Автор: Rina Nettle.
Фандом: Neverwinter nights 2.
предыдущая часть
Четвертая глава, вторая половина + начало пятой.
Кейна.
Понадобилось более полугода, чтобы понять, кто есть кто. Кто я — не мне судить, это сложный вопрос и задайте его кому-нибудь другому. Кто он — сложилось смутное впечатление, словно смотришь на отражение в воде, а оно расплывается в мелькающей беспокойной ряби. Вроде бы разглядишь черты, а тут выйдет солнце, расцветит яркими бликами водную гладь. Или взойдет серебряная луна, превращая поверхность в черную ртуть — картинка меняется. Вроде фигура та же, неподвижно замерла перед тобой, но по сути уже иная, непонятная, открылась с новой стороны, иногда совсем неожиданной.
Наше «близкое знакомство» началось в обшарпанной таверне на северном берегу реки Невервинтер. Преследовали отряд гитиянки, похитивших Шандру. Погода стояла премерзкая.
Неторопливые воды реки берут начало в пекле Хоутенау, обеспечивая в пойме не только теплый микроклимат круглый год, но и непролазную, не по-январски раскисшую грязь от тающего, не успевающего даже долететь до земли снега. В этой мягкой земляной каше хорошо виден чужой след, но и собственные ноги увязают едва ли не по щиколотку. Отсутствие излишней грации после тяжелого дневного перехода меня и подвело, когда в очередной раз не сумев вытащить сапог из размокшего болота, я нырнула с головой в лужу, словно резвящийся хряк в месиво родного загона. Гадко. Мокро. И, что самое мерзкое — жутко холодно.
В таверне пожилая хозяйка проявила редкое радушие, не только обеспечив лохань с горячей водой, но и предложив мне старое, многолетней давности платье ее уже замужней дочери, пока моя собственная одежда сохла у огня. Наряд с чужого плеча был маловат, но в целом вселял гораздо больше оптимизма, нежели шанс весь вечер просидеть завернутой в одеяло. Присборенный льняной лиф на шнуровке открывал плечи, постоянно заставляя ежиться и чувствовать себя крайне дискомфортно и уязвимо без привычной тяжести кольчуги. Но на этом неприятности, доставляемые платьем, только начались. Заметив нарисовавшуюся на горизонте юбку, следопыт мгновенно принял охотничью стойку, намереваясь эту самую юбку задрать. К тому времени, как я спустилась в зал, он уже приканчивал пятую кружку и был изрядно пьян. Мутный липкий взгляд оставлял ощущение чего-то непристойного, распутного, одновременно нагоняя щекочущую приятную дрожь в районе позвоночника; только сейчас я в полной мере поняла значение слов «раздевать глазами», никто раньше на меня не смотрел настолько жадно и откровенно.
Рефлекторно я пыталась хоть как-то оправить глубокий вырез платья, проклиная тщедушное телосложение прежней владелицы сего наряда; в этой тонкой, облегающей тряпке я чувствовала себя еще более неповоротливой, чем в тяжелом полном доспехе. Долго высидеть за ужином не удалось, я намеревалась поскорее скрыться в своей комнате, но не тут-то было.
Бишоп отправился следом, неотступной шумно сопящей тенью преследуя меня в полумраке коридора. Замерев за спиной, пока я отпирала комнату, долго дышал пивным перегаром мне на ухо, невнятно бормоча какие-то банальности. Я терпела, пока он не начал распускать руки - пришлось показать характер, твердо сбросив его ладони и припечатав резким отказом. Он немного смутился, но не спасовал, продолжая надеяться на то, что я дам слабину, растаяв под его обаянием. Чайно-карие глаза горели развратным обещанием, и я ведь, раздери меня демон, почти готова была ему поверить и сдаться. Этот чертов взгляд, это чертово двухлетнее отсутствие плотских связей! Природа брала свое - сильное животное влечение, которое он во мне пробуждал, было сложно задавить силой воли.
Останавливало интуитивное знание, что после ночи со следопытом в этих отношениях все будет кончено, так толком и не начавшись. Он возьмет свое и потеряет интерес, получив лишний повод для язвительных подколок. И еще — не хотелось быть очередной девкой в длинном, по его словам, списке, а в то время я была просто одержима идеей доказать собственную значимость, уникальность и исключительность.
Поступи подобное предложение сейчас — не раздумывала бы ни на миг. Произошла переоценка; на многие вещи я уже никогда не взгляну по-другому, не придам прежнюю важность. Чего стоит простой человеческий контакт перед лицом постоянной опасности, в преддверии близкой смерти? В нем и заключена вся жизнь. Только в этих минутах единения есть смысл. Но тогда — было тогда, изменилась я, но прошлое не изменить.
Отношения — как стрела. С одной стороны на древко насаживается металлический, жесткий наконечник. Черенок постоянно выпадает, не желая вставать на место, и стрелу приходится заново обтачивать, снова и снова, потому что наконечник должен фиксироваться намертво, идеально подходя под созданную заточку. С другой стороны - оперение, именно оно уравновешивает тяжелый конец, а уж его форму и структуру выбирать гораздо сложнее, они формируются в процессе. Здесь нужен точный расчет.
Однажды наконечник едва не укатился прочь, когда неумелые руки попытались насадить его силой.
Мы были пьяны и дурачились, беззастенчиво мухлюя с костьми и обчищая карманы гнома, выцедившего к тому моменту полный бочонок эля. Келгар уже полулежал на столе, да и мы были близки к его состоянию. Я смутно помню, как началось это обливание пивом; я буквально оттаскивала от следопыта разъяренного Касавира, готового вцепиться тому в глотку. Паладина сложно вывести из себя, но после третьей кружки добротного стаута и у него порой просыпается повышенная восприимчивость.
На следующий день, заискивающе ползая перед эльфом с просьбами снабдить чем-нибудь чудодейственным от готовой разбиться на сотню кусочков головы, я смутно осознала, что слипшиеся волосы и пропахшая элем одежда свидетельствуют, что мой авторитет лидера прошлым вечером был слегка подорван.
Какого дьявола я решила «изящно мстить» - не могу понять до сих пор, видимо, с перепоя голова работала несколько сбивчиво. Конечно, действовать прямыми методами вроде физических наказаний я не могла, да и доля шутки в моем плане тоже присутствовала.
Этот простейший наговор был знаком любой владеющей основами магии жене заядлого пьяницы. В Западной Гавани эту формулу старшие женщины вдалбливали в молодежь едва ли не вкупе с теорией полового воспитания — действие заклинания длилось не более суток, все это время бедная жертва под влиянием чар не могла притронуться к алкоголю.
Я посчитала уместным попрактиковать свои навыки на строптивом рейнджере — при удачном стечении обстоятельств об этом злом розыгрыше еще до заката узнает вся Крепость — слухи здесь распространяются быстро. По мне шутка была довольно безобидной, но при этом оставляющей последнее слово за хозяйкой гарнизона.
Естественно, план был хорош только в моей еще нетрезвой голове. Бишоп, как и предсказывалось, заказал кружку эля, но на этом моменте моя продуманная стратегия дала сбой — рейнджеру не суждено было стать предметом насмешек: почувствовав неладное, он быстро проанализировал ситуацию и, естественно, вспылил. Не перебросившись ни с кем ни единым словом, Бишоп собрал вещи и покинул Крепость на Перекрестке. А я с полным на то основанием чувствовала себя полной дурой.
Следопыт отсутствовал почти две недели — несложно представить мое состояние! И так же несложно представить радость от его возвращения — в ночь перед походом к Арвану, когда я уже окончательно смирилась с тем, что благодаря своему идиотскому поступку потеряла его навсегда. В ту ночь мы долго говорили. В ту ночь я многое поняла. Особенно, чего стоило ему это возвращение.
Он четко прояснил свою позицию и я постаралась запомнить все с первого раза, потому что повторений уже не будет никогда. То, что касалось лично его, проявлялось на свет крайне скупо и неохотно, и эти умалчиваемые лакуны ты либо чувствуешь, либо напарываешься на шипы, учась на собственных ошибках. Я предпочитала чувствовать, слишком поздно осознав, что когда слишком долго пытаешься смотреть на мир чужими глазами, эта точка зрения может незаметно перетечь в твою собственную.
Когда раненая полуэльфка в таверне Порт Лласта доверительно нашептывала мне о пристрастии Бишопа к садистским пыткам пленных врагов, по спине у меня бегали колючие мурашки, а разум отказывался переварить неприятные факты о моем новом спутнике. Я просто не хотела воспринимать это как правду, поэтому для моего успокоения следопыту стоило лишь кратко отбрехаться, что словам этой неудачницы не стоит верить. Месяцы шли, долгое время я была счастлива, что наговоры старой подруги рейнджера не подтверждались в реальности. Но могла ли я знать, что всего через полгода некогда шокирующий пассаж повернется совершенно неожиданной стороной. И моя картина мира будет насыщена ужасами пострашнее пыток.
Мы углублялись все дальше в горы, невервинтерская чаща сменилась песчаными холмами и крутыми скалами. Пустынный и унылый пейзаж, широкие луга выжженной, опаленной солнцем травы, где от горизонта до горизонта беспокойным маревом кипит горячий воздух. Редкие сосновые рощи разбавляют бескрайние, изрезанные глубокими оврагами и каменистыми взгорьями равнины. Здесь мало оттенков, однообразие угнетает: желтая трава цепляет за сапоги, в желтом сыпучем песке увязают подошвы, обжигает желтое слепящее солнце. Суровый, негостеприимный край. Здесь трудно найти воду, но еще труднее раздобыть пищу.
Подходила к концу вторая неделя наших блужданий. Выданная Алданоном карта охватывала значительный район пустоши, едва ли не семь квадратных миль, а убежище на то и убежище, что без точного ориентира его не так просто обнаружить. Гит пыталась нас вдохновлять, но моральный дух команды был заметно подорван безрезультатными блужданиями по кругу. Хуже всего дела обстояли с продовольствием: мы не только не придали значения тому, что поиски могут заметно затянуться, но и, ко всему прочему, наши припасы изрядно поредели после переправы через реку Невервинтер, когда у Касавира оборвалась лямка заплечного мешка и трехдневный запас сухарей достался рыбам.
Мне и Бишопу приходилось все чаще отделяться от команды и двигаться впереди в надежде подстрелить хоть что-нибудь на ужин. Однажды следопыту удалось выследить косулю, но мясо быстро испортилось на жаре и уже через двое суток наш рацион снова составляла преимущественно растительная пища. Раздражение в команде росло, все чаще возникали конфликты на ровном месте, в частности из-за выбора направления. Гит твердила одно, полагаясь на лишь ей понятные внутренние порывы, Шандра призывала слепо доверять карте, Касавир предпочитал руководствоваться логикой удобного места для убежища, а Бишоп пытался вдолбить в головы остальных, что мы третий раз проходим по собственным следам. Напарники были на пределе, приходилось постоянно разнимать готовые вспыхнуть свары. Неудивительно, что я старалась как можно больше времени проводить вдали от коллектива, мотивируя свое отсутствие охотой.
В сосновом лесу на очередном привале, которые приходилось устраивать все чаще из-за стертых ног Шандры, я решила обследовать близлежащую местность. Растущая на крохотных солнечных полянах дикая земляника привлекала меня куда больше, нежели вид кровавых мозолей фермерши. Впрочем, наслаждаться спелым подножным кормом мне не было суждено — резкий хруст ломающихся веток и тихий вскрик заставили срочно изменить планы. Я знала, что Бишоп тоже отправился бродить по окрестностям в надежде выследить хоть какое-нибудь мясо крупнее ящерицы; тем тревожнее звучал этот крик, поскольку помимо ящериц и Бишопа в этой роще явно никого не водилось.
Я поспешила на звук. Пространство между деревьями прекрасно просматривалось - в сосновых борах плохо приживается подлесок, а на мягком зеленом мху любой след приметен даже несведущему глазу. Бишопа я нашла довольно быстро: возле большого муравейника земля была разворочена, что указывало на наличие борьбы, чуть дальше полоса смятой травы вела в низкий овраг, там и находился следопыт. Не один.
Загорелый мужчина со скрученными ремнем руками лежал, зарывшись лицом в дерн. Над ним нависал следопыт, придавив свою жертву к земле коленом и прижав острие ножа к щеке человека. От окровавленного уха в темно-зеленый мох сбегала алая струйка, человек глухо рычал, дергаясь и пытаясь вырваться из-под надежного захвата.
Бишоп обернулся ко мне и поджал губы, прочитав на моем лице неприкрытые удивление и ужас. Я постаралась взять себя в руки и прояснить ситуацию.
- Странная добыча. Ты так голоден, что уже не брезгуешь человечиной? - нервно попыталась пошутить я, кивая на пленника следопыта. Впрочем, тон мгновенно изменился, когда я заметила на одежде человека знаки отличия регулярной лусканской армии. Вот теперь мне стало действительно не по себе.
Присмотревшись, я заметила, что парень по виду еще младше меня, совсем мальчишка - на щеках едва пробился первый пух светлой бороды. Втиснутое в землю лицо, рот забит мхом, открытый глаз расширен, отчаянно косит в сторону, словно у незашоренной лошади, стремится разглядеть своего мучителя. Рейнджер не мог не заметить этот нервный, полный смертельного страха взгляд и повел лезвие ножа от виска прямо к уголку глаза, не останавливаясь даже у века. Мальчишка глухо взвыл и засучил ногами, лишь усиливая нажим стали на кожу.
- Какого дьявола ты творишь?! - зло прошипела я, скресив руки на груди и пытаясь унять ставший вдруг омерзительно ощутимым желудок.
- Разведчик, - растягивая слова, спокойно проговорил Бишоп. - Лусканский разведчик. Ведет патруль. Верно, мальчик? А вот куда и зачем он их ведет и сколько человек в патруле, мы сейчас узнаем.
После этих слов сердце бешено заколотилось в груди. Мать его, он прав! Я тяжело сглотнула — снова преследование, на этот раз на чужой территории, а положение и впрямь препаршивое. Дери их балор, ну почему нам так везет?!! Если это опять организованная охота на меня, то шансы у нашей компании невелики. Лусканцы лучше знают эту местность, если сейчас в засаде нас поджидает несколько десятков солдат...
На какой-то момент мне захотелось выхватить у следопыта нож и самой вырвать у пацана признание. Из-за этого ублюдка мы только теряем время...
Разумеется, ни на что подобное я не способна — до сих пор боюсь вида крови, ничего не могу с этим поделать. Каждый раз накатывает отвратительная слабость в ногах, по загривку пробегает стая холодных мурашек, а желудок подступает к ставшему вдруг таким чувствительным горлу. Стрелой или арбалетным болтом убивать далеко не так мерзко, а вот мечом или, еще того хуже, коротким кинжалом — каждый раз приходится делать усилие, преодолевая отвращение и страх. Зрелище хлещущей крови приводит в полуобморочное состояние, разве что в горячке боя мобилизуешься и стараешься абстрагироваться, поскольку на кону собственная жизнь. Но в прочих ситуациях... Да, из меня паршивый медик, все в отряде это знают: при виде рваных ран мой единственный порыв — как можно быстрее скрыться подальше, не касаясь этого. У Каса с видом разорванной плоти и мешанины переломанных костей нет никаких проблем, вот он пусть и лечит.
Бишоп задрал голову парня, приставив покрытый потеками крови нож к тонкой шее.
- Ну? Сколько их? Где лагерь? - вежливо поинтересовался следопыт, надавив лезвием на голое горло мальчишки. Наклонившись к самому уху, из порезов вокруг которого непрерывно текла кровь, рейнджер многообещающе прошептал:
- Если прекратишь ломаться, то, может быть, оставлю в живых. Ради спокойствия этой трепетной дамы.
Парень тяжело и быстро дышал, словно загнанный зверь раздувая ноздри. Глаза бешено сверкали, с ненавистью косились на сдавливающего его следопыта. Губы стиснуты в плотную линию, искривленную болью. Рейнджер провел лезвием вдоль кадыка, мальчишка замер, хотя все его тело сотрясала крупная дрожь.
- Мразь лусканская, - прошипел сквозь зубы Бишоп, с силой вминая голову пленника во взрытый мох и опавшую хвою. Затем поднял взгляд на меня; рот перекосился в недовольной гримасе:
- Уходи.
Сейчас он просто распорет его на полоски кожи. Или вытворит что похуже, я боялась думать, что именно. Это зрелище действительно не для моих глаз. Стоит уйти, как он велит, предупредить остальных. Патруль может находиться в миле отсюда, а может ожидать и в двух полетах стрелы.
Бишоп снова двинул ладонью с зажатым кинжалом, лусканец приглушенно взвыл. Он просто убъет этого парня, а тот так ничего и не скажет, он явно подготовлен к такого рода допросам, если только...
- Ничего ты от него не добьешься, - устало постановила я, стараясь не смотреть в сторону орудующего ножом рейнджера. Мох заглушал мычание и глухие стоны мальчишки. Я пыталась сохранять спокойствие, хотя внутри все вопило от отвращения, смешанного со страхом и осознанием необходимости творящегося. Если прямо под боком затаился отряд из полусотни лусканцев, то лучше нам узнать об этом сейчас от этого мелкого ублюдка.
- Прекрати его резать, ты же знаешь, что это... что я... это мерзко!
Я усиленно пыталась сфокусироваться на сочащемся смолой шершавом стволе сосны. Не смотреть в ту сторону, не обращать внимания на переходящие в визг стоны. По резкому снижению тона лусканца я поняла, что Бишоп действительно прекратил.
- У тебя есть другие предложения?
- Есть, - огрызнулась я. - Тащи его наверх.
Со спины не доносилось ни звука. Я обернулась — рейнджер пристально смотрел на меня. Оценивающе. Пытался понять, что я затеяла; ну он, по крайней мере, осознавал, что мне в голову не взбредет с великодушным милосердием отпустить его жертву на свободу. Слишком страшно мне было, чтобы вытворять подобные глупости.
- Поднимай его, времени нет на пререкания, - движением бровей указала я на истерзанного парня. Почти просяще добавила:
- Действительно есть идея получше.
Бишоп зло оскалился, но перечить не стал. Сорвал перевязь с талии, сгреб горсть сухого мха и, подняв голову пленника, запихал дерн ему в рот, для надежности плотно примотав кляп ремнем. Парень давился, пытался кашлять, на глазах выступили слезы. Рейнджер плотно передавил его рот так, что мальчишка не мог издать ни звука, помимо глухого страдальческого мычания.
- На ноги вставай. Живо!
Вздернул за шкирку, приставив нож к горлу. Толкнул в спину, направляя к крутому подъему из мелкого оврага. Сам настороженно озирался кругом, мускулы напряжены, весь внимание. Я хотела искренне верить, что лусканцы еще не успели заметить исчезновение своего разведчика, и рейнджер пока беспокоится зря. Ноги слегка дрожали, кровь глухо стучала в ушах. Каждая секунда на счету: кто знает, может убийцы уже сейчас окружают рощу и вот-вот в спину вонзится наконечник отравленной стрелы. Ненавижу чувствовать себя в роли жертвы.
Парнишка был почти на голову ниже Бишопа. Следопыт легко управлялся с ним, таща перед собой упирающееся тело. Я мельком взглянула на пленника — даже если каким-то чудом после предстоящего разговора он останется в живых, то будет изуродован навсегда: вся левая половина лица изрезана, раскроена, словно дьявольская кровавая полумаска. Пора было прекращать это членовредительство.
Кивком головы я указала на муравьиную кучу. Лесные красные муравьи, крупные, с мощными челюстями и ядовитыми железами. В топях водятся более мелкие, темные, в детстве мы с Бивилом часто подкидывали дохлых белок к этим кусачим тварям: до захода солнца от трупика оставался один скелет.
Я подошла к сосне, у корней которой высилась черная насыпь из трухи, веточек и хвои. Разворошила острием меча боковую стенку — рыжие потоки беспокойных насекомых хлынули во все стороны.
Бишоп настороженно глядел на меня, изучающе.
- Менее гуманно, но более действенно, - коротко бросила я.
Если начала, то не останавливайся. Я схватила лусканца за плечо, рванула на себя, подставляя подножку; рейнджер подсобил, направляя разведчика головой во вскрытую рытвину в куче и придавив дергающееся, извивающееся тело ногой.
Бишоп все еще не сводил с меня этот странный взгляд. А для меня все происходящее выглядело каким-то диким кошмаром. Словно наблюдала за своими движениями со стороны; в моменты опасности порой происходит странная мобилизация, о последствиях которой потом вспоминается, будто в тумане, будто это происходило не со мной. Тело как чужое. И дикий, одержавший победу над разумом страх...
Страшно до тремора в коленях, до стука зубов. С каждым отсчитываемым биением сердца охватывает радость, что все еще жив, все еще дышишь, а холодная смертоносная сталь стрелы или дротика пока не коснулась твоего тела. И каждый новый миг с замеревшим дыханием ждешь, что это обманчивое затишье сейчас оборвется. Просто хотелось поскорее убраться отсюда, бежать без оглядки, но для этого нужно сначала узнать у этого скулящего ублюдка, в какую сторону, собственно, нужно убираться, чтобы не натолкнуться на врагов.
Я отряхивала сапоги от карабкающихся по ним мелких тварей: растревоженные муравьи наползали скопом, один умудрился пробраться прямо на запястье и больно ущипнул, заставив зашипеть и поморщиться.
Следопыт выждал еще пару секунд и оттащил бьющегося в его руках мальчишку прочь от муравейника, на ходу отряхивая с его головы рыжих насекомых.
- Ну, как насчет небольшой беседы? Или хочешь обратно?
Бишоп размотал кляп, снимая стягивающий ремень с опухшего от укусов, покрасневшего и раздутого лица. Я все еще не могла смотреть на кровоточащие порезы, болтающееся на лоскутьях кожи подрезанное ухо, заплывшие, окровавленные веки. От этого зрелища неприятная ледяная дрожь пробегала по спине, поднимая волоски дыбом.
Наклонившись к мальчишке, я тихо произнесла, стараясь, чтобы охватывающие меня эмоции не проникли в голос:
- Слушай, мы все хотим жить. И ты, и мы. Поэтому просто говори, а потом мы уйдем.
- Это последняя попытка, больше не будет, - буркнул рейнджер, обращаясь то ли к пленнику, то ли ко мне. - Времени нет.
Что-то изменилось в изувеченном лице подростка. Он прикрыл глаза и сглотнул, обреченно опустив голову. Хлюпнул носом и тут же снова сжал челюсти. В волосах все еще сновали муравьи, на лбу залегла напряженная складка; я не желала представлять, какую боль ему приходилось испытывать.
- Юго-восток, чуть меньше мили. Лагерь в холмах.
Следопыт бросил на меня победоносный взгляд, я с облегчением расслабилась, нервное напряжение спало — по крайней мере, лусканцы не притаились в ближайших кустах.
- Дальше, - приказал Бишоп. - Цель? Сколько человек? Оружие?
Парнишка смотрел в землю, распухшие губы едва слушались.
- Я... я охотился здесь. Меня послали, пока взвод после марша...
- Вопрос был не об этом, - сквозь зубы прорычал следопыт, вновь надавив на шею лусканца зазубренным лезвием. По блестящим долам вновь заструились капли крови. Я отвернулась, нервно постукивая сапогом по поваленному стволу, делая вид, что занята выискиванием карабкающихся по одежде кусачих бестий из развороченного муравейника.
Мальчишка снова нервно сглотнул, было отчетливо слышно его сбивчивое, напряженное дыхание.
- Тринадцать солдат, один офицер, два мага. Нужно найти беглых преступников, сбежали из Лускана. Один - заключенный, что-то с политикой, враги, не... не знаю, не моего ума дела, я всего лишь...
- Дальше! - прикрикнул следопыт, парнишка тихо мучительно заскулил. Я опустила веки и плотно сжала губы.
- Я думал, что это вас ищут, - заикаясь, проговорил лусканец. - Сейчас вижу, что нет.
- Почему нет? - уточнила я.
- Плевать, кого они ищут. Надо уходить, - бросил Бишоп. - В каком направлении пойдет отряд?
Парень замешкался. После короткого раздумья неуверенно произнес:
- Юг, мы хотим прочесать пойму реки. Враг идет к Невервинтеру, наверняка идет туда...
- И скатерью дорога, нам не по пути, - постановил следопыт. В его голосе слышались нотки облегчения. Все еще не поворачиваясь к нему лицом, я кивнула, скорее сама себе. Напряжение медленно отступало, до боли сведенные мышцы спины понемногу расслабились, накатила эйфория от свалившейся на душу легкости. Закусив губу, я наконец-то вдохнула полной грудью.
Позади послышался тихий хрип, затем приглушенный шорох, будто на землю опустилось что-то неуклюжее и тяжелое. Я резко обернулась.
Пленник осел у ног следопыта, по темно-коричневой куртке медленно разливалось мокрое черное пятно. Рейнджер, наклонившись над телом, вытирал о плечо лусканца окровавленное лезвие. Ощутив мой прямой взгляд, не прекращая своего занятия, следопыт раздраженно спросил:
- Что?!
Я замялась, не находя ответа. Поступок был оправдан — парень мог сдать нас и в этом случае сюда пришлют уже не полтора десятка человека, а раза в три больше и с иной целью. С другой стороны, данное вскользь обещание сохранить мальчишке жизнь давило неприятным грузом, словно я была ответственна за произошедшее с ним.
- Так что? - повторил следопыт, отправляя кинжал в ножны и выжидающе глядя на меня. Подбородок чуть вздернут, в глазах застыло ожидание.
Я решительно сделала шаг к нему навстречу и двумя пальцами коснулась его запястья.
- Вот что, - ответила я, кивая на его ладонь. - Не хочу, чтобы у тебя руки были в крови.
Он вскинул брови в наигранном удивлении.
- Какая трогательная забота о моей гигиене, - произнес он, приподняв уголок рта, что означало снисходительную улыбку. Затем он выдернул ладонь из моих пальцев и хмуро добавил:
- Не разбив яиц, не приготовишь яичницу. Можешь не благодарить, что эта работа была выполнена моими руками и тебе не пришлось пачкаться самой,.. мой капитан.
- Бишоп... - закусив губу, отчаянно пыталась возразить я, но не находила слов. По простой причине, что он был прав.
- Хотя,- задумчиво протянул он, - надо признать, идея с муравейником была... хм... свежей. Лусканцы порой используют ее модификации, запуская жертве муравьев в...
- Не уверена, что хочу об этом слышать, - резко прервала я его, отворачиваясь.
Он взял меня за руку, я по привычке вздрогнула и вновь перевела взгляд на его лицо. В светло-карих глазах застыло странное выражение, словно глубоко внутри расширенных зрачков прорезалась непонятная боль. Через долю секунды все было кончено, снова привычная отстраненность и показная развязность, за которыми скрыта постоянная настороженность.
- Идем отсюда. Еще не хватало, чтобы твой друг паладин застукал свою маленькую девочку возле расчлененного трупа.
Первые несколько шагов он продолжал по инерции крепко сжимать мою ладонь, затем его пальцы выскользнули ненавязчивым жестом.
Глава 5.
Бишоп хмуро разглядывал пару ярких крикливых соек, скачущих по веткам кряжистой ольхи. В последние часы он пристально следил за животными, пытаясь обнаружить подтверждения тому, что беспокоило его еще с полудня. Болота заканчивались, из топей они выберутся к закату; только что миновали еще одну ночную стоянку гит — значит, расстояние сократилось до дневного перехода. Не считая купания паладина в трясине, все было хорошо.
Подозрительно хорошо, учитывая, в какую зону они вошли. Полоса отчуждения, граница, где все живое перерождалось. Черная стена, расползающаяся из сердца топей, превращающая людей в нежить, выпивающая саму жизнь. Даже в той глухой деревушке, которую жуткая волна обошла всего в паре миль стороной, обитатели местных кладбищ, по словам кузнеца, свободно разгуливали в окрестностях. Что обнаружится дальше, здесь, где после гибели Короля Теней смертоносный фронтир замерз на месте? После разгрома армии хозяин Пятой Башни наверняка провел передислокацию, началстягивать воинов с границ топей. Вопрос был в том, успел ли он? Либо остатки поднятой нежити благополучно полегли вместе с рухнувшим храмом, либо остановились на полпути к цели, упокоенные резким разрывом связи с их мастером. Или же — то, чего следопыт и боялся больше всего — в изобилии скопились здесь, на границе ареала расползающегося из Мерделейна пятна, в приливной полосе которого власть и воздействие Короля Теней были наиболее сильны.
Солнце спускалось к горизонту, расцвечивая тусклый пейзаж красным золотом; деревья отбрасывали длинные темные тени. Невесомый пух прозрачных облаков предрекал ясную ночь.
Следы гит повели вверх по склону заросшей орешником лощины, тропа вилась все выше. Теперь следопыт точно знал, что мшары остались позади. Топи мертвецов были пройдены. Паладин тоже приободрился, после вечных сумерек под нависшими кронами леса на просторе широкой, залитой предзакатным солнцем равнины дышалось свободнее. Бишоп внимательно следил за спутником - за проведенные в одной команде месяцы он прекрасно изучил реакцию паладина на приближение противника: если поблизости бродят пришельцы из нижних миров, неупокоенная нежить или инспектирующая чужие карманы тифлинг, Касавир неосознанно начинает растирать шею и затылок. В особо тяжелых случаях принимается беспокойно поводить плечами - чешется, словно у него под доспехом скачет стая блох. Казалось бы - обыденная привычка, но в исполнении паладина эти жесты предвещали опасность. Сам он не всегда уведомлял о ощущаемом беспокойстве — очевидно, привык, что причины этого зуда могут быть абсолютно разными и не стоит каждый раз бить тревогу. Но следопыт все-равно предпочитал быть настороже, заведомо предупрежденным.
Сейчас Бишоп искренне сомневался в причинах дискомфорта паладина: то ли где-то поблизости действительно ошивается с дюжину ходячих мертвецов, то ли во всем виновата сырая одежда и забившаяся под броню, присохшая к коже ряска. Касавир с пары шагов распространял сильный запах тины и мокрого ила; несложно было представить, с каким нетерпением он ждал ночного привала, чтобы, наконец, основательно почиститься.
Перед наступлением сумерек, когда рейнджер уже начинал все чаще петлять и терять след, паладин приостановился и указал в сторону, на невысокий холм с темнеющими у его подножья постройками. Деревня; Бишоп и раньше бывал здесь.
Мужчины свернули с пути, намереваясь заночевать под крышей. Касавир ничего не говорил, но весьма выразительно косился на своего спутника, опасаясь повторения истории с разгневанными крестьянами двое суток назад. Взгляд паладина красноречиво предупреждал — при любом подозрении пинками загонит в ближайший сарай и запрет до утра. Следопыт тоже молчал, чувствуя настроение напарника, и со скрытой ухмылкой предвкушал возможность подразнить паладина мелкими двусмысленными провокациями.
Впрочем, чем ближе они подходили к высокому частоколу, тем больше хмурился Касавир и тем медленнее двигался Бишоп. Открытое пространство, подветренная сторона, но до путников не долетали привычные для поселка звуки. Ни человеческие голоса, ни нестройный разнотональный хор домашних животных, ни обыденный фоновый шум, свойственный любому поселению.
В сгущающихся предзакатных тенях рейнджер разглядел, что черная бревенчатая стена вокруг деревни обуглена. За частоколом острыми зубьями высились голые балки обгоревших крыш.
- По крайней мере, ночевать здесь безопаснее, чем в открытом поле, - постановил рейнджер, стараясь скрыть легкое разочарование.
- Посмотрим, что внутри, - мрачно отозвался Касавир, огибая ограду и осторожно заглядывая за край выломанных ворот. - Пепел еще не разлетелся, пожар был недавно.
- Я бы сказал, дня три-четыре назад, - задумчиво произнес Бишоп, осматривая припорошенную серой золой придорожную траву, обожженную до желто-коричневых сухих стеблей. - Если все еще хочешь найти выживших, то их здесь точно нет.
Рейнджер не ошибся. За частоколом обнаружились лишь обгоревшие скелеты двух коров и растащенные хищниками мелкие кости, о принадлежности которых оставалось лишь догадываться. Два дома уцелели, не тронутые огнем; паладин было отправился на разведку, но через пару секунд, согнувшись, стремительно прошагал наружу, закрывая рукавом нижнюю часть лица. Рейнджер понимающе скривился: через четыре дня на жаре в закрытом помещении трупы вряд ли выглядели эстетично, не беря в расчет пропитавшую закрытые комнаты вонь. Но, по крайней мере, тела не переродились в беспокойных покойников и разлагались, как это и положено мертвой плоти — хороший знак; не для непохороненных крестьян, разумеется.
По домыслам Бишопа, нежить напала на деревню ночью. Жители попытались неорганизованно дать отпор; при этом крестьяне не могли не понимать, что не так просто косами и вилами разделать мертвеца, который и после десятка ран может продолжать атаковать. Пытались бороться с противником огнем и попутно подпалили половину своего поселка. Тех, кто надеялся пересидеть нападение, постигла еще более страшная участь в их собственных домах — кого-то разорвали на месте, кто-то сгорел заживо. Оставаться на этом пепелище на ночь казалось не самой лучшей идеей, но, с другой стороны, мертвецы уже побывали здесь, уничтожив все живое, следовательно, у них не так много причин вернуться.
Бишоп разжег костер возле покосившейся черной стены дома — единственной уцелевшей над высоким каменным фундаментом. Ветер вымел отсюда вездесущий пепел, солнце нагрело последними лучами землю у подножия стены, ворота с этой точки прекрасно просматривались. Здесь было проще расставить сигнальные ловушки, опоясывающие костер по периметру широким кольцом — подобная предосторожность являлась для рейнджера обязательной.
Касавир, полностью доверив спутнику обустройство места для ночлега, умывался возле колодца. Обнажив мускулистый торс со следами застарелых шрамов и бугристых ожогов, паладин с силой скручивал в жгут выстиранную рубаху, так и не избавленную от коричневого болотного налета. Фыркая и отплевываясь, окатил себя из ведра, стуча зубами под потоком ледяной воды, разогрелся после купания при помощи простых упражнений. Бишоп то и дело лениво и без особого интереса поглядывал на спутника — сначала тоже намеревался освежиться, но затем усталость одержала верх.
Тем временем окончательно стемнело. Вывесив одежду на просушку, Касавир плотно завернулся в одеяло и устроился поближе к огню. После сытного ужина и выматывающего ритуала наложения рук паладин с трудом сидел ровно, клевал носом, сонно щурясь на пламя костра. Рейнджер окончательно снял лубки с перевязанного предплечья и теперь заново вплетал отсеченный рукав в кольчугу.
Ветер тихо шелестел высокой луговой травой, стебли стлались гладкими волнами в серо-серебристом блеске полумесяца. Пронзительно звенели сверчки, в темноте зудел рой мошкары, в редкой рощице на вершине холма выводили трели ночные птицы. Где-то неподалеку убаюкивающе-монотонно ухала сова. Здесь не ощущалось той мертвой, давящей тишины, что стояла в Мерделейне, и это обнадеживало. Касавир задремал, сидя перед костром, опустив голову на грудь. Одеяло сползло, открывая широкие, рельефные плечи на радость комарам. Снилось ему нечто беспокойное, тревожное: глаза двигались под сомкнутыми веками, губы болезненно подергивались. Следопыт легко толкнул паладина в плечо — не дело спать в такой позе, наутро вся спина и шея затекут, словно по ним прошлись обитыми железом палками. Касавир что-то пробормотал, почесал лоб и, прикрыв глаза согнутым локтем от света костра, снова заснул, ссутулясь, в том же положении. Бишоп встряхнул паладина сильнее, и вдруг замер; ладонь так и застыла на плече дремлющего спутника.
Лязг проржавевшего железа.
Отчетливый скрежет, прорезающий многоголосье ночного луга. Шорох — глухой, тихий, такой знакомый... будто льется срываемый ветром песок. Так шелестит сыплющееся зерно, шуршит подол пышного платья. Или... савана.
Следопыт почувствовал, как крохотные волоски на шее поднимаются дыбом от этого шелеста. Инстинктивно хотелось скрыться подальше от негромкого, мягко-вкрадчивого звука; кто-то или что-то двигалось в ночи, приближалось, и этот шорох не предвещал ничего хорошего.
Снова... Где-то позади. Близко.
Еще ближе. Отчетливые шаги шаркающих, едва отрывающихся от земли ног. Натужный громкий скрип петель. Сигнальные ловушки-силки не сработали. Значит, незваные посетители невозможным, невероятным образом обошли их, либо...
Внезапное осознание обрушилось, будто мощный удар в незащищенную спину: те, кто напал на деревню, так и не покинули ее. Они не убивали крестьян из простого инстинктивного стремления к уничтожению всего живого — просто желали найти здесь пристанище от дневного света, поскольку в открытых холмах не так просто укрыться от солнца, сжигающего подчиненную мастером разложившуюся плоть.
«Погреб», - понял Бишоп. Сквозь зубы выругался, злясь на самого себя за непростительное легкомыслие. Снова толкнул паладина, на этот раз так, что тот едва не упал на бок. Едва коснувшись ладонью земли, Касавир уже полностью проснулся и, единым плавным движением откатившись в сторону, схватился за меч и тут же легким прыжком выпрямился в защитную стойку.
- Что? - тревожно пробормотал он хриплым, еще не восстановившимся после сна голосом. Глаза бешено метались из стороны в сторону, выискивая цель.
- Гости. Точнее, здешние хозяева, - отозвался следопыт, осматривая лук и пробуя натяжение тетивы. Затем вытащил меч и с силой воткнул перед собой в землю, после этого застыл в напряженном ожидании.
Долгое время из-за остова амбара доносился лишь приглушенный скрежет и шорохи шагов. Тихое завывание, поскуливание, странные гортанные стоны иссохшихся голосовых связок — мертвецы должны были ощутить чужое присутствие, но пока медлили. Не решались нападать.
Касавир подкинул поленьев в огонь, пламя взметнулось выше, освещая бóльшую площадь вокруг укрытия людей. Бишоп тут же отступил в тень обгоревшей стены, скрываясь из рваного круга света. Костер трещал, сыпля искрами. Комары и мелкая мошкара с раздражающей назойливостью лезли в лицо.
Паладин снова встал наизготове, наискось прикрыв колени лезвием фальшиона, в любую секунду готовый к молниеносной атаке. Переминался с ноги на ногу, передвигая пятки на доли дюйма, словно пытался найти более устойчивое положение на земле. Настороженный взгляд исподлобья ощупывал каждую балку, каждый кирпичик развалин, ожидая малейшего движения во тьме.
Бишоп слился с тенями прикрывающей тыл стены, на лице спокойствие и упрямая сосредоточенность, ступни широко расставлены, лук опущен в расслабленных руках. Его волнение выдавали лишь пальцы, нервно перебирающие, сминающие оперение стрелы.
Слух инстинктивно отфильтровывал оглушительный гул сверчков, несмолкаемый писк комаров, настроившись на прочие звуки - от своевременной реакции зависела жизнь. В полосу света от костра с громким жужжанием ворвался майский жук и через секунду с треском пропал в огне. Следопыт вздрогнул. Паладин нервно провел ладонью по шее, вытирая выступивший пот.
Снова шорохи менее чем в полусотне футов, сухой скрежет чего-то острого по дереву. На этот раз отчетливее. Ближе.
И намного громче.
Из темноты позади разрушенного сарая донесся душераздирающий хриплый вопль, на который не было способно человеческое горло. Бишоп вздернул лук, повернувшись корпусом в сторону звука. Серая тень, припадая к земле, стремительно метнулась между балок. За ней еще одна. Стрела впустую полетела во мрак, разминувшись с целью. С треском ломающегося дерева темный силуэт промелькнул слева от паладина и вновь скрылся за развалинами крестьянского дома. Что-то пыталось зайти со спины. Снова дикий вой и угрожающий скрежет. Затем обманчивая тишина, готовая вот-вот взорваться громовой атакой.
Луна вышла из-за туч, заливая светлыми тенями деревенскую площадь. Порыв ветра поднял облако пепла, швырнув вихрь серой пыли вдоль по пустой улице.
Бишоп слышал низкий, сосредоточенный голос паладина - склонив голову, тот начал читать заклинание.
Первый скелет, еще обтянутый гнилым зеленоватым мясом и остатками тряпья, резким скачком метнулся к людям из-за насыпи покрытых золой бревен, некогда бывших чьим-то домом. За ним второй, гремя остатками продранной брони из клепаной кожи, с огромным разделочным тесаком рванул навстречу рейнджеру. Голос Касавира чуть дрогнул, тон повысился, паладин резко выпрямил спину, и Бишоп привычно зажмурился от яркого света волны, исходящей от тела паладина. Оба скелета рухнули, словно чахлый сухостой под порывом ветра, за сараем раздался еще один шипящий вскрик, на этот раз в нем прорезалась боль.
- Сюда иди! - прорычал Касавир, вскинув меч, обернувшись к голосящему в темноте монстру.
Тетива лука свистнула дважды, и в двадцати футах забился, заскреб когтями по стене упырь, пришпиленный стрелой к балке. Бишоп хмыкнул, издав нервный короткий смешок.
И тут нежить повалила всем скопом. Сваливая уцелевшие бревна, круша обгоревшие доски, темной волной переливаясь через каменные постаменты фундаментов. Следопыт издал воинственный клич и отшвырнул лук, выхватывая вонзенный в землю клинок. Шепча слова заклинания, тоже принял оборонительную позицию. Четыре скелета оказались на земле, опутанные гибкими стеблями пырея и колючего осота. Еще полдюжины продолжали наступление, медлительные зомби волочили свои изломанные конечности в арьергарде, неосмотрительно направляясь прямо в травяную ловушку рейнджера.
Проворный упырь выломал пригвоздившие его к дереву стрелы и закружился вокруг следопыта, выбирая удобный момент для атаки. Касавир закончил читать формулу изгнания нежити и волна нападающих на секунду качнулась назад, еще два скелета пали; остальные взяли паладина в смыкающийся полукруг. Касавир обернулся, перепрыгнул через костер и сапогом вдарил в середину сваленных поленьев, сноп искр взлетел высоко в небо, мертвецы с воем расступились, нарушив строй. Паладин не преминул воспользоваться моментом, и череп одного под ударом фальшиона отделился от позвоночного столба, полетел по дуге в сторону, оставляя огненный шлейф полыхающих длинных паутинно-тонких волос. Падение упокоившегося скелета сопроводил сухой треск беспорядочной рухнувшей груды костей. Два духа метнулись прочь, скрывшись за воротами деревни — рваная грязно-серая протоплазма черезчур восприимчива к огню, полупрозрачные существа предпочли исчезнуть с поля боя.
Следопыт отбивался от однорукого зомби и юркого, проворного упыря, с тревогой поглядывая на остальных противников, медленно выпутывающихся из живого травяного капкана. Зомби и упырь распространяли гнилостное зловоние, от которого резало глаза и сводило горло судорогой тошноты - чувствительное обоняние рейнджера ощутимо страдало от подобного рода атаки. Острые кривые когти то и дело мелькали в опасной близости от лица Бишопа, следопыту удалось отсечь несколько пальцев упыря, но увечье не замедлило действий твари.
Короткий финт, имитирующий верхний выпад, сильный удар ногой. Проворная нежить от резкого толчка в живот отлетела в сторону, в тот же момент клинок вошел в шею зомби, быстрый разворот, замах... под инерцией и силой веса клинок будто сухую ветку перерубил единственную верхнюю конечность ходячего трупа. Теперь труп исключительно ходячий, начисто лишенный обеих рук - разве что укусить может беззубым шамкающим ртом. Еще один удар в шею — позвоночник поврежден, теперь и голова не представляет угрозу, просто безобразный комок едва движущегося разлагающегося мяса.
Упырь налетел с хриплым воем, мазнув когтями по деревянной балке в паре дюймов от головы следопыта. Бишоп извернулся и рубанул наотмашь, с хрустом круша ребра нападавшего; кровосос пошатнулся и повалился на бок, острой мордой в стену, именно это и нужно было человеку для решающего удара.
За спиной раздался сдавленный вскрик Касавира. Бишоп развернулся — паладина осаждали три скелета, пара зомби и израненный упырь. Следопыт взвесил стратегические возможности и метнулся к своему травяному силку, уже потерявшемуполную магическую силу. В несколько ударов обезвредил лежащих навзничь запутавшихся зомби, расправился со скелетом явно не антропоморфного происхождения. Паладин за его спиной переменил тактику и теперь отступал, полностью перейдя в оборону. Рассчитывая на помощь со стороны.
Раньше случалось наоборот — в подобных ситуациях оказывался Бишоп, ему чаще требовалась поддержка, поскольку в фехтовании Касавир значительно превосходил следопыта. В ближнем бою рейнджер владел лишь общими приемами — ни больше, ни меньше, чем необходимо простому солдату. В отличие от него паладин тренировался целенаправленно, старался посвящать свободное время многочасовым утомительным упражнениям, предпочитая оттачивать владение боевым молотом и полуторным бастардом.
Сейчас следопыт мог предполагать только худшее объяснение резкому снижению активности паладина. Неприятная догадка подтвердилась, когда Касавир сделал круг вокруг обгоревшего стойла, повернувшись к рейнджеру спиной: светлая рубаха на боку потемнела, обширное черное пятно расползлось по ткани.
Паладин, уходя от преследователей, ударил ногой по остову балки, поддерживающей козырек крыльца - намеревался перешибить обугленное дерево и свалить остатки крыши на врагов. То ли удар был недостаточно силен, то ли брус держался чересчур крепко, но попытка Касавира провалилась — бревно устояло; а один из нападавших в этот момент достал паладина концом меча, рассекая бедро.
Рейнджер сорвался с места. Зашел с тыла, в несколько приемов искромсав обоих зомби и отвлекая на себя внимание скелетов. Упырь с маниакальной настойчивостью рвался к истекающему кровью человеку, Касавир из последних сил парировал беспорядочные атаки обезумевшей твари. Бишоп закрутился в сложном финте, в несколько шагов обходя лезущую на паладина нежить; один скелет потерял правую кисть и теперь тянул вперед изуродованные обрубки, сквозь пергаментные остатки тонкой бледной кожи проглядывали расщепленные острые кости. Упырь завывал, словно разъяренный кот.
- Они долго не выстоят против нас, - оскалился Касавир, почувствовав беспокойное волнение мертвецов при виде подоспевшего следопыта. В следующий миг буйствующий вампир был едва ли не располовинен мощным ударом фальшиона - пока Бишоп отвлекал врагов на себя, получивший больше пространства для маневра паладин смог наконец атаковать в полную силу. Вскоре и со скелетами было покончено.
Рейнджер выпустил меч из ослабевших пальцев и, согнувшись, тяжело оперся ладонями на колени. Оглядывая исподлобья крошево костей перед собой, пытался восстановить дыхание. Паладин расшвыривал останки скелетов, убеждаясь в полном отсутствии движения поверженных мертвецов.
Вдруг Бишоп вскрикнул, почувствовал острую боль в лодыжке — недобитый зомби мертвой хваткой впился в ногу, продрав толстую кожу сапога. Подхватив меч, следопыт отбросил от себя еще шевелящуюся тварь и в несколько взмахов клинка обезвредил нежить окончательно.
- Тебе давно пора в ады, парень... или девка. Кем ты там был?
Недовольно морщась, рейнджер осмотрел травмированную лодыжку — ерунда, рана совсем неглубокая, нужно лишь продезинфицировать. С паладином ситуация обстояла гораздо хуже. Едва затих последний поднятый труп, Касавир тяжело опустился на землю, зажимая ладонью кровоточащий бок.
- Зацепил, подонок, - прошипел мужчина, обреченно разглядывая сочащуюся между пальцев кровь.
Следопыт спешно собрал раскиданные паладином поленья в кучу, подкинул охапку сухой травы — огонь быстро разгорелся ярким заревом.
- Покажи, - сухо приказал следопыт, присаживаясь на корточки перед костром. Касавир, хмурясь, неохотно отнял руку от раны и задрал рубашку. Рейнджер подбросил еще сена в огонь, пытаясь в тусклом свете разглядеть травму паладина. Длинный порез от лезвия зазубренного тесака обильно кровоточил. Начинаясь на спине, ближе к боку рана уходила под ребра — Бишоп опасался, что могла быть задета печень.
Следопыт отстранился и посмотрел в глаза спутника, вопросительно качнув головой:
- Сам думаешь как, серьезно?
Касавир поджал губы и дернул плечом:
- Не знаю. На наложение рук я уже не способен, зелья ты продал. Оправлюсь не скоро, если вообще... - паладин сдержанно кашлянул и продолжил: - Сам знаешь, что нужно делать... я только задержу тебя в пути. Завтра пойдешь один.
Бишоп залил воду в жестяную плошку и поставил кипятиться на огонь. Старался действовать медленно и четко, без лишней суеты. Касавир некоторое время молчал, устраиваясь удобнее, затем вздохнул, будто собираясь с силами, и, наконец, вымолвил:
- Просто... прошу тебя, дай мне знать, если найдешь ее. Передай весточку в Крепость. Я должен быть в курсе, каким бы... каким бы ни оказался исход.
Следопыт равнодушно копался в заплечной сумке, никак не прореагировав на реплику. Достал бинты. Касавир отвернулся в огню.
- Может тебе еще и могилу выкопать, паладин? Утром будешь стоять на ногах, - ровно произнес рейнджер, голос его был спокоен, но в движениях сквозила легкая нервозность. Следопыт оторвал кусок бинта и обмакнул край в кипяток. Дерганым жестом нетерпеливо очертил спираль пальцем в воздухе, поторапливая Касавира обнажить рану для промывания. Мужчина скривился, сжал зубы, когда следопыт осторожно прикоснулся к рассеченной коже на спине, провел влажной тряпицей, чуть надавливая, выжимая горячую воду. Снова и снова. Бок нестерпимо зудел, края раны горели, а кровь все продолжала сочиться, окрашивая воду, бинт, ладонь рейнджера.
- Держи, - произнес Бишоп, оставив мокрую ткань возле раны, нащупал пальцы Касавира и положил их поверх бинта. Сам вновь повернулся к своей сумке и извлек из внутреннего кармана пару стеклянных склянок.
- Хмм... - удивленно вскинул брови паладин. - Думал, ты продал все трактирщику.
Рейнджер выжидающе взглянул на него и после краткой паузы произнес: Я что, похож на идиота?
Удивление на лице Касавира сменилось выражением растерянности. Поступок следопыта в деревне был гнусным обманом, но благодаря этому трюку паладин имел сейчас шанс на выздоровление. Совесть почему-то молчала, не принимая в расчет отягощение вины следопыта, вместо этого в глубине души Касавир ощущал тень эгоистичной радости.
«Разумеется, все ведь было выполнено не моими руками», - с горечью подумал он, неожиданно ощущая презрение к себе и...
Паладин исподволь взглянул на рейнджера — внимательно и цепко, изучающе, будто пытаясь осознать новую открывшуюся для него сторону. Лицо Бишопа было черным в тени.
Следопыт, то ли не замечая, то ли не придавая внимания вспышке эмоций в глазах Касавира, сухо произнес:
- На бок ложись и не дергайся.
Тот расправил одеяло и осторожно опустился перед костром, морща нос от пронизывающей острой боли при быстрых движениях. Рейнджер зубами сорвал пробку со склянки с мутно-голубым раствором и ладонью надавил на плечо паладина, корректируя его положение, заставляя лечь ниже.
Уголком бинта отвел в сторону край пореза, разлепив соединившуюся было кожу; снова хлынула кровь. Не теряя времени, Бишоп начал вливать зелье, раскрыв рану еще шире. Эликсир сильный, концентрированный, не потребуются даже швы.
Касавир рефлекторно дернулся от боли, ладонь следопыта с силой удержала его
- Тишшше, - отрывисто прошипел рейнджер. Со вспышкой неожиданного раздражения добавил: - Лежи, сейчас все разольешь к дьяволу; другого нет!
Паладин закрыл глаза и попытался расслабить напряженные мышцы. Следопыт израсходовал две трети пузырька, остатки ушли на скупую обработку мелких царапин обоих мужчин. Тугая перевязка поперек туловища довершила лечение Касавира.
- До утра должно затянуться, - глухо пробормотал Бишоп, устало опускаясь по другую сторону костра. Накрылся с головой одеялом и отвернулся спиной к спутнику, мгновенно проваливаясь в сон.
- Спасибо, - искренне поблагодарил паладин, рассеянно пытаясь уловить некую неоформившуюся, пока не до конца обдуманную мысль где-то на грани осознания. Мелькающая на периферии идея мучила, словно свежая заноза; Касавир чувствовал, что находится в шаге от понимания чего-то важного. Какой-то элемент изменился в призме восприятия.
- Спасибо, - тише повторил Касавир. Ответа не последовало — Бишоп спал.
продолжение
Понадобилось более полугода, чтобы понять, кто есть кто. Кто я — не мне судить, это сложный вопрос и задайте его кому-нибудь другому. Кто он — сложилось смутное впечатление, словно смотришь на отражение в воде, а оно расплывается в мелькающей беспокойной ряби. Вроде бы разглядишь черты, а тут выйдет солнце, расцветит яркими бликами водную гладь. Или взойдет серебряная луна, превращая поверхность в черную ртуть — картинка меняется. Вроде фигура та же, неподвижно замерла перед тобой, но по сути уже иная, непонятная, открылась с новой стороны, иногда совсем неожиданной.
Наше «близкое знакомство» началось в обшарпанной таверне на северном берегу реки Невервинтер. Преследовали отряд гитиянки, похитивших Шандру. Погода стояла премерзкая.
Неторопливые воды реки берут начало в пекле Хоутенау, обеспечивая в пойме не только теплый микроклимат круглый год, но и непролазную, не по-январски раскисшую грязь от тающего, не успевающего даже долететь до земли снега. В этой мягкой земляной каше хорошо виден чужой след, но и собственные ноги увязают едва ли не по щиколотку. Отсутствие излишней грации после тяжелого дневного перехода меня и подвело, когда в очередной раз не сумев вытащить сапог из размокшего болота, я нырнула с головой в лужу, словно резвящийся хряк в месиво родного загона. Гадко. Мокро. И, что самое мерзкое — жутко холодно.
В таверне пожилая хозяйка проявила редкое радушие, не только обеспечив лохань с горячей водой, но и предложив мне старое, многолетней давности платье ее уже замужней дочери, пока моя собственная одежда сохла у огня. Наряд с чужого плеча был маловат, но в целом вселял гораздо больше оптимизма, нежели шанс весь вечер просидеть завернутой в одеяло. Присборенный льняной лиф на шнуровке открывал плечи, постоянно заставляя ежиться и чувствовать себя крайне дискомфортно и уязвимо без привычной тяжести кольчуги. Но на этом неприятности, доставляемые платьем, только начались. Заметив нарисовавшуюся на горизонте юбку, следопыт мгновенно принял охотничью стойку, намереваясь эту самую юбку задрать. К тому времени, как я спустилась в зал, он уже приканчивал пятую кружку и был изрядно пьян. Мутный липкий взгляд оставлял ощущение чего-то непристойного, распутного, одновременно нагоняя щекочущую приятную дрожь в районе позвоночника; только сейчас я в полной мере поняла значение слов «раздевать глазами», никто раньше на меня не смотрел настолько жадно и откровенно.
Рефлекторно я пыталась хоть как-то оправить глубокий вырез платья, проклиная тщедушное телосложение прежней владелицы сего наряда; в этой тонкой, облегающей тряпке я чувствовала себя еще более неповоротливой, чем в тяжелом полном доспехе. Долго высидеть за ужином не удалось, я намеревалась поскорее скрыться в своей комнате, но не тут-то было.
Бишоп отправился следом, неотступной шумно сопящей тенью преследуя меня в полумраке коридора. Замерев за спиной, пока я отпирала комнату, долго дышал пивным перегаром мне на ухо, невнятно бормоча какие-то банальности. Я терпела, пока он не начал распускать руки - пришлось показать характер, твердо сбросив его ладони и припечатав резким отказом. Он немного смутился, но не спасовал, продолжая надеяться на то, что я дам слабину, растаяв под его обаянием. Чайно-карие глаза горели развратным обещанием, и я ведь, раздери меня демон, почти готова была ему поверить и сдаться. Этот чертов взгляд, это чертово двухлетнее отсутствие плотских связей! Природа брала свое - сильное животное влечение, которое он во мне пробуждал, было сложно задавить силой воли.
Останавливало интуитивное знание, что после ночи со следопытом в этих отношениях все будет кончено, так толком и не начавшись. Он возьмет свое и потеряет интерес, получив лишний повод для язвительных подколок. И еще — не хотелось быть очередной девкой в длинном, по его словам, списке, а в то время я была просто одержима идеей доказать собственную значимость, уникальность и исключительность.
Поступи подобное предложение сейчас — не раздумывала бы ни на миг. Произошла переоценка; на многие вещи я уже никогда не взгляну по-другому, не придам прежнюю важность. Чего стоит простой человеческий контакт перед лицом постоянной опасности, в преддверии близкой смерти? В нем и заключена вся жизнь. Только в этих минутах единения есть смысл. Но тогда — было тогда, изменилась я, но прошлое не изменить.
Отношения — как стрела. С одной стороны на древко насаживается металлический, жесткий наконечник. Черенок постоянно выпадает, не желая вставать на место, и стрелу приходится заново обтачивать, снова и снова, потому что наконечник должен фиксироваться намертво, идеально подходя под созданную заточку. С другой стороны - оперение, именно оно уравновешивает тяжелый конец, а уж его форму и структуру выбирать гораздо сложнее, они формируются в процессе. Здесь нужен точный расчет.
Однажды наконечник едва не укатился прочь, когда неумелые руки попытались насадить его силой.
Мы были пьяны и дурачились, беззастенчиво мухлюя с костьми и обчищая карманы гнома, выцедившего к тому моменту полный бочонок эля. Келгар уже полулежал на столе, да и мы были близки к его состоянию. Я смутно помню, как началось это обливание пивом; я буквально оттаскивала от следопыта разъяренного Касавира, готового вцепиться тому в глотку. Паладина сложно вывести из себя, но после третьей кружки добротного стаута и у него порой просыпается повышенная восприимчивость.
На следующий день, заискивающе ползая перед эльфом с просьбами снабдить чем-нибудь чудодейственным от готовой разбиться на сотню кусочков головы, я смутно осознала, что слипшиеся волосы и пропахшая элем одежда свидетельствуют, что мой авторитет лидера прошлым вечером был слегка подорван.
Какого дьявола я решила «изящно мстить» - не могу понять до сих пор, видимо, с перепоя голова работала несколько сбивчиво. Конечно, действовать прямыми методами вроде физических наказаний я не могла, да и доля шутки в моем плане тоже присутствовала.
Этот простейший наговор был знаком любой владеющей основами магии жене заядлого пьяницы. В Западной Гавани эту формулу старшие женщины вдалбливали в молодежь едва ли не вкупе с теорией полового воспитания — действие заклинания длилось не более суток, все это время бедная жертва под влиянием чар не могла притронуться к алкоголю.
Я посчитала уместным попрактиковать свои навыки на строптивом рейнджере — при удачном стечении обстоятельств об этом злом розыгрыше еще до заката узнает вся Крепость — слухи здесь распространяются быстро. По мне шутка была довольно безобидной, но при этом оставляющей последнее слово за хозяйкой гарнизона.
Естественно, план был хорош только в моей еще нетрезвой голове. Бишоп, как и предсказывалось, заказал кружку эля, но на этом моменте моя продуманная стратегия дала сбой — рейнджеру не суждено было стать предметом насмешек: почувствовав неладное, он быстро проанализировал ситуацию и, естественно, вспылил. Не перебросившись ни с кем ни единым словом, Бишоп собрал вещи и покинул Крепость на Перекрестке. А я с полным на то основанием чувствовала себя полной дурой.
Следопыт отсутствовал почти две недели — несложно представить мое состояние! И так же несложно представить радость от его возвращения — в ночь перед походом к Арвану, когда я уже окончательно смирилась с тем, что благодаря своему идиотскому поступку потеряла его навсегда. В ту ночь мы долго говорили. В ту ночь я многое поняла. Особенно, чего стоило ему это возвращение.
Он четко прояснил свою позицию и я постаралась запомнить все с первого раза, потому что повторений уже не будет никогда. То, что касалось лично его, проявлялось на свет крайне скупо и неохотно, и эти умалчиваемые лакуны ты либо чувствуешь, либо напарываешься на шипы, учась на собственных ошибках. Я предпочитала чувствовать, слишком поздно осознав, что когда слишком долго пытаешься смотреть на мир чужими глазами, эта точка зрения может незаметно перетечь в твою собственную.
Когда раненая полуэльфка в таверне Порт Лласта доверительно нашептывала мне о пристрастии Бишопа к садистским пыткам пленных врагов, по спине у меня бегали колючие мурашки, а разум отказывался переварить неприятные факты о моем новом спутнике. Я просто не хотела воспринимать это как правду, поэтому для моего успокоения следопыту стоило лишь кратко отбрехаться, что словам этой неудачницы не стоит верить. Месяцы шли, долгое время я была счастлива, что наговоры старой подруги рейнджера не подтверждались в реальности. Но могла ли я знать, что всего через полгода некогда шокирующий пассаж повернется совершенно неожиданной стороной. И моя картина мира будет насыщена ужасами пострашнее пыток.
Мы углублялись все дальше в горы, невервинтерская чаща сменилась песчаными холмами и крутыми скалами. Пустынный и унылый пейзаж, широкие луга выжженной, опаленной солнцем травы, где от горизонта до горизонта беспокойным маревом кипит горячий воздух. Редкие сосновые рощи разбавляют бескрайние, изрезанные глубокими оврагами и каменистыми взгорьями равнины. Здесь мало оттенков, однообразие угнетает: желтая трава цепляет за сапоги, в желтом сыпучем песке увязают подошвы, обжигает желтое слепящее солнце. Суровый, негостеприимный край. Здесь трудно найти воду, но еще труднее раздобыть пищу.
Подходила к концу вторая неделя наших блужданий. Выданная Алданоном карта охватывала значительный район пустоши, едва ли не семь квадратных миль, а убежище на то и убежище, что без точного ориентира его не так просто обнаружить. Гит пыталась нас вдохновлять, но моральный дух команды был заметно подорван безрезультатными блужданиями по кругу. Хуже всего дела обстояли с продовольствием: мы не только не придали значения тому, что поиски могут заметно затянуться, но и, ко всему прочему, наши припасы изрядно поредели после переправы через реку Невервинтер, когда у Касавира оборвалась лямка заплечного мешка и трехдневный запас сухарей достался рыбам.
Мне и Бишопу приходилось все чаще отделяться от команды и двигаться впереди в надежде подстрелить хоть что-нибудь на ужин. Однажды следопыту удалось выследить косулю, но мясо быстро испортилось на жаре и уже через двое суток наш рацион снова составляла преимущественно растительная пища. Раздражение в команде росло, все чаще возникали конфликты на ровном месте, в частности из-за выбора направления. Гит твердила одно, полагаясь на лишь ей понятные внутренние порывы, Шандра призывала слепо доверять карте, Касавир предпочитал руководствоваться логикой удобного места для убежища, а Бишоп пытался вдолбить в головы остальных, что мы третий раз проходим по собственным следам. Напарники были на пределе, приходилось постоянно разнимать готовые вспыхнуть свары. Неудивительно, что я старалась как можно больше времени проводить вдали от коллектива, мотивируя свое отсутствие охотой.
В сосновом лесу на очередном привале, которые приходилось устраивать все чаще из-за стертых ног Шандры, я решила обследовать близлежащую местность. Растущая на крохотных солнечных полянах дикая земляника привлекала меня куда больше, нежели вид кровавых мозолей фермерши. Впрочем, наслаждаться спелым подножным кормом мне не было суждено — резкий хруст ломающихся веток и тихий вскрик заставили срочно изменить планы. Я знала, что Бишоп тоже отправился бродить по окрестностям в надежде выследить хоть какое-нибудь мясо крупнее ящерицы; тем тревожнее звучал этот крик, поскольку помимо ящериц и Бишопа в этой роще явно никого не водилось.
Я поспешила на звук. Пространство между деревьями прекрасно просматривалось - в сосновых борах плохо приживается подлесок, а на мягком зеленом мху любой след приметен даже несведущему глазу. Бишопа я нашла довольно быстро: возле большого муравейника земля была разворочена, что указывало на наличие борьбы, чуть дальше полоса смятой травы вела в низкий овраг, там и находился следопыт. Не один.
Загорелый мужчина со скрученными ремнем руками лежал, зарывшись лицом в дерн. Над ним нависал следопыт, придавив свою жертву к земле коленом и прижав острие ножа к щеке человека. От окровавленного уха в темно-зеленый мох сбегала алая струйка, человек глухо рычал, дергаясь и пытаясь вырваться из-под надежного захвата.
Бишоп обернулся ко мне и поджал губы, прочитав на моем лице неприкрытые удивление и ужас. Я постаралась взять себя в руки и прояснить ситуацию.
- Странная добыча. Ты так голоден, что уже не брезгуешь человечиной? - нервно попыталась пошутить я, кивая на пленника следопыта. Впрочем, тон мгновенно изменился, когда я заметила на одежде человека знаки отличия регулярной лусканской армии. Вот теперь мне стало действительно не по себе.
Присмотревшись, я заметила, что парень по виду еще младше меня, совсем мальчишка - на щеках едва пробился первый пух светлой бороды. Втиснутое в землю лицо, рот забит мхом, открытый глаз расширен, отчаянно косит в сторону, словно у незашоренной лошади, стремится разглядеть своего мучителя. Рейнджер не мог не заметить этот нервный, полный смертельного страха взгляд и повел лезвие ножа от виска прямо к уголку глаза, не останавливаясь даже у века. Мальчишка глухо взвыл и засучил ногами, лишь усиливая нажим стали на кожу.
- Какого дьявола ты творишь?! - зло прошипела я, скресив руки на груди и пытаясь унять ставший вдруг омерзительно ощутимым желудок.
- Разведчик, - растягивая слова, спокойно проговорил Бишоп. - Лусканский разведчик. Ведет патруль. Верно, мальчик? А вот куда и зачем он их ведет и сколько человек в патруле, мы сейчас узнаем.
После этих слов сердце бешено заколотилось в груди. Мать его, он прав! Я тяжело сглотнула — снова преследование, на этот раз на чужой территории, а положение и впрямь препаршивое. Дери их балор, ну почему нам так везет?!! Если это опять организованная охота на меня, то шансы у нашей компании невелики. Лусканцы лучше знают эту местность, если сейчас в засаде нас поджидает несколько десятков солдат...
На какой-то момент мне захотелось выхватить у следопыта нож и самой вырвать у пацана признание. Из-за этого ублюдка мы только теряем время...
Разумеется, ни на что подобное я не способна — до сих пор боюсь вида крови, ничего не могу с этим поделать. Каждый раз накатывает отвратительная слабость в ногах, по загривку пробегает стая холодных мурашек, а желудок подступает к ставшему вдруг таким чувствительным горлу. Стрелой или арбалетным болтом убивать далеко не так мерзко, а вот мечом или, еще того хуже, коротким кинжалом — каждый раз приходится делать усилие, преодолевая отвращение и страх. Зрелище хлещущей крови приводит в полуобморочное состояние, разве что в горячке боя мобилизуешься и стараешься абстрагироваться, поскольку на кону собственная жизнь. Но в прочих ситуациях... Да, из меня паршивый медик, все в отряде это знают: при виде рваных ран мой единственный порыв — как можно быстрее скрыться подальше, не касаясь этого. У Каса с видом разорванной плоти и мешанины переломанных костей нет никаких проблем, вот он пусть и лечит.
Бишоп задрал голову парня, приставив покрытый потеками крови нож к тонкой шее.
- Ну? Сколько их? Где лагерь? - вежливо поинтересовался следопыт, надавив лезвием на голое горло мальчишки. Наклонившись к самому уху, из порезов вокруг которого непрерывно текла кровь, рейнджер многообещающе прошептал:
- Если прекратишь ломаться, то, может быть, оставлю в живых. Ради спокойствия этой трепетной дамы.
Парень тяжело и быстро дышал, словно загнанный зверь раздувая ноздри. Глаза бешено сверкали, с ненавистью косились на сдавливающего его следопыта. Губы стиснуты в плотную линию, искривленную болью. Рейнджер провел лезвием вдоль кадыка, мальчишка замер, хотя все его тело сотрясала крупная дрожь.
- Мразь лусканская, - прошипел сквозь зубы Бишоп, с силой вминая голову пленника во взрытый мох и опавшую хвою. Затем поднял взгляд на меня; рот перекосился в недовольной гримасе:
- Уходи.
Сейчас он просто распорет его на полоски кожи. Или вытворит что похуже, я боялась думать, что именно. Это зрелище действительно не для моих глаз. Стоит уйти, как он велит, предупредить остальных. Патруль может находиться в миле отсюда, а может ожидать и в двух полетах стрелы.
Бишоп снова двинул ладонью с зажатым кинжалом, лусканец приглушенно взвыл. Он просто убъет этого парня, а тот так ничего и не скажет, он явно подготовлен к такого рода допросам, если только...
- Ничего ты от него не добьешься, - устало постановила я, стараясь не смотреть в сторону орудующего ножом рейнджера. Мох заглушал мычание и глухие стоны мальчишки. Я пыталась сохранять спокойствие, хотя внутри все вопило от отвращения, смешанного со страхом и осознанием необходимости творящегося. Если прямо под боком затаился отряд из полусотни лусканцев, то лучше нам узнать об этом сейчас от этого мелкого ублюдка.
- Прекрати его резать, ты же знаешь, что это... что я... это мерзко!
Я усиленно пыталась сфокусироваться на сочащемся смолой шершавом стволе сосны. Не смотреть в ту сторону, не обращать внимания на переходящие в визг стоны. По резкому снижению тона лусканца я поняла, что Бишоп действительно прекратил.
- У тебя есть другие предложения?
- Есть, - огрызнулась я. - Тащи его наверх.
Со спины не доносилось ни звука. Я обернулась — рейнджер пристально смотрел на меня. Оценивающе. Пытался понять, что я затеяла; ну он, по крайней мере, осознавал, что мне в голову не взбредет с великодушным милосердием отпустить его жертву на свободу. Слишком страшно мне было, чтобы вытворять подобные глупости.
- Поднимай его, времени нет на пререкания, - движением бровей указала я на истерзанного парня. Почти просяще добавила:
- Действительно есть идея получше.
Бишоп зло оскалился, но перечить не стал. Сорвал перевязь с талии, сгреб горсть сухого мха и, подняв голову пленника, запихал дерн ему в рот, для надежности плотно примотав кляп ремнем. Парень давился, пытался кашлять, на глазах выступили слезы. Рейнджер плотно передавил его рот так, что мальчишка не мог издать ни звука, помимо глухого страдальческого мычания.
- На ноги вставай. Живо!
Вздернул за шкирку, приставив нож к горлу. Толкнул в спину, направляя к крутому подъему из мелкого оврага. Сам настороженно озирался кругом, мускулы напряжены, весь внимание. Я хотела искренне верить, что лусканцы еще не успели заметить исчезновение своего разведчика, и рейнджер пока беспокоится зря. Ноги слегка дрожали, кровь глухо стучала в ушах. Каждая секунда на счету: кто знает, может убийцы уже сейчас окружают рощу и вот-вот в спину вонзится наконечник отравленной стрелы. Ненавижу чувствовать себя в роли жертвы.
Парнишка был почти на голову ниже Бишопа. Следопыт легко управлялся с ним, таща перед собой упирающееся тело. Я мельком взглянула на пленника — даже если каким-то чудом после предстоящего разговора он останется в живых, то будет изуродован навсегда: вся левая половина лица изрезана, раскроена, словно дьявольская кровавая полумаска. Пора было прекращать это членовредительство.
Кивком головы я указала на муравьиную кучу. Лесные красные муравьи, крупные, с мощными челюстями и ядовитыми железами. В топях водятся более мелкие, темные, в детстве мы с Бивилом часто подкидывали дохлых белок к этим кусачим тварям: до захода солнца от трупика оставался один скелет.
Я подошла к сосне, у корней которой высилась черная насыпь из трухи, веточек и хвои. Разворошила острием меча боковую стенку — рыжие потоки беспокойных насекомых хлынули во все стороны.
Бишоп настороженно глядел на меня, изучающе.
- Менее гуманно, но более действенно, - коротко бросила я.
Если начала, то не останавливайся. Я схватила лусканца за плечо, рванула на себя, подставляя подножку; рейнджер подсобил, направляя разведчика головой во вскрытую рытвину в куче и придавив дергающееся, извивающееся тело ногой.
Бишоп все еще не сводил с меня этот странный взгляд. А для меня все происходящее выглядело каким-то диким кошмаром. Словно наблюдала за своими движениями со стороны; в моменты опасности порой происходит странная мобилизация, о последствиях которой потом вспоминается, будто в тумане, будто это происходило не со мной. Тело как чужое. И дикий, одержавший победу над разумом страх...
Страшно до тремора в коленях, до стука зубов. С каждым отсчитываемым биением сердца охватывает радость, что все еще жив, все еще дышишь, а холодная смертоносная сталь стрелы или дротика пока не коснулась твоего тела. И каждый новый миг с замеревшим дыханием ждешь, что это обманчивое затишье сейчас оборвется. Просто хотелось поскорее убраться отсюда, бежать без оглядки, но для этого нужно сначала узнать у этого скулящего ублюдка, в какую сторону, собственно, нужно убираться, чтобы не натолкнуться на врагов.
Я отряхивала сапоги от карабкающихся по ним мелких тварей: растревоженные муравьи наползали скопом, один умудрился пробраться прямо на запястье и больно ущипнул, заставив зашипеть и поморщиться.
Следопыт выждал еще пару секунд и оттащил бьющегося в его руках мальчишку прочь от муравейника, на ходу отряхивая с его головы рыжих насекомых.
- Ну, как насчет небольшой беседы? Или хочешь обратно?
Бишоп размотал кляп, снимая стягивающий ремень с опухшего от укусов, покрасневшего и раздутого лица. Я все еще не могла смотреть на кровоточащие порезы, болтающееся на лоскутьях кожи подрезанное ухо, заплывшие, окровавленные веки. От этого зрелища неприятная ледяная дрожь пробегала по спине, поднимая волоски дыбом.
Наклонившись к мальчишке, я тихо произнесла, стараясь, чтобы охватывающие меня эмоции не проникли в голос:
- Слушай, мы все хотим жить. И ты, и мы. Поэтому просто говори, а потом мы уйдем.
- Это последняя попытка, больше не будет, - буркнул рейнджер, обращаясь то ли к пленнику, то ли ко мне. - Времени нет.
Что-то изменилось в изувеченном лице подростка. Он прикрыл глаза и сглотнул, обреченно опустив голову. Хлюпнул носом и тут же снова сжал челюсти. В волосах все еще сновали муравьи, на лбу залегла напряженная складка; я не желала представлять, какую боль ему приходилось испытывать.
- Юго-восток, чуть меньше мили. Лагерь в холмах.
Следопыт бросил на меня победоносный взгляд, я с облегчением расслабилась, нервное напряжение спало — по крайней мере, лусканцы не притаились в ближайших кустах.
- Дальше, - приказал Бишоп. - Цель? Сколько человек? Оружие?
Парнишка смотрел в землю, распухшие губы едва слушались.
- Я... я охотился здесь. Меня послали, пока взвод после марша...
- Вопрос был не об этом, - сквозь зубы прорычал следопыт, вновь надавив на шею лусканца зазубренным лезвием. По блестящим долам вновь заструились капли крови. Я отвернулась, нервно постукивая сапогом по поваленному стволу, делая вид, что занята выискиванием карабкающихся по одежде кусачих бестий из развороченного муравейника.
Мальчишка снова нервно сглотнул, было отчетливо слышно его сбивчивое, напряженное дыхание.
- Тринадцать солдат, один офицер, два мага. Нужно найти беглых преступников, сбежали из Лускана. Один - заключенный, что-то с политикой, враги, не... не знаю, не моего ума дела, я всего лишь...
- Дальше! - прикрикнул следопыт, парнишка тихо мучительно заскулил. Я опустила веки и плотно сжала губы.
- Я думал, что это вас ищут, - заикаясь, проговорил лусканец. - Сейчас вижу, что нет.
- Почему нет? - уточнила я.
- Плевать, кого они ищут. Надо уходить, - бросил Бишоп. - В каком направлении пойдет отряд?
Парень замешкался. После короткого раздумья неуверенно произнес:
- Юг, мы хотим прочесать пойму реки. Враг идет к Невервинтеру, наверняка идет туда...
- И скатерью дорога, нам не по пути, - постановил следопыт. В его голосе слышались нотки облегчения. Все еще не поворачиваясь к нему лицом, я кивнула, скорее сама себе. Напряжение медленно отступало, до боли сведенные мышцы спины понемногу расслабились, накатила эйфория от свалившейся на душу легкости. Закусив губу, я наконец-то вдохнула полной грудью.
Позади послышался тихий хрип, затем приглушенный шорох, будто на землю опустилось что-то неуклюжее и тяжелое. Я резко обернулась.
Пленник осел у ног следопыта, по темно-коричневой куртке медленно разливалось мокрое черное пятно. Рейнджер, наклонившись над телом, вытирал о плечо лусканца окровавленное лезвие. Ощутив мой прямой взгляд, не прекращая своего занятия, следопыт раздраженно спросил:
- Что?!
Я замялась, не находя ответа. Поступок был оправдан — парень мог сдать нас и в этом случае сюда пришлют уже не полтора десятка человека, а раза в три больше и с иной целью. С другой стороны, данное вскользь обещание сохранить мальчишке жизнь давило неприятным грузом, словно я была ответственна за произошедшее с ним.
- Так что? - повторил следопыт, отправляя кинжал в ножны и выжидающе глядя на меня. Подбородок чуть вздернут, в глазах застыло ожидание.
Я решительно сделала шаг к нему навстречу и двумя пальцами коснулась его запястья.
- Вот что, - ответила я, кивая на его ладонь. - Не хочу, чтобы у тебя руки были в крови.
Он вскинул брови в наигранном удивлении.
- Какая трогательная забота о моей гигиене, - произнес он, приподняв уголок рта, что означало снисходительную улыбку. Затем он выдернул ладонь из моих пальцев и хмуро добавил:
- Не разбив яиц, не приготовишь яичницу. Можешь не благодарить, что эта работа была выполнена моими руками и тебе не пришлось пачкаться самой,.. мой капитан.
- Бишоп... - закусив губу, отчаянно пыталась возразить я, но не находила слов. По простой причине, что он был прав.
- Хотя,- задумчиво протянул он, - надо признать, идея с муравейником была... хм... свежей. Лусканцы порой используют ее модификации, запуская жертве муравьев в...
- Не уверена, что хочу об этом слышать, - резко прервала я его, отворачиваясь.
Он взял меня за руку, я по привычке вздрогнула и вновь перевела взгляд на его лицо. В светло-карих глазах застыло странное выражение, словно глубоко внутри расширенных зрачков прорезалась непонятная боль. Через долю секунды все было кончено, снова привычная отстраненность и показная развязность, за которыми скрыта постоянная настороженность.
- Идем отсюда. Еще не хватало, чтобы твой друг паладин застукал свою маленькую девочку возле расчлененного трупа.
Первые несколько шагов он продолжал по инерции крепко сжимать мою ладонь, затем его пальцы выскользнули ненавязчивым жестом.
Глава 5.
Бишоп хмуро разглядывал пару ярких крикливых соек, скачущих по веткам кряжистой ольхи. В последние часы он пристально следил за животными, пытаясь обнаружить подтверждения тому, что беспокоило его еще с полудня. Болота заканчивались, из топей они выберутся к закату; только что миновали еще одну ночную стоянку гит — значит, расстояние сократилось до дневного перехода. Не считая купания паладина в трясине, все было хорошо.
Подозрительно хорошо, учитывая, в какую зону они вошли. Полоса отчуждения, граница, где все живое перерождалось. Черная стена, расползающаяся из сердца топей, превращающая людей в нежить, выпивающая саму жизнь. Даже в той глухой деревушке, которую жуткая волна обошла всего в паре миль стороной, обитатели местных кладбищ, по словам кузнеца, свободно разгуливали в окрестностях. Что обнаружится дальше, здесь, где после гибели Короля Теней смертоносный фронтир замерз на месте? После разгрома армии хозяин Пятой Башни наверняка провел передислокацию, началстягивать воинов с границ топей. Вопрос был в том, успел ли он? Либо остатки поднятой нежити благополучно полегли вместе с рухнувшим храмом, либо остановились на полпути к цели, упокоенные резким разрывом связи с их мастером. Или же — то, чего следопыт и боялся больше всего — в изобилии скопились здесь, на границе ареала расползающегося из Мерделейна пятна, в приливной полосе которого власть и воздействие Короля Теней были наиболее сильны.
Солнце спускалось к горизонту, расцвечивая тусклый пейзаж красным золотом; деревья отбрасывали длинные темные тени. Невесомый пух прозрачных облаков предрекал ясную ночь.
Следы гит повели вверх по склону заросшей орешником лощины, тропа вилась все выше. Теперь следопыт точно знал, что мшары остались позади. Топи мертвецов были пройдены. Паладин тоже приободрился, после вечных сумерек под нависшими кронами леса на просторе широкой, залитой предзакатным солнцем равнины дышалось свободнее. Бишоп внимательно следил за спутником - за проведенные в одной команде месяцы он прекрасно изучил реакцию паладина на приближение противника: если поблизости бродят пришельцы из нижних миров, неупокоенная нежить или инспектирующая чужие карманы тифлинг, Касавир неосознанно начинает растирать шею и затылок. В особо тяжелых случаях принимается беспокойно поводить плечами - чешется, словно у него под доспехом скачет стая блох. Казалось бы - обыденная привычка, но в исполнении паладина эти жесты предвещали опасность. Сам он не всегда уведомлял о ощущаемом беспокойстве — очевидно, привык, что причины этого зуда могут быть абсолютно разными и не стоит каждый раз бить тревогу. Но следопыт все-равно предпочитал быть настороже, заведомо предупрежденным.
Сейчас Бишоп искренне сомневался в причинах дискомфорта паладина: то ли где-то поблизости действительно ошивается с дюжину ходячих мертвецов, то ли во всем виновата сырая одежда и забившаяся под броню, присохшая к коже ряска. Касавир с пары шагов распространял сильный запах тины и мокрого ила; несложно было представить, с каким нетерпением он ждал ночного привала, чтобы, наконец, основательно почиститься.
Перед наступлением сумерек, когда рейнджер уже начинал все чаще петлять и терять след, паладин приостановился и указал в сторону, на невысокий холм с темнеющими у его подножья постройками. Деревня; Бишоп и раньше бывал здесь.
Мужчины свернули с пути, намереваясь заночевать под крышей. Касавир ничего не говорил, но весьма выразительно косился на своего спутника, опасаясь повторения истории с разгневанными крестьянами двое суток назад. Взгляд паладина красноречиво предупреждал — при любом подозрении пинками загонит в ближайший сарай и запрет до утра. Следопыт тоже молчал, чувствуя настроение напарника, и со скрытой ухмылкой предвкушал возможность подразнить паладина мелкими двусмысленными провокациями.
Впрочем, чем ближе они подходили к высокому частоколу, тем больше хмурился Касавир и тем медленнее двигался Бишоп. Открытое пространство, подветренная сторона, но до путников не долетали привычные для поселка звуки. Ни человеческие голоса, ни нестройный разнотональный хор домашних животных, ни обыденный фоновый шум, свойственный любому поселению.
В сгущающихся предзакатных тенях рейнджер разглядел, что черная бревенчатая стена вокруг деревни обуглена. За частоколом острыми зубьями высились голые балки обгоревших крыш.
- По крайней мере, ночевать здесь безопаснее, чем в открытом поле, - постановил рейнджер, стараясь скрыть легкое разочарование.
- Посмотрим, что внутри, - мрачно отозвался Касавир, огибая ограду и осторожно заглядывая за край выломанных ворот. - Пепел еще не разлетелся, пожар был недавно.
- Я бы сказал, дня три-четыре назад, - задумчиво произнес Бишоп, осматривая припорошенную серой золой придорожную траву, обожженную до желто-коричневых сухих стеблей. - Если все еще хочешь найти выживших, то их здесь точно нет.
Рейнджер не ошибся. За частоколом обнаружились лишь обгоревшие скелеты двух коров и растащенные хищниками мелкие кости, о принадлежности которых оставалось лишь догадываться. Два дома уцелели, не тронутые огнем; паладин было отправился на разведку, но через пару секунд, согнувшись, стремительно прошагал наружу, закрывая рукавом нижнюю часть лица. Рейнджер понимающе скривился: через четыре дня на жаре в закрытом помещении трупы вряд ли выглядели эстетично, не беря в расчет пропитавшую закрытые комнаты вонь. Но, по крайней мере, тела не переродились в беспокойных покойников и разлагались, как это и положено мертвой плоти — хороший знак; не для непохороненных крестьян, разумеется.
По домыслам Бишопа, нежить напала на деревню ночью. Жители попытались неорганизованно дать отпор; при этом крестьяне не могли не понимать, что не так просто косами и вилами разделать мертвеца, который и после десятка ран может продолжать атаковать. Пытались бороться с противником огнем и попутно подпалили половину своего поселка. Тех, кто надеялся пересидеть нападение, постигла еще более страшная участь в их собственных домах — кого-то разорвали на месте, кто-то сгорел заживо. Оставаться на этом пепелище на ночь казалось не самой лучшей идеей, но, с другой стороны, мертвецы уже побывали здесь, уничтожив все живое, следовательно, у них не так много причин вернуться.
Бишоп разжег костер возле покосившейся черной стены дома — единственной уцелевшей над высоким каменным фундаментом. Ветер вымел отсюда вездесущий пепел, солнце нагрело последними лучами землю у подножия стены, ворота с этой точки прекрасно просматривались. Здесь было проще расставить сигнальные ловушки, опоясывающие костер по периметру широким кольцом — подобная предосторожность являлась для рейнджера обязательной.
Касавир, полностью доверив спутнику обустройство места для ночлега, умывался возле колодца. Обнажив мускулистый торс со следами застарелых шрамов и бугристых ожогов, паладин с силой скручивал в жгут выстиранную рубаху, так и не избавленную от коричневого болотного налета. Фыркая и отплевываясь, окатил себя из ведра, стуча зубами под потоком ледяной воды, разогрелся после купания при помощи простых упражнений. Бишоп то и дело лениво и без особого интереса поглядывал на спутника — сначала тоже намеревался освежиться, но затем усталость одержала верх.
Тем временем окончательно стемнело. Вывесив одежду на просушку, Касавир плотно завернулся в одеяло и устроился поближе к огню. После сытного ужина и выматывающего ритуала наложения рук паладин с трудом сидел ровно, клевал носом, сонно щурясь на пламя костра. Рейнджер окончательно снял лубки с перевязанного предплечья и теперь заново вплетал отсеченный рукав в кольчугу.
Ветер тихо шелестел высокой луговой травой, стебли стлались гладкими волнами в серо-серебристом блеске полумесяца. Пронзительно звенели сверчки, в темноте зудел рой мошкары, в редкой рощице на вершине холма выводили трели ночные птицы. Где-то неподалеку убаюкивающе-монотонно ухала сова. Здесь не ощущалось той мертвой, давящей тишины, что стояла в Мерделейне, и это обнадеживало. Касавир задремал, сидя перед костром, опустив голову на грудь. Одеяло сползло, открывая широкие, рельефные плечи на радость комарам. Снилось ему нечто беспокойное, тревожное: глаза двигались под сомкнутыми веками, губы болезненно подергивались. Следопыт легко толкнул паладина в плечо — не дело спать в такой позе, наутро вся спина и шея затекут, словно по ним прошлись обитыми железом палками. Касавир что-то пробормотал, почесал лоб и, прикрыв глаза согнутым локтем от света костра, снова заснул, ссутулясь, в том же положении. Бишоп встряхнул паладина сильнее, и вдруг замер; ладонь так и застыла на плече дремлющего спутника.
Лязг проржавевшего железа.
Отчетливый скрежет, прорезающий многоголосье ночного луга. Шорох — глухой, тихий, такой знакомый... будто льется срываемый ветром песок. Так шелестит сыплющееся зерно, шуршит подол пышного платья. Или... савана.
Следопыт почувствовал, как крохотные волоски на шее поднимаются дыбом от этого шелеста. Инстинктивно хотелось скрыться подальше от негромкого, мягко-вкрадчивого звука; кто-то или что-то двигалось в ночи, приближалось, и этот шорох не предвещал ничего хорошего.
Снова... Где-то позади. Близко.
Еще ближе. Отчетливые шаги шаркающих, едва отрывающихся от земли ног. Натужный громкий скрип петель. Сигнальные ловушки-силки не сработали. Значит, незваные посетители невозможным, невероятным образом обошли их, либо...
Внезапное осознание обрушилось, будто мощный удар в незащищенную спину: те, кто напал на деревню, так и не покинули ее. Они не убивали крестьян из простого инстинктивного стремления к уничтожению всего живого — просто желали найти здесь пристанище от дневного света, поскольку в открытых холмах не так просто укрыться от солнца, сжигающего подчиненную мастером разложившуюся плоть.
«Погреб», - понял Бишоп. Сквозь зубы выругался, злясь на самого себя за непростительное легкомыслие. Снова толкнул паладина, на этот раз так, что тот едва не упал на бок. Едва коснувшись ладонью земли, Касавир уже полностью проснулся и, единым плавным движением откатившись в сторону, схватился за меч и тут же легким прыжком выпрямился в защитную стойку.
- Что? - тревожно пробормотал он хриплым, еще не восстановившимся после сна голосом. Глаза бешено метались из стороны в сторону, выискивая цель.
- Гости. Точнее, здешние хозяева, - отозвался следопыт, осматривая лук и пробуя натяжение тетивы. Затем вытащил меч и с силой воткнул перед собой в землю, после этого застыл в напряженном ожидании.
Долгое время из-за остова амбара доносился лишь приглушенный скрежет и шорохи шагов. Тихое завывание, поскуливание, странные гортанные стоны иссохшихся голосовых связок — мертвецы должны были ощутить чужое присутствие, но пока медлили. Не решались нападать.
Касавир подкинул поленьев в огонь, пламя взметнулось выше, освещая бóльшую площадь вокруг укрытия людей. Бишоп тут же отступил в тень обгоревшей стены, скрываясь из рваного круга света. Костер трещал, сыпля искрами. Комары и мелкая мошкара с раздражающей назойливостью лезли в лицо.
Паладин снова встал наизготове, наискось прикрыв колени лезвием фальшиона, в любую секунду готовый к молниеносной атаке. Переминался с ноги на ногу, передвигая пятки на доли дюйма, словно пытался найти более устойчивое положение на земле. Настороженный взгляд исподлобья ощупывал каждую балку, каждый кирпичик развалин, ожидая малейшего движения во тьме.
Бишоп слился с тенями прикрывающей тыл стены, на лице спокойствие и упрямая сосредоточенность, ступни широко расставлены, лук опущен в расслабленных руках. Его волнение выдавали лишь пальцы, нервно перебирающие, сминающие оперение стрелы.
Слух инстинктивно отфильтровывал оглушительный гул сверчков, несмолкаемый писк комаров, настроившись на прочие звуки - от своевременной реакции зависела жизнь. В полосу света от костра с громким жужжанием ворвался майский жук и через секунду с треском пропал в огне. Следопыт вздрогнул. Паладин нервно провел ладонью по шее, вытирая выступивший пот.
Снова шорохи менее чем в полусотне футов, сухой скрежет чего-то острого по дереву. На этот раз отчетливее. Ближе.
И намного громче.
Из темноты позади разрушенного сарая донесся душераздирающий хриплый вопль, на который не было способно человеческое горло. Бишоп вздернул лук, повернувшись корпусом в сторону звука. Серая тень, припадая к земле, стремительно метнулась между балок. За ней еще одна. Стрела впустую полетела во мрак, разминувшись с целью. С треском ломающегося дерева темный силуэт промелькнул слева от паладина и вновь скрылся за развалинами крестьянского дома. Что-то пыталось зайти со спины. Снова дикий вой и угрожающий скрежет. Затем обманчивая тишина, готовая вот-вот взорваться громовой атакой.
Луна вышла из-за туч, заливая светлыми тенями деревенскую площадь. Порыв ветра поднял облако пепла, швырнув вихрь серой пыли вдоль по пустой улице.
Бишоп слышал низкий, сосредоточенный голос паладина - склонив голову, тот начал читать заклинание.
Первый скелет, еще обтянутый гнилым зеленоватым мясом и остатками тряпья, резким скачком метнулся к людям из-за насыпи покрытых золой бревен, некогда бывших чьим-то домом. За ним второй, гремя остатками продранной брони из клепаной кожи, с огромным разделочным тесаком рванул навстречу рейнджеру. Голос Касавира чуть дрогнул, тон повысился, паладин резко выпрямил спину, и Бишоп привычно зажмурился от яркого света волны, исходящей от тела паладина. Оба скелета рухнули, словно чахлый сухостой под порывом ветра, за сараем раздался еще один шипящий вскрик, на этот раз в нем прорезалась боль.
- Сюда иди! - прорычал Касавир, вскинув меч, обернувшись к голосящему в темноте монстру.
Тетива лука свистнула дважды, и в двадцати футах забился, заскреб когтями по стене упырь, пришпиленный стрелой к балке. Бишоп хмыкнул, издав нервный короткий смешок.
И тут нежить повалила всем скопом. Сваливая уцелевшие бревна, круша обгоревшие доски, темной волной переливаясь через каменные постаменты фундаментов. Следопыт издал воинственный клич и отшвырнул лук, выхватывая вонзенный в землю клинок. Шепча слова заклинания, тоже принял оборонительную позицию. Четыре скелета оказались на земле, опутанные гибкими стеблями пырея и колючего осота. Еще полдюжины продолжали наступление, медлительные зомби волочили свои изломанные конечности в арьергарде, неосмотрительно направляясь прямо в травяную ловушку рейнджера.
Проворный упырь выломал пригвоздившие его к дереву стрелы и закружился вокруг следопыта, выбирая удобный момент для атаки. Касавир закончил читать формулу изгнания нежити и волна нападающих на секунду качнулась назад, еще два скелета пали; остальные взяли паладина в смыкающийся полукруг. Касавир обернулся, перепрыгнул через костер и сапогом вдарил в середину сваленных поленьев, сноп искр взлетел высоко в небо, мертвецы с воем расступились, нарушив строй. Паладин не преминул воспользоваться моментом, и череп одного под ударом фальшиона отделился от позвоночного столба, полетел по дуге в сторону, оставляя огненный шлейф полыхающих длинных паутинно-тонких волос. Падение упокоившегося скелета сопроводил сухой треск беспорядочной рухнувшей груды костей. Два духа метнулись прочь, скрывшись за воротами деревни — рваная грязно-серая протоплазма черезчур восприимчива к огню, полупрозрачные существа предпочли исчезнуть с поля боя.
Следопыт отбивался от однорукого зомби и юркого, проворного упыря, с тревогой поглядывая на остальных противников, медленно выпутывающихся из живого травяного капкана. Зомби и упырь распространяли гнилостное зловоние, от которого резало глаза и сводило горло судорогой тошноты - чувствительное обоняние рейнджера ощутимо страдало от подобного рода атаки. Острые кривые когти то и дело мелькали в опасной близости от лица Бишопа, следопыту удалось отсечь несколько пальцев упыря, но увечье не замедлило действий твари.
Короткий финт, имитирующий верхний выпад, сильный удар ногой. Проворная нежить от резкого толчка в живот отлетела в сторону, в тот же момент клинок вошел в шею зомби, быстрый разворот, замах... под инерцией и силой веса клинок будто сухую ветку перерубил единственную верхнюю конечность ходячего трупа. Теперь труп исключительно ходячий, начисто лишенный обеих рук - разве что укусить может беззубым шамкающим ртом. Еще один удар в шею — позвоночник поврежден, теперь и голова не представляет угрозу, просто безобразный комок едва движущегося разлагающегося мяса.
Упырь налетел с хриплым воем, мазнув когтями по деревянной балке в паре дюймов от головы следопыта. Бишоп извернулся и рубанул наотмашь, с хрустом круша ребра нападавшего; кровосос пошатнулся и повалился на бок, острой мордой в стену, именно это и нужно было человеку для решающего удара.
За спиной раздался сдавленный вскрик Касавира. Бишоп развернулся — паладина осаждали три скелета, пара зомби и израненный упырь. Следопыт взвесил стратегические возможности и метнулся к своему травяному силку, уже потерявшемуполную магическую силу. В несколько ударов обезвредил лежащих навзничь запутавшихся зомби, расправился со скелетом явно не антропоморфного происхождения. Паладин за его спиной переменил тактику и теперь отступал, полностью перейдя в оборону. Рассчитывая на помощь со стороны.
Раньше случалось наоборот — в подобных ситуациях оказывался Бишоп, ему чаще требовалась поддержка, поскольку в фехтовании Касавир значительно превосходил следопыта. В ближнем бою рейнджер владел лишь общими приемами — ни больше, ни меньше, чем необходимо простому солдату. В отличие от него паладин тренировался целенаправленно, старался посвящать свободное время многочасовым утомительным упражнениям, предпочитая оттачивать владение боевым молотом и полуторным бастардом.
Сейчас следопыт мог предполагать только худшее объяснение резкому снижению активности паладина. Неприятная догадка подтвердилась, когда Касавир сделал круг вокруг обгоревшего стойла, повернувшись к рейнджеру спиной: светлая рубаха на боку потемнела, обширное черное пятно расползлось по ткани.
Паладин, уходя от преследователей, ударил ногой по остову балки, поддерживающей козырек крыльца - намеревался перешибить обугленное дерево и свалить остатки крыши на врагов. То ли удар был недостаточно силен, то ли брус держался чересчур крепко, но попытка Касавира провалилась — бревно устояло; а один из нападавших в этот момент достал паладина концом меча, рассекая бедро.
Рейнджер сорвался с места. Зашел с тыла, в несколько приемов искромсав обоих зомби и отвлекая на себя внимание скелетов. Упырь с маниакальной настойчивостью рвался к истекающему кровью человеку, Касавир из последних сил парировал беспорядочные атаки обезумевшей твари. Бишоп закрутился в сложном финте, в несколько шагов обходя лезущую на паладина нежить; один скелет потерял правую кисть и теперь тянул вперед изуродованные обрубки, сквозь пергаментные остатки тонкой бледной кожи проглядывали расщепленные острые кости. Упырь завывал, словно разъяренный кот.
- Они долго не выстоят против нас, - оскалился Касавир, почувствовав беспокойное волнение мертвецов при виде подоспевшего следопыта. В следующий миг буйствующий вампир был едва ли не располовинен мощным ударом фальшиона - пока Бишоп отвлекал врагов на себя, получивший больше пространства для маневра паладин смог наконец атаковать в полную силу. Вскоре и со скелетами было покончено.
Рейнджер выпустил меч из ослабевших пальцев и, согнувшись, тяжело оперся ладонями на колени. Оглядывая исподлобья крошево костей перед собой, пытался восстановить дыхание. Паладин расшвыривал останки скелетов, убеждаясь в полном отсутствии движения поверженных мертвецов.
Вдруг Бишоп вскрикнул, почувствовал острую боль в лодыжке — недобитый зомби мертвой хваткой впился в ногу, продрав толстую кожу сапога. Подхватив меч, следопыт отбросил от себя еще шевелящуюся тварь и в несколько взмахов клинка обезвредил нежить окончательно.
- Тебе давно пора в ады, парень... или девка. Кем ты там был?
Недовольно морщась, рейнджер осмотрел травмированную лодыжку — ерунда, рана совсем неглубокая, нужно лишь продезинфицировать. С паладином ситуация обстояла гораздо хуже. Едва затих последний поднятый труп, Касавир тяжело опустился на землю, зажимая ладонью кровоточащий бок.
- Зацепил, подонок, - прошипел мужчина, обреченно разглядывая сочащуюся между пальцев кровь.
Следопыт спешно собрал раскиданные паладином поленья в кучу, подкинул охапку сухой травы — огонь быстро разгорелся ярким заревом.
- Покажи, - сухо приказал следопыт, присаживаясь на корточки перед костром. Касавир, хмурясь, неохотно отнял руку от раны и задрал рубашку. Рейнджер подбросил еще сена в огонь, пытаясь в тусклом свете разглядеть травму паладина. Длинный порез от лезвия зазубренного тесака обильно кровоточил. Начинаясь на спине, ближе к боку рана уходила под ребра — Бишоп опасался, что могла быть задета печень.
Следопыт отстранился и посмотрел в глаза спутника, вопросительно качнув головой:
- Сам думаешь как, серьезно?
Касавир поджал губы и дернул плечом:
- Не знаю. На наложение рук я уже не способен, зелья ты продал. Оправлюсь не скоро, если вообще... - паладин сдержанно кашлянул и продолжил: - Сам знаешь, что нужно делать... я только задержу тебя в пути. Завтра пойдешь один.
Бишоп залил воду в жестяную плошку и поставил кипятиться на огонь. Старался действовать медленно и четко, без лишней суеты. Касавир некоторое время молчал, устраиваясь удобнее, затем вздохнул, будто собираясь с силами, и, наконец, вымолвил:
- Просто... прошу тебя, дай мне знать, если найдешь ее. Передай весточку в Крепость. Я должен быть в курсе, каким бы... каким бы ни оказался исход.
Следопыт равнодушно копался в заплечной сумке, никак не прореагировав на реплику. Достал бинты. Касавир отвернулся в огню.
- Может тебе еще и могилу выкопать, паладин? Утром будешь стоять на ногах, - ровно произнес рейнджер, голос его был спокоен, но в движениях сквозила легкая нервозность. Следопыт оторвал кусок бинта и обмакнул край в кипяток. Дерганым жестом нетерпеливо очертил спираль пальцем в воздухе, поторапливая Касавира обнажить рану для промывания. Мужчина скривился, сжал зубы, когда следопыт осторожно прикоснулся к рассеченной коже на спине, провел влажной тряпицей, чуть надавливая, выжимая горячую воду. Снова и снова. Бок нестерпимо зудел, края раны горели, а кровь все продолжала сочиться, окрашивая воду, бинт, ладонь рейнджера.
- Держи, - произнес Бишоп, оставив мокрую ткань возле раны, нащупал пальцы Касавира и положил их поверх бинта. Сам вновь повернулся к своей сумке и извлек из внутреннего кармана пару стеклянных склянок.
- Хмм... - удивленно вскинул брови паладин. - Думал, ты продал все трактирщику.
Рейнджер выжидающе взглянул на него и после краткой паузы произнес: Я что, похож на идиота?
Удивление на лице Касавира сменилось выражением растерянности. Поступок следопыта в деревне был гнусным обманом, но благодаря этому трюку паладин имел сейчас шанс на выздоровление. Совесть почему-то молчала, не принимая в расчет отягощение вины следопыта, вместо этого в глубине души Касавир ощущал тень эгоистичной радости.
«Разумеется, все ведь было выполнено не моими руками», - с горечью подумал он, неожиданно ощущая презрение к себе и...
Паладин исподволь взглянул на рейнджера — внимательно и цепко, изучающе, будто пытаясь осознать новую открывшуюся для него сторону. Лицо Бишопа было черным в тени.
Следопыт, то ли не замечая, то ли не придавая внимания вспышке эмоций в глазах Касавира, сухо произнес:
- На бок ложись и не дергайся.
Тот расправил одеяло и осторожно опустился перед костром, морща нос от пронизывающей острой боли при быстрых движениях. Рейнджер зубами сорвал пробку со склянки с мутно-голубым раствором и ладонью надавил на плечо паладина, корректируя его положение, заставляя лечь ниже.
Уголком бинта отвел в сторону край пореза, разлепив соединившуюся было кожу; снова хлынула кровь. Не теряя времени, Бишоп начал вливать зелье, раскрыв рану еще шире. Эликсир сильный, концентрированный, не потребуются даже швы.
Касавир рефлекторно дернулся от боли, ладонь следопыта с силой удержала его
- Тишшше, - отрывисто прошипел рейнджер. Со вспышкой неожиданного раздражения добавил: - Лежи, сейчас все разольешь к дьяволу; другого нет!
Паладин закрыл глаза и попытался расслабить напряженные мышцы. Следопыт израсходовал две трети пузырька, остатки ушли на скупую обработку мелких царапин обоих мужчин. Тугая перевязка поперек туловища довершила лечение Касавира.
- До утра должно затянуться, - глухо пробормотал Бишоп, устало опускаясь по другую сторону костра. Накрылся с головой одеялом и отвернулся спиной к спутнику, мгновенно проваливаясь в сон.
- Спасибо, - искренне поблагодарил паладин, рассеянно пытаясь уловить некую неоформившуюся, пока не до конца обдуманную мысль где-то на грани осознания. Мелькающая на периферии идея мучила, словно свежая заноза; Касавир чувствовал, что находится в шаге от понимания чего-то важного. Какой-то элемент изменился в призме восприятия.
- Спасибо, - тише повторил Касавир. Ответа не последовало — Бишоп спал.
продолжение