когда обещал?
В последнее время память начинала подводить его: отдельные воспоминания далекой юности четко и явственно всплывали перед внутренним взором, словно события происходили не далее, как вчера. Горящий Ниптон, пытки профлигатов на крестах, атака на дамбу, продолжительные бои за Вегас. Память услужливо извлекала из прошлого, вытаскивала на поверхность наиболее яркие моменты, но из-за возраста он с трудом мог вспомнить, не пригорает ли в данный момент на кухне каша, и надел ли он утром носки. Старость милостливо оставила его разум трезвым и ясным, но назойливо досаждающая старческая забывчивость ощутимо портила прелесть покоя преклонных лет.
- Ты обещал рассказать, как нашел ее, - мальчишка настырно дернул деда за руку и кивнул в сторону кухни, где тихо гремела горшками престарелая жена. С трудом повернув негнущуюся шею, он с сожалением подумал, что лязг посуды во время непрекращающейся готовки со временем слышится все тише и приглушеннее: то ли его старуха тоже теряет с годами бодрость и силы, то ли сам он неуклонно глохнет, древняя развалина.
- Обещал, пожалуй, - согласно кивнул он, мутно-голубыми глазами глядя на нетерпеливо елозящего по полу мальчишку. В его возрасте уже не хватало воли, чтобы не потакать желаниям любимого внука. С годами становишься мягче – мог ли он предположить когда-либо, что с охотой станет идти на поводу у наглого пацана, буквально позволяя садиться себе на шею?
- Она сразу чем-то зацепила меня. Не красивая, но… особенная. Она одна, единственная - когда видишь такие вещи, то сразу понимаешь: вот оно, мое...
Память вновь затягивала его в зыбкий омут отдаленного прошлого. Воспоминания закружились пестрым калейдоскопом, с новой силой оживляя эмоции и чувства.
- Конечно, особенная, - гордо подтвердил мальчик, косо поглядывая в сторону кухни. – Рэнди мне завидует, а я его даже могу дразнить теперь… а еще ба мне разрешила Джона домой позвать – он тоже хотел ее увидеть, все никак не верит, дурак!
Старик слабо улыбнулся: жена тоже давно размякла из-за внуков – то ли дело лет пятьдесят назад…
- Ты ведь с ней воевал на дамбе Гувера? – спросил мальчишка, горящими от восторга глазами глядя на деда. Тот медленно кивнул. Война – это боль, кровь и смерть, но в глазах любого десятилетнего мальчишки битва окутана романтическим ореолом героизма. Он надеялся, что внуку никогда не придется разрушить эту обманчивую иллюзию и повидать войну своими глазами – уж лучше так, из рассказов забывчивого ветерана, когда-то много лет назад пронесшегося кровавым вихрем по Мохаве. По молодости он гордился своими подвигами, сотнями преданых смерти людей, сноровкой в бою, кружащей голову властью над чужими жизнями, теперь – нет…
- Воевал с ней, да, - подтвердил старик. – Всегда чувствовал себя увереннее…
- Ее ведь боялись? – перебил мальчишка, неусидчиво подпрыгивая на месте в ожидании новых деталей и подробностей.
- Конечно, - весомо кивнул рассказчик. – Она всегда наводила ужас на профли… на врагов.
Рыжие волосы по ветру, желтые глаза хищника через глазок оптического прицела пристально выслеживают жертву. Стреляла без промаха, и в ней горела та же неукротимая ненависть, та же пламенная страсть, что и в нем самом. Плечом к плечу, рука об руку – с первого взгляда и на всю жизнь.
- Даже своим присутствием она придавала мне смелости, я привык биться с ней: всегда чувствовал себя уверенно, без сомнений и страха. Я ведь знал, что защищаю… А враги – да, боялись. Знаешь, если только никому не скажешь: порой я и сам побаивался ее…
- Зато теперь она вся скособочилась, почти все волосы из нее повыпадали…
- Придержите язык, юноша, - нахмурился старик. Будь у него больше сил – двинул бы нахаленку подзатыльник, но внук уже и сам понял, что замечание прозвучало неуместно.
- Извини, дед, - пробурчал мальчик, потупил глаза. – А можно мне ее сегодня надеть, когда пойду гулять?
- Что? – он непонимающе сдвинул брови, чувствуя, что в очередной раз теряет связь с реальностью. Что-то ускользало из памяти – вот опять… это старость. Всего лишь старость.
– Кого, о чем ты? – уточнил он.
- Шапку. Ну твою шапку, дееед, из койота, - протянул внук, хитро заглядывая старику в глаза – большие, чуть прищуренные льдисто-голубые глаза и скользкая обезоруживающая улыбочка: маленький паршивец ведь знает, как воздействовать на деда.
- А, шлем фрументария, - рассеянно протянул он, переводя взгляд на потрепанную линялую шапку, висящую над входом в кухню. – Спроси у бабушки – если она разрешит…
- Спасибо, дед! – выкрикнул мальчишка, резво подскочив с пола и бросившись старику на шею.
- Ладно, ладно, ты мне все кости переломаешь, - он похлопал внука по спине, отстраняя резвого сорванца. На кухне скрипнула дверь; медленные неуклюжие шаги сухо дошаркали до комнаты. Дребежащий старушечий голос возвестил:
- Эрвин, иди ужинать.
Он оглянулся – возраст стерся, словно его и не было. За иссеченным морщинами и шрамами сморщенным лицом он все еще видел молодую девушку, какую запомнил в момент их встречи. За сгорбленной одутловатой фигурой – всю ту же легкую и гибкую наемницу, тренированного воина. Ее волосы давно поседели, но рыже-желтые глаза смотрели на него все с той же любовью.
- Иду, родная.
Ноги плохо слушались; он с кряхтением поднялся с креслая, тяжело опираясь на подлокотники, и медленно, осторожно зашаркал на кухню.
- Дееедушкааа, - протяжно гундосил мальчик, дергая старика за руку. – Ну ты обещааал…
- Когда обещал?
В последнее время память начинала подводить его: отдельные воспоминания далекой юности четко и явственно всплывали перед внутренним взором, словно события происходили не далее, как вчера. Горящий Ниптон, пытки профлигатов на крестах, атака на дамбу, продолжительные бои за Вегас. Память услужливо извлекала из прошлого, вытаскивала на поверхность наиболее яркие моменты, но из-за возраста он с трудом мог вспомнить, не пригорает ли в данный момент на кухне каша, и надел ли он утром носки. Старость милостливо оставила его разум трезвым и ясным, но назойливо досаждающая старческая забывчивость ощутимо портила прелесть покоя преклонных лет.
- Ты обещал рассказать, как нашел ее, - мальчишка настырно дернул деда за руку и кивнул в сторону кухни, где тихо гремела горшками престарелая жена. С трудом повернув негнущуюся шею, он с сожалением подумал, что лязг посуды во время непрекращающейся готовки со временем слышится все тише и приглушеннее: то ли его старуха тоже теряет с годами бодрость и силы, то ли сам он неуклонно глохнет, древняя развалина.
- Обещал, пожалуй, - согласно кивнул он, мутно-голубыми глазами глядя на нетерпеливо елозящего по полу мальчишку. В его возрасте уже не хватало воли, чтобы не потакать желаниям любимого внука. С годами становишься мягче – мог ли он предположить когда-либо, что с охотой станет идти на поводу у наглого пацана, буквально позволяя садиться себе на шею?
- Она сразу чем-то зацепила меня. Не красивая, но… особенная. Она одна, единственная - когда видишь такие вещи, то сразу понимаешь: вот оно, мое...
Память вновь затягивала его в зыбкий омут отдаленного прошлого. Воспоминания закружились пестрым калейдоскопом, с новой силой оживляя эмоции и чувства.
- Конечно, особенная, - гордо подтвердил мальчик, косо поглядывая в сторону кухни. – Рэнди мне завидует, а я его даже могу дразнить теперь… а еще ба мне разрешила Джона домой позвать – он тоже хотел ее увидеть, все никак не верит, дурак!
Старик слабо улыбнулся: жена тоже давно размякла из-за внуков – то ли дело лет пятьдесят назад…
- Ты ведь с ней воевал на дамбе Гувера? – спросил мальчишка, горящими от восторга глазами глядя на деда. Тот медленно кивнул. Война – это боль, кровь и смерть, но в глазах любого десятилетнего мальчишки битва окутана романтическим ореолом героизма. Он надеялся, что внуку никогда не придется разрушить эту обманчивую иллюзию и повидать войну своими глазами – уж лучше так, из рассказов забывчивого ветерана, когда-то много лет назад пронесшегося кровавым вихрем по Мохаве. По молодости он гордился своими подвигами, сотнями преданых смерти людей, сноровкой в бою, кружащей голову властью над чужими жизнями, теперь – нет…
- Воевал с ней, да, - подтвердил старик. – Всегда чувствовал себя увереннее…
- Ее ведь боялись? – перебил мальчишка, неусидчиво подпрыгивая на месте в ожидании новых деталей и подробностей.
- Конечно, - весомо кивнул рассказчик. – Она всегда наводила ужас на профли… на врагов.
Рыжие волосы по ветру, желтые глаза хищника через глазок оптического прицела пристально выслеживают жертву. Стреляла без промаха, и в ней горела та же неукротимая ненависть, та же пламенная страсть, что и в нем самом. Плечом к плечу, рука об руку – с первого взгляда и на всю жизнь.
- Даже своим присутствием она придавала мне смелости, я привык биться с ней: всегда чувствовал себя уверенно, без сомнений и страха. Я ведь знал, что защищаю… А враги – да, боялись. Знаешь, если только никому не скажешь: порой я и сам побаивался ее…
- Зато теперь она вся скособочилась, почти все волосы из нее повыпадали…
- Придержите язык, юноша, - нахмурился старик. Будь у него больше сил – двинул бы нахаленку подзатыльник, но внук уже и сам понял, что замечание прозвучало неуместно.
- Извини, дед, - пробурчал мальчик, потупил глаза. – А можно мне ее сегодня надеть, когда пойду гулять?
- Что? – он непонимающе сдвинул брови, чувствуя, что в очередной раз теряет связь с реальностью. Что-то ускользало из памяти – вот опять… это старость. Всего лишь старость.
– Кого, о чем ты? – уточнил он.
- Шапку. Ну твою шапку, дееед, из койота, - протянул внук, хитро заглядывая старику в глаза – большие, чуть прищуренные льдисто-голубые глаза и скользкая обезоруживающая улыбочка: маленький паршивец ведь знает, как воздействовать на деда.
- А, шлем фрументария, - рассеянно протянул он, переводя взгляд на потрепанную линялую шапку, висящую над входом в кухню. – Спроси у бабушки – если она разрешит…
- Спасибо, дед! – выкрикнул мальчишка, резво подскочив с пола и бросившись старику на шею.
- Ладно, ладно, ты мне все кости переломаешь, - он похлопал внука по спине, отстраняя резвого сорванца. На кухне скрипнула дверь; медленные неуклюжие шаги сухо дошаркали до комнаты. Дребежащий старушечий голос возвестил:
- Эрвин, иди ужинать.
Он оглянулся – возраст стерся, словно его и не было. За иссеченным морщинами и шрамами сморщенным лицом он все еще видел молодую девушку, какую запомнил в момент их встречи. За сгорбленной одутловатой фигурой – всю ту же легкую и гибкую наемницу, тренированного воина. Ее волосы давно поседели, но рыже-желтые глаза смотрели на него все с той же любовью.
- Иду, родная.
Ноги плохо слушались; он с кряхтением поднялся с креслая, тяжело опираясь на подлокотники, и медленно, осторожно зашаркал на кухню.